..
Три года прошли-пробежали незаметно, как один день. Смотрю, летним днем заявляется ко мне Митька.
— Вернулся, — говорит. — Хочу всю подноготную разузнать о делишках Семиречного.
Я его отговаривал, как мог. Даже рассказал известную у нас историю, как Семиречный, находясь в сильном подпитии, вместе с дружками основательно отметелил двух офицеров налоговой полиции. Однако осудили только дружков. Уголовное дело против самого Семиречного было прекращено, поскольку он являлся членом областного законодательного собрания, которое разрешения на привлечение своего депутата к ответственности не дало.
— Ничего, Кузьмич, я этого гада задушу без разрешения парламента! — сказал Дмитрий Воронов. И я ему поверил. Этот задушит, если пообещал...
Уходя, Дмитрий подарил мне зажигалку из гильзы — он смастерил ее в зоне...
* * *
Когда я вновь взглянул на Кузьмича, он все еще спал, сидя на табуретке. Трубка, вывалившись из беззубого рта, валялась на каменном полу, а вот подаренную зажигалку он крепко сжимал в пальцах своей единственной руки.
И тогда я решил наладить «общение» с духом Дмитрия. Для этого мне нужна была любая вещь, принадлежавшая ему при жизни. Зажигалка подходила как нельзя лучше.
Она была простенькая. Такие делали в прежние времена солдаты, вернувшиеся с фронта. Кузьмич потому и дорожил подарком Воронова, что сам был фронтовиком.
«Что ты за человек был? Поведай о себе», — мысленно начал я разговор с духом Дмитрия, держа в левой руке зажигалку, взятую у деда. Дух отозвался тотчас, будто давно ждал, когда его призовут к покаянию...
* * *
Я не собирался никого убивать! Просто хотел посмотреть в глаза тому подонку, который отправил нас с братом в тюрьму.
Вернувшись из мест лишения свободы, я первым делом наведался к своему корешу. Его звали Федор. Он единственный, если не считать матери, отвечал на мои письма из зоны.
У Федора была своя семья, подрастали сын и дочь. А его жена Галя когда-то считалась у нас в деревне моей невестой...
Мы сидели за столом, и, когда было достаточно съедено и выпито, я спросил:
— Ты все еще горбатишься на Семиречного?
— А где еще можно найти работу в наших местах?
— На грузовике вкалываешь?
— Нет. В личных водилах числюсь.
— Какую машину водишь?
— «Мерседес»...
Я пытался вызвать Федора на откровенность, узнать, как он относится к шефу.
— Была бы возможность, дня бы у него не задержался, — признался Федор. — Сволочь, каких еще поискать...
— Чем же он тебе не угодил?
— Ему, видишь ли, моя дочка приглянулась, а ей недавно только пятнадцать исполнилось...
Помолчав, я пристально посмотрел на Федора и спросил:
— Ты поможешь мне сотворить этому ублюдку козью морду?
— Я мечтаю об этом! Скажи только как...
— Скажу. Вот только повидаюсь с одним большим человеком в городе.
Прекрасно понимая, что одному мне с Семиречным не совладать, я решил сначала заручиться поддержкой босса мощной группировки, державшей в
руках значительную часть нашей области. Он, как
меня уверяли знающие люди, не откажется от возможности присоединить к своему «послужному списку»
жертву «несчастного случая», члена законодательного
собрания, к которому почему-то испытывал большую
неприязнь. Вот только какую цену потребует от меня
уголовный авторитет за помощь?..
Уголовник по кличке Тундра, с которым я парился а
на лесоповале в Восточной Сибири, называл Режиссера большим человеком.
— Ты только ему вякни: «Привет от Тундры!» —-он тебя как родного встретит, — инструктировал меня уголовник перед выходом на свободу (самому ему са близкое освобождение не светило). — Мы с ним корефаны. Такие дела вместе обделывали — до сих пор ... А теперь мотай на ус! Он президент фирмы «Наташа». Занимается туризмом и строительством, но это так, для отвода глаз. Есть у него своя студия манекенщиц... Ему сорок лет. Настоящая фамилия Павлышев. Сергей Никитич. Ты должен подойти к нему тринадцатого июня в девятнадцать ноль-ноль в спортклуб «Класс». Если опоздаешь, останешься ни с чем...
Но больше всего мне запало в память последнее наставление бугра.
— Режиссер человек крутой и начитанный. Он физически не выносит «фени». Так что гляди не крякни лишнее...
Спортклуб «Класс» в областном городе я отыскал без труда — почти все телеграфные столбы здесь были обклеены рекламными плакатами с завлекательными цветными картинками, обещавшими «райский отдых для новых русских». Однако проникнуть в сам клуб оказалось не так легко — у его дверей торчали двое вышибал с бульдожьими физиономиями. Они пропускали только тех, кого знали. Мне же посоветовали «исчезнуть». Я не испугался и пообещал им, что Режиссер «размажет их по асфальту за срыв важного мероприятия». Они сразу стали сговорчивее и разрешили пройти, правда, в сопровождении.
