»
Увидев Гюлыпан, Изат соскочила с лошади и с криком бросилась к ней:
— Гюкюн-джене!1
Гюлыпан крепко прижала ее к себе, поцеловала и, продолжая обнимать, с надеждой взглянула на Айшу-апа снизу вверх:
— Ну как вы, апа? Что Тургунбек, уехал?
Айша-апа ответила не сразу, оглядела невестку с головы
до ног, но никаких признаков беременности не заметила, вздохнула, подумав мельком: «Может, рано еще...» — и, тяжело нагнувшись с седла, поцеловала Гюлыпан.
— Уехал Тукун... Что делать, на всех эта беда свалилась. Лишь бы создатель сохранил его, вернулся бы живым и здоровым...
И она стала осторожно слезать с лошади.
Рано утром Мурат отправился к плоскому выступу, где, собственно, и находилась сама метеостанция. Чем выше поднимался он по склону горы, тем светлее становилось, и наконец вершины зарозовели от первых лучей солнца. Он остановился на минуту, окинул взглядом давно ставшие привычными места. Тишина стояла такая, что он чувствовал звон крови в висках. И просто не верилось, что где-то гремят взрывы и выстрелы, стелется дым пожарищ, гибнут люди...
Сначала он бегло осмотрел все приборы — они были в порядке — и стал снимать показания, записывая их химическим
1 Г ю к ю н — уменьшительно-ласкательное от Гюлыпан; д ж е н е — обращение к жене старшего брата.
карандашом в блокнот. Привычная, монотонная работа. Давление, температура и влажность воздуха, скорость и направление ветра... Одна из множества «точек» на земле... Всего лишь одна, но Мурат искренне был убежден в том, что без его «точки», прогноз погоды будет неполным и недостоверным. Он знал, как мало еще таких точек в Киргизии, где метеослужба, по существу, только начинает развиваться по-настоящему, и всегда предельно внимательно относился к своей работе, считая, что в ней не может быть мелочей. Ах теперь ему придется быть внимательным вдвойне, ведь он остался, по существу, один, замечать и исправлять его ошибки будет некому.
Повернувшись лицом к солнцу, он зажмурился на мгновение от его слепящего блеска и, чуть отвернув голову, оглядел преображенные горы, еще недавно сумрачные и суровые, а теперь ослепительно сверкавшие снежной белизной. И снова ему показалось невероятным, что где-то далеко за этими горами творится что-то страшное и немыслимое, несовместимое с человеческим разумом. Будь проклят этот Гитлер, и откуда он только взялся... Будь проклято чрево, породившее его...
Он вдруг остро ощутил отсутствие Тургунбека и Дубаша. Где-то они теперь... Наверное, еще в пути. Может быть, пройдет всего несколько дней, и они пойдут в бой... Но не только Тургунбека и Дубаша не было рядом. В последнее время сюда регулярно наезжали инженеры, исследовавшие горы и ледники. Где-то они теперь? Вряд ли скоро удастся увидеть их, наверняка тоже ушли на фронт. Бедные ребята. Совсем еще мальчишки, несмотря на бороды... Мурат любил слушать их рассказы о будущем этого края. Получалось из их слов, что богатства тут поистине неисчислимые. И ледники, питающие множество рек и речек, и полезные ископаемые, спрятанные в горах от Нарына до Сары-Джаза. Надо только найти их и разведать, а что они тут есть, ребята не сомневались. Каждую осень они увозили с собой в Москву и Фрунзе образцы пород, зимой исследовали их, а весной снова приезжали сюда. Пока что, как понял Мурат, шла общая разведка, а детальная должна быть позже... Когда же наступит время этого «позже»?
Мурат вдруг подумал о том, что эта проклятая война что- то изменила и в нем самом. Кончилась его прежняя спокойная жизнь. А ведь и правда — жилось куда как спокойно. Все шло как бы само собой — не слишком сложная работа, рядом жена, не надо думать ни о пище, ни о крыше над головой.
Что еще человеку нужно? О каких-то жизненных высотах Мурат давно уже не задумывался, смирившись и со своей болезнью, и с тем, что не удалось выучиться... Что ж, видно, так уж на роду написано, не всем же дано покорять эти самые высоты... Двадцать девять уже, какие там высоты... Наверно, не будь войны, так же спокойно и размеренно прожил бы оставшиеся несколько десятков лет... А что изменилось теперь?
Изменилось многое, что Мурат хорошо чувствовал, хотя словами выразить было непросто. Три семьи теперь на его плечах, за них он в ответе. И не только это. Не тут главная проблема. Пусть мала Изат и стара Айша-апа, но трое молодых здоровых женщин — его опора. Есть еда, как-нибудь прокормятся. На худой конец, уйдут вниз, к людям. Главное другое — его работа. Его, Мурата,— но еще и Тургунбека, и Дубаша. И он должен сделать ее. Должен.
