«Исходя из фактических данных о скорости поезда, профиля пути, наличия тормозных средств, техническая экспертиза считает, что машинист электрички ввиду малого тормозного пути до Скорина не мог предотвратить наезди.,.»
— По всему получалось, что Скорин погиб по собственной неосторожности, — закончил первую часть своего рассказа следователь, но туг же добавил: — Мне непонятно было все же, что делал Скорлн у станции Барыбино? Жил он в Москве. Тащиться на ночь глядя за город, никого не предупредив об этом, было не в его характере. Но если предположить, что была причина, тогда к кому он мог идти в тот поздний час? Только к человеку, которого хорошо знал...
Именно в этот момент мне показалось, что следователь чего-то недоговаривает, в чем-то не уверен. При лаком состоянии я не мог получить от него необходимых мне сведений, и тогда я решил действовать по-другому, с помощью своих средств и методов.
— Простите, Леонид Васильевич, у вас нет с собой фотографии Скорина?
— Кажется, есть... Точно! Она у меня в портмоне. Взял у его знакомой. Надо не забыть подшить к делу...
Небольшая фотография размером девять на двенадцать изображала сильного, уверенного в себе мужчину лет тридцати пяти, с открытой приятной улыбкой на лице.
— Я, с вашего разрешения, Леонид Васильевич, немного поколдую, а вы пока налейте себе чайку. Чайник и чашки вон в том шкафу.
Пока Матвиевский возился с приготовлением чая, я настроился на контакт с «информационным полем». Затем вызвал из небытия фантомный образ Скорина. Я видел его туманный силуэт и слушал его рассказ...
Рассказ призрака
Мертвое тело молодого мужчины лежало на последних ступеньках внизу каменной лестницы, ведушей в ресторан, название которого-Якорь, горело, переливалось вверху неоновыми огнями. Само тело, В оказавшееся в перекрестке световых лучей от фар двух милицейских машин, лежало как-то на боку, и потому .им в подбритом затылке сразу бросилась мне в То, что мужчину застрелили, я понял сразу.
— Ваши документы! — чертиком из коробки выскочи:! откуда-то и остановился возле меня невысокий в кожаной куртке и потертых джинсах. Если бы
..шал, как одеваются на дежурство оперуполномоченные уголовного розыска, то обязательно попросил 'подошедшего ко мне человека представиться Пер-Повертев в руках мое удостоверение, в котором значилось: «Скорин Игорь Васильевич, редактор издательства «Искусство», опер вернул мне красную книжечку с золотым тиснением на обложке «Пресса».
— Старший лейтенант милиции Шебаршов, — представился наконец и сам милиционер. — Скажите, Игорь Васильевич, вы случайно не слышали выстрелов, криков?
— Нет.
— А что вы делаете в нашем городе, позвольте спросить?
А вот это знать местной милиции было совсем необязательно. В самом деле, не буду же я подробно распространяться перед всяким неофитом о том, что мне слало доподлинно известно о некоей коллекции уникальных художественных полотен, исчезнувших из ниду знатоков и любителей живописи довольно давно. Конечно, я мог бы прочитать этому оперу лекцию о старых голландцах, о том, как почетно и престижно стать первооткрывателем забытых художественных ценностей, установить имя создателя картины, которая веками значилась во всех каталогах мира как «». Но распространяться об этом я не буду — не время и не место. Поэтому я ответил односложно: «В командировке».
—Желаю, чтобы она была успешной, — улыбнулся Шебаршов и тут же добавил: — Очень может быть, что вы нам еще понадобитесь...
— Всегда к вашим услугам, — кивнул я.
Говоря сугубо доверительно, заниматься розыском художественных ценностей я бы никогда не мог себе позволить, если бы не мой «заказчик». Так я называю чисто весьма преуспевающего бизнесмена. Его имя очень хорошо известно в определенных кругах банковского бизнеса, но о том, что он страстно увлечен о различных предметов, имеющих отношение к художественным ценностям, знает ограниченное число людей — близкие родственники и знатоки искусства, которых он иногда приглашает в качестве экспертов.
Вот и я однажды попал в этот самый «ограниченный круг». Собирая материал о творческом наследии недавно скончавшегося художника-баталиста Николая Яковлевича Бута, я узнал, что многие его этюды, эскизы, наброски скупил у наследников некто, пожелавший остаться неизвестным. Настоящему журналисту только дай зацепку, а уж размотать клубок тайны — дело его профессиональной чести. Конечно же, я узнал, кто он, тот коллекционер, пожелавший скрыть свое имя, и написал о нем большой материал. Однако этот материал о банкире, любителе живописи, почему-то не пошел в печать. Гонорар за неопубликованный очерк заплатил мне сам банкир, пригласивший меня на встречу в Центральный выставочный зал.