Режиссера я увидел в бассейне. Он резвился с тремя красотками, которые дико визжали. По-моему, больше для вида...
— Сергей Никитич, — боязливо обратился к Режиссеру мой сопровождающий, когда тот вылез из воды и устроился на кушетке для массажа. — Тут к вам человек...
— Как зовут? Должность? — мельком взглянув на меня, пробасил Режиссер.
Пришло время заговорить и мне.
— Вам передает привет и низко кланяется Тайга... Режиссер отстранил массажистку, завернулся в
простыню и сказал:
— Пойдем погуляем.
Когда мы оказались на другом краю бассейна, он спросил:
— Чего ты хочешь?
— Мне требуется ваша помощь. Необходимо разобраться с одним типом.
— Кто такой?
— Депутат Семиречный.
Услышав эту фамилию, Режиссер вздрогнул и как-то странно на меня посмотрел.
— Что у тебя с ним?
— Личные счеты. Он меня посадил...
— Стоп! — прервал меня Режиссер. — Твои байки меня не волнуют. А помочь я тебе помогу. Потом сочтемся. Согласен?
— Конечно! — воскликнул я, не заглядывая в будущее. Я всегда жил одним днем. День завтрашний меня мало волновал.
Прощаясь со мной, Режиссер сказал:
— Тебе дадут денег и номер в гостинице. Приведи себя в надлежащий вид. Потом я тебя найду...
Честно говоря, я и подумать не мог, что все сложится так хорошо. Потому, наверное, легко позволил увлечь себя двум молоденьким девицам в сауну, где они, нисколько не смущаясь, освободили мое грешное тело от грязи, а затем занялись моей шевелюрой.
Вскоре на мне сидел чудесно сшитый костюм, роскошная машина доставила меня в гостиницу. Я вошел в номер-люкс и, заглянув в зеркало, остался собой доволен. Все было очень романтично! Правда, когда я попытался одну из девиц затащить к себе в постель, мне недвусмысленно дали понять, что «эта услуга не входит в оговоренный прейскурант». Я было обиделся, но потом махнул на «детали» рукой и уснул...
* * *
Неожиданно ударили в колокола. Кузьмич вскочил со стула и забегал по склепу, приговаривая:
— Опять нечистая сморила! Опять на утреню опоздал!
Прихватив упаковку свечей, он, не обращая на меня внимания, выскочил из склепа. Я последовал за ним.
Церковь преобразилась. Как только зажгли свечи и лампадки, сразу появились таинственные светотени на ликах святых. Сильнее запахло ладаном. Какие-то убогие старушки в черном быстро и сноровисто приготовили все необходимое для утреннего богослужения.
Я стоял и смотрел. Церковь постепенно заполнялась людом из окрестных селений.
Рядом с отцом Сергием находился низкорослый
полный дьяк с козлиной бороденкой и не менее козлиным тенором. Подпевал он в каком-то молитвенном
экстазе и вообще походил на фанатика, если, конечно,
подобное словечко уместно для определения глубоко
верующего человека, способного жизнь отдать за веру,
за дело, которому служит. Я постарался отвлечься от самой заутрени и сосредоточил свой взгляд на знакомой иконе. «Контактная цепь» с ней у меня наладилась еще ранним утром, и теперь я мог подключиться к информационному полю иконы даже с расстояния в несколько метров. Я вызвал в себе ощущение полного доверия, чувство проникновенной любви к простой вещи, наделил ее разумом и душой, и она откликнулась звоном в моих ушах и серией цветных «картинок», похожих на ряд диапозитивов, проецируемых поочередно на экран. На одной из «картинок» я усилием воли и остановил свое внимание. Это было изображение художественной мастерской с бородатым человеком, стоящим с палитрой и кистями в руках. Через мгновение изображение ожило, задвигалось, заулыбалось...
* * *
— Константин, поведай мне, недостойному, кто же столь качественно переснял на слайды икону из той деревенской церкви? — спросил художник кого-то, кто стоял за его спиной.
— Кто же у нас в совершенстве владеет фотоискусством, как не наш общий любимец Даун, — ответил зам по коммерческой части антикварной фирмы Филатов. — Только он один способен устроить фотосъемки в храме Божьем без зазрения совести...
— А тебе не кажется, что все его дела и поступки становятся сразу же известны нашей матери-кормилице, мадам Бродде? — издевательским тоном спросил художник Феоктистов.
Филатов тяжело вздохнул и произнес:
— Кажется, Коля. Ох как кажется! Он и о нас с тобой все ей рассказывает. А точнее сказать — доносит! Например, он поведал мадам о последнем твоем «произведении» — клише стодолларовой купюры. Даже передал ей один из пробных оттисков...