Мурат сунул блокнот в карман и направился вниз.
Дымок слабой полоской струился только из трубы дома Айши-апа. Молится, наверное... А остальные еще спят... Но едва он приблизился к дому Айши-апа, как оттуда вышла Изат и вприпрыжку кинулась к нему:
— Дядя Мурат, куда ты ходил?
Мурат остановился, с улыбкой глядя на нее.
— На выступ.
— На выступ? А что это такое?
— А вон смотри.— Мурат показал рукой.— Там и находится наша станция.
— Какая станция? — безмерно удивилась Изат, вглядываясь в пустые горы, и даже как будто рассердилась.— Ты неправду говоришь! Станция бывает там, где останавливается поезд. Мне мальчишки в аиле говорили. А какой здесь может быть поезд?
Мурат ласково потрепал ее затылок.
— Правильно твои мальчишки говорили. Только у нас не железнодорожная станция. Метеостанция,— раздельно произнес он.
— Мето...— Изат запнулась, не сумев выговорить длинное слово.
— Метео,— поправил ее Мурат. — Станция, которая узнает о погоде.
— О погоде? — недоверчиво переспросила Изат.—Как может станция узнавать о погоде?
— Есть всякие инструменты, приборы.
Изат еще раз посмотрела вверх, за выступ.
— А ты мне покажешь эти инструменты?
— Конечно. Потом.
Изат кивнула. Они направились к дому. Айша-апа сидела, прислонившись к стене.
— Как вы себя чувствуете? — спросил Мурат, здороваясь.
— Хорошо, сынок.— Айша-апа улыбнулась, перевела взгляд на Изат. — О чем тебя спрашивает эта негодница?
— Станцию, говорит, покажи. И еще, говорит, покажи поезд,— шутливо бросил Мурат.
Изат обиделась.
— Ну, дядя Мурат... Я ведь уже поняла, что станция не только там, где поезда ходят.
— Не сердись, маленькая, я же шучу... Все тебе покажу, может, еще и работать на этой станции будешь.
— Заходи в дом, сынок, чаю попьем,— пригласила Айша- апа.
— Сейчас, только коз из загона выгоню, — сказал Мурат.
Гюлыпан расстелила скатерть, разлила чай. Сидит на
торе1 Айша-апа, к ее коленям прислонилась Изат. Ближе к порогу Гюлыпан. Мурат огляделся.. Все как будто по-прежнему: сложенные одеяла, деревянная кровать ручной работы, марлевые занавески на окнах. И все же — явственное ощущение пустоты. Той самой пустоты, что резко овладела всем существом Мурата сегодня утром... Нет Тургунбека. И не войдет он в этот дом ни сегодня, ни завтра... Да и войдет ли вообще? И Дубаш не придет, не примет пиалу с чаем из рук хозяйки дома...
Мурат искоса взглянула на Гюлыпан. Она тоже как будто изменилась, хотя и недели не прошло, как он видел ее. И прежде не слишком разговорчивая, всегда спокойная и уравновешенная, теперь она выглядела особенно грустной и замкнутой. Видно, та же печаль и пустота коснулись ее.
Не успели выпить и по одной пиале, как почти одновременно, будто сговорившись, пришли Дарийка и Сакинай, почтительно поздоровались с Айшой-апа, присели к дастархану. Гюлыпан подала им чай. Сакинай, отхлебнув из пиалы, повернулась к Мурату:
— Ну что, посмотрел? Ничего не случилось?
— Да что может случиться? — пожал плечами Мурат.— Записал показания, вот попьем чаю — и выйду на связь.
Молчали все. Мурат подумал, что, не будь здесь Айши- апа, все давно бы уже набросились на него с расспросами —
'Тор — почетное место в доме.
как да что, куда отправились Тургунбек и Дубаш, на чем, когда ждать от них вестей? Вчера приехали уже поздно, усталые, Мурат в двух словах рассказал что и как, но ведь Гюлыпан и Дарийке двух слов мало, им все нужно знать. И Мурат, откашлявшись, принялся рассказывать:
— Ну вот, приехали мы в райцентр. Народу полно, яблоку негде упасть. Не поймешь, кто кого провожает. Ну, направили нас на комиссию...