Он оказался моложавым человеком с уже достаточно округлившимся брюшком и заметной лысиной на темечке.
Мы бродили по выставке молодых художников, и он увлеченно рассказывал о своей коллекции полотен современных русских живописцев. Потом неожиданно перевел разговор на мои творческие изыскания.
— Ваши статьи-расследования, а иначе их назвать нельзя, читаю в разных изданиях с особым удовольствием. Каждый раз, описывая свои поиски того или иного шедевра, вы сочиняете целый детектив. Оторваться невозможно...
Меня несколько задело словечко «сочиняете». Знал бы этот «мешок с деньгами», как нелегко подчас достаются мне факты. Сочинять — не мой профиль, я пишу только о том, что видел и хорошо знаю.
В конце нашей беседы банкир пообещал посодействовать изданию моей будущей книги и попросил только об одном — никогда ничего о нем самом не писать, пояснив это престранное желание собственной скромностью и нежеланием привлекать к себе излишний интерес у окружающих.
С тех пор банкир регулярно звонил мне, справлялся о здоровье и ненавязчиво предлагал поинтересоваться судьбой того или иного мастера кисти и его работами. Отчеты в двух машинописных экземплярах я передавал через водителей банкира — каждый раз новых, приезжавших на разных машинах (я насчитал 1 их с добрый десяток). Как правило, через неделю после передачи очередного отчета я шел в банк, где у меня был открыт личный счет, и снимал с него энную сумму, поступившую от моего «заказчика». Честно сказать, эти суммы значительно превышали мои более скромные заработки в родном издательстве. В принципе, я мог бы теперь вполне обходиться и без работы, но привычка — вторая натура, мне не хотелось уходить из дружного коллектива, к тому же много времени служба у меня не отнимала.
Так вот, неделю назад «заказчик» позвонил мне снова.
— ...Как вы относитесь к творчеству Кандинского? — небрежно произнес банкир известное имя. Я вообще заметил странную особенность в поведении
новых русских» — об интересующих их вещах они всегда говорят небрежно, словно стараются сбить цену за информацию о них.
— Фигура заметная. Один из первых в России абстракционистов, — ответил я. — Так называемое «чистое» или «конкретное» искусство на большого любителя...
— Знаю, знаю, — перебил банкир. — Вы, приятель, предпочитаете простые доходчивые картинки. Для вас реализм — свет в окошке. Впрочем, меня интересует не столько творчество Кандинского как художника, сколько его выступления в печати.
— У него было в общей сложности около шестидесяти печатных работ, — уточнил я, про себя удивившись осведомленности «заказчика».
— Так вот, — продолжал он. — Была у него такая книга, «Взгляд назад», вышедшая в 1913 году во Франции. В русском переводе она появилась чуть позже и называлась «Текст художника». Заголовок явно не коммерческий... Слышали о ней?
— По-моему, да... — не очень уверенно промямлил я, лихорадочно записывая название книги на бумажной салфетке, оказавшейся под рукой. — Что-то такое лрипоминаю...
— Тогда слушайте сюда, как говорят в Одессе! У Теня интересует следующий факт. Почему издание на русском языке претерпело существенные изменения?.,
то очень важно. Дело в том, что на французском Василий Васильевич поведал о некоем купце из Вологодской губернии, которому помогал приобрести я его частной коллекции несколько полотен Клода, Сезанна, Матисса, Пикассо. Но это только двое. Он закупил для него несколько мастеров... Что, приятель, дух перехватало? Да! видимо, купец владел огромным состоянием. Так вот, все эти сведения из русского издания исчезли, будто кто-то специально постарался, чтобы имя купца осталось в безвестности, а ведь Кандинский был человеком небогатым. Стало быть, оплачивал его учебу в Мюнхене у Антона все тот же купец-меценат. Потом наш художник посетил Италию, Францию и даже Северную Африку. Спрашивается, на какие шиши? Опять-таки на деньги вологодского купца перши гильдии Федорова. Вы следите за моей мыслью?
— Очень внимательно, — заверил я.
— Так вот, купленные картинки Кандинский пересылал прямо в Вологду Прокофию Сидоровичу Федорову, лично в руки. Среди прочих произведений имелось и полотно небезызвестного вам Антониса Ван Дейка...
— Что?! — невольно вырвалось у меня, и шариковая ручка выпала из ослабевших пальцев.
— Вот именно, приятель! Передача «Что? Где? Когда?» — хохотнул в трубку банкир. — Я смотрю, вас заинтересовала сия история? Тогда слушайте дальше. Впрочем, я почти все сказал. Осталось только добавить, что картина знаменитого фламандца называлась «Портрет детей лорда Шеффилда». В общем, с тех пор об этой картине никто ничего не слыхал. Вы знаете, какова ее стоимость сейчас? Не знаете? Впрочем, это не касается... Мне нужны сведения о том, как распорядился своей частной собственностью купец Федоров. Вы следите за моей мыслью? Неплохо было бы вам прокалиться в Вологду, как считаете?