— Вот же сволочь продажная! Что будем делать с этим ублюдком? Он ведь не даст нам самим прокрутить авантюру с «доской» из деревенской церкви...
— Не даст. Для того к нам и приставлен, — согласился Филатов.
' — Стало быть, надо его убрать... Как считаешь? — Раз надо, значит, уберем. Только вот момент надо выбрать подходящий. Слушай, Коля, когда ты трудился в реставрационном центре Грабаря, тебе
приходилось заниматься иконами? В Феоктистов отложил в сторонку палитру и полез в книжный шкаф. Достав альбом с красочными иллюстрациями, он открыл его на изображении алтарной иконы «Вознесение Марии».
— Смотри, Фома неверующий! Здесь два изображения иконы шестнадцатого века неизвестного немецкого художника. На одном икона до реставрации, на другом — после. Я участвовал в этой работе!
— Здорово! А чего же тебя поперли из мастерской?
— Вот язва! Будто бы сам не знаешь. Перепил, а потом в морду дал научному руководителю... Мы с ним поцапались по поводу иконы «Максим Исповедник». Я доказывал, что она принадлежит кисти художника Истомы Гордеева — крепостного человека Максима Яковлевича Строганова, а дурак-профессор все талдычил, что она относится к так называемой «Невьянской школе», что написал ее кто-то из старообрядцев Чернобровиных, которые после официального запрещения раскольничьей иконописи в 1845 году перешли в единоверие и продолжали работать для ортодоксальной церкви. В споре он попытался мне доказать, что я неуч и дебил, не способный отличить икону шестнадцатого века от девятнадцатого. Я осерчал и лишил его фарфоровой челюсти, благо у него была запасная... Но меня, конечно, уволили, без выходного пособия. Я не очень обиделся. Подумал и стал зарабатывать больше.
— Отважный ты человек, Коля! — покачал головой Филатов. — Профессору с мировым именем — и в морду...
— Я и тебе могу рога обломать, если еще хоть раз наступишь мне на больное место.
— Все, все, ухожу! Меня мадам Бродле ожидает. Значит, как договорились: провернем дело с «Архангелом Гавриилом» и выйдем на заказчиков мадам. Ее саму — побоку. Все деньги пополам! Так?
— Нет вопросов! — согласился художник, повернувшись лицом к доске, покрытой слоем левкаса, на которой уже начинали проступать знакомые черты...
* * *
«Картинка» неожиданно пропала. Ее «стер» в моем
сознании какой-то более мощный энергетический
всплеск. Он не был светлым, незамутненным, не искрился точечными бликами ауры, которой отличалась простая деревянная доска, превращенная человеческими руками в копию иконы. Это поле было сероватого цвета и совсем не светилось. Я услышал внутренний монолог Константина Филатова. Несомненно, этот В
человек обладал огромной внутренней энергией, направленной во зло...
...Я знал совершенно точно, когда и где состоится встреча Нины Евгеньевны с деловыми людьми из Финляндии. Кто они были? Обычные водители туристических автобусов, регулярно привозившие в Питер своих соотечественников. Но я знал также и то, что «пустыми» они никогда не приезжали и не уезжали. Через границу они провозили к нам различную валюту, а обратным рейсом отправлялись с художественными ценностями, скупленными у воров и грабителей всех мастей.
Мадам Бродле была, пожалуй, самой известной скупщицей краденого в определенных кругах уголовного мира. Ей почти всегда везло. «Ничего, — думал я, — будет и на нашей улице праздник...» Спрятавшись за деревянной дворницкой будкой в одном из питерских двориков-колодцев, кутаясь в полушубок, я ждал приезда гостей, чтобы попытаться лично войти с ними в контакт и договориться о продаже с их помощью подлинника иконы «Архангел Гавриил». Решение мое было твердым: пойду на кражу только в случае удачных переговоров с финнами.
Они приехали на белом «форде», принадлежавшем начальнице, и тут же отправились в подвал дома, используемый как складское помещение для антикварного магазина нашей фирмой.
Как я и предполагал, пробыли они там около часа, подбирая для очередного вывоза произведения искусства. Когда вышли из складского помещения, Бродле с ними не было: она должна была, как всегда, проверить и опечатать склад. Этим-то коротким промежутком времени я и воспользовался.
Подойдя к финнам, я попросил у них закурить.
— Люблю все скандинавское! — разглядывая герб на пачке сигарет, польстил я им.
— Возьми всю пачку! — сказал тот, что был в очках. — Презент!
— Спасибо, — поблагодарил я, закуривая. — Я работаю вместе с Ниной Евгеньевной...
— О! Нина Евгеньевна!.. Очень замечательная женщина! — сказал второй, на вид довольно крепкий мужик.
' — Я хочу предложить вам уникальную икону конца четырнадцатого столетия. Это «Архангел Гавриил» работы Андрея Рублева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55