Мурат помолчал, вспоминая. Таким далеким уже казался тот день... Потому, видно, что разделил он жизнь Мурата на две таких разных половины, оторвал его от друзей, приговорил его к тому, о чем он и не думал... Ряды столов в большом зале, доктора в белых халатах. Тургунбек и Дубаш шли впереди, не задерживаясь у столов, одна за другой ложились подписи в их медицинских картах «годен», «годен», «годен»... До поры до времени и в карте Мурата были такие подписи. И тут встал на пути маленький старичок в круглых железных очках. И задал-то он вопрос, к делу как будто не относящийся: почему Мурат не закончил техникум? И черт дернул Мурата сказать: «Болел». «Ну-ка, ну-ка,— сразу оживился старичок,— поподробнее, чем болел, как болел?..» И пришлось Мурату отвечать на множество вопросов. А старичок еще двух докторов пригласил, и те тоже с вопросами лезут — как да что? Старичок вдруг стал ужасно строгим, да и эти двое смотрели на него сурово. У одного в руках были какие-то шипцы, на лбу блестело круглое зеркало, другой был с молоточком. Вконец оробевшему Мурату они напомнили Мункур-Нанкура1, о которых он слышал в детстве от покойного Маркабай-Молдоке2.
Мурата посадили на небольшой холодный стульчик, один из докторов ударил его по колену молоточком, и нога резко дернулась. Этот удар показался Мурату таким сильным, словно на него обрушилась кувалда Мункур-Нанкура, хотя он отлично видел, что это всего-навсего маленький резиновый молоточек... За раскрытым окном послышался шум, детский плач, чье-то длинное, взахлеб, женское причитание. Мурат взглянул туда и увидел, что новобранцев построили и куда- то уводят. Тургунбек и Дубаш стояли рядом, Мурату казалось, что они взглядами ищут его, чтобы проститься. Он
1 Мункур-Нанкур — имена двух ангелов, которые якобы являются к покойнику сразу после того, как его закопают, и, как только люди отходят от могилы, начинают «допрос с пристрастием».
2 Молдоке — почтительное обращение к священнику, в прошлом — просто к грамотному человеку.
почувствовал, как перехватило у него дыхание, резкой болью свело скулы, тяжело зазвенело в ушах. Так всегда начинался у него приступ...
Мурат замолчал, обвел взглядом застывших в неподвижности женщин. Они ни о чем не спрашивали его, но в их глазах он читал одинаковый вопрос: «Дальше?» Надо было рассказывать дальше...
Когда он открыл глаза и, еще не понимая, где он, огляделся, увидел пустую комнату и жесткую, обтянутую черной кожей кушетку, на которой лежал,— первое, о чем подумал: «Где Тургунбек и Дубаш? Ведь мы же были вместе... Почему я один?»
Но он не был один. У изголовья сидела девушка в белом халате, уронившая на колени раскрытую книгу. Мурат хрипло спросил: «Где они?» «Кто?» —испуганно спросила сестра, подхватывая падавшую с колен книгу. «Мои друзья!» Сестра закрыла книгу и с тревогой в голосе сказала: «Лежите, вам нельзя двигаться. Все давно уехали, и ваши друзья тоже...» Открылась дверь, и из соседней комнаты вышел пожилой мужчина и еще с порога спросил: «Ну как, сынок? Отдохнул?» Мурат молча кивнул. А какой уж там отдых... Мурату казалось, что во сне его долго и больно били, ныло все тело, кружилась голова, пересохло во рту. Врач присел на кушетку, ощупал лоб Мурата. «Ничего, джигит, теперь все будет хорошо. Такая уж эта болезнь. Часто у тебя такие приступы бывают?» «Нет»,— торопливо солгал Мурат под испытующим взглядом врача. «Надо быть осторожнее, особенно когда один бываешь». Мурат давно и сам знал это, но кивнул головой с таким видом, как будто услышал впервые. «Доктор, у меня это редко бывает... Всего второй... нет, третий раз в жизни...— неуклюже лгал он.— Вы же понимаете, что мне нельзя отставать от друзей. Дайте справку о том, что я годен. Я даже не помню, когда это у меня в последний раз было. Очень давно, лет семь назад, а может, и десять. И еще десять лет не будет...» «Нет!» — негромко сказал врач. Если бы он по-другому сказал — резко, приказ» тоном, то Мурат, наверно, еще попытался бы убедить его, но этот мягкий голос не оставлял никакой надежды, ясно было, что хитрость Мурата врач видит насквозь...
Хорошо ему тот день запомнился, но сейчас он рассказывал притихшим женщинам кое-как, сбивчиво, ему хотелось поскорее покончить с этим, и он замолчал. Дарийка не сразу спросила:
— А Дубаш с Тургунбеком что же, не попрощались с тобой?
— А? — вскинул голову Мурат. — Нет, как же, попрощались, конечно. Только я без сознания был. Они записку мне оставили.
Он эту записку слово в слово помнил.
«Ну, Муке, видно, так суждено. Наверно, на фронт тебя не возьмут. Мы через полчаса уезжаем. Привет всем нашим. Поручаем их тебе, на тебя вся надежда. Прощай». И подписались оба. А на обратной стороне