— Я очень люблю бывать в старинных русских городах, — заверил я «заказчика».
— Когда собираетесь в поездку?
— Через недельку.
— Очень хорошо! Билет на поезд вам доставят прямо на дом, о номере в гостинице тоже не беспокойтесь...
Я прибыл в Вологду в приподнятом настроении и с надеждой на успех. Увы, первый же день моего знакомства с городом был омрачен убийством незнакомого мне человека. Конечно, меня это вроде бы не касалось ни с какой стороны, но сам факт был неприятен. И хотя я продолжал заниматься поисками картин из ' коллекции местного купца, что-то меня беспокоило, У что-то мне подсказывало, что убийство это может затронуть и мои интересы. Как, каким образом — я не знал, но в том, что опасения мои имели основания, убедился очень скоро. белом конверте, валявшемся на полу. Кто-то ж дсунул его, это ясно как божий день. Но кто и
Я нагнулся, поднял конверт — он был запечатан — п извлек сложенный вчетверо лист бумаги. Развернул и причитал: «Меня просили помочь вам в поисках. Кое что я узнал, кое о чем догадался. Сообщу об этом встрече. Жду вас в ресторане «Якорь». Владимир
Ну уж нет, решил я, в ресторан с незнакомым не пойду. Если ему надо мне что-то сказать, пусть приходит сюда. В тот момент мне и в голову не пришло записку с убитым.
Часа через два, когда я, отложив книгу, уже собирался выключить свет, в дверь требовательно и громко постучали.
— Откройте, милиция!
•— Сейчас, — сказал я, узнав голос лейтенанта.
Войдя в номер, он сразу приступил к делу.
— Взгляните на эти фотографии, Игорь Васильевич, может, они вам кого-нибудь напомнят.
«Да, оперативно сработали местные криминалисты», — подумал я, рассматривая фотографии, на которых был запечатлен убитый мужчина.
— Ну, что скажете? — спросил опер.
— Человека этого я не знаю и никогда не видел, — ответил я, возвращая фотографии. — Но должен поделиться с вами, как с представителем закона, некоторыми соображениями. Возможно, это поможет вам в установлении личности убитого и в розыске его убийцы.
— Или убийц... А вы грамотно излагаете. Сразу видно, что пишете о милиции.
— Пишу и о ней, но гораздо чаще — об искусстве, — сказал я, зябко кутаясь в халат, и передал оперу описку, которую нашел в номере гостиницы после возвращения. — Не знаю, может, я ошибаюсь, но похоже, что ее написал и подбросил мне именно тот, которого убили!..
— Вы давно пришли к этому выводу?
— Только что.
— Ну-ка, ну-ка!.. — Шебаршов, повертев записку в о руках, несколько раз перечитал текст, потом внимательно посмотрел на меня и спросил: — Почему вы думаете, что эта записка написана им?

— А кем же еще? Я ведь, заметьте, в ресторан «Якорь» не пошел. Что должен был делать этот самый Владимир Сергеевич, которого, как следует из записки, кто-то в чем-то просил мне помочь, не дождавшись меня? Вернуться в гостиницу. А он не пришел...
— Логично, — кивнул Шебаршов. — Разрешите от
вас позвонить?
— Сделайте одолжение, — указал я на телефонный аппарат и пошел в ванную.
Вернувшись через несколько минут, я застал Шебаршова все еще сидящим у телефона. Задумчиво перелистывая записную книжку в зеленой дерматиновой обложке, он, не глядя на меня, сказал:
— С вашего разрешения, я заберу записку. Спасибо, вы нам очень помогли... А труп нам все же удалось опознать. Вам, кстати, ни о чем не говорит кличка Шлонт?
— Нет. Среди моих знакомых уголовников не водится...
— Извините, я имел в виду Селезнева Владимира Сергеевича. Он был в розыске за совершение ряда преступлений в соседней области.
— Какого рода преступления он совершил? — из чистого любопытства спросил я.
— Разбойные нападения, — жестко проговорил опер.
— Интересно, чем это я смог привлечь внимание столь выдающейся личности? — пожал я плечами.
— Да, конечно... Ну что же, извините за беспокойство. Будем разбираться... — Шебаршов направился к двери, но у порога неожиданно повернулся и, глядя мне прямо в глаза, задал новый вопрос: — Игорь Васильевич, а фамилия Викторенко вам тоже незнакома?
— Первый раз слышу. Тоже из уголовников?
— Да, он вместе со Шлоптом, то есть Селезневым, «гоп-стопом» занимался...
— Ах так... — сказал я, зевая в кулак. — Странные, право, дела придумывают себе люди...
— Вижу, что я вас утомил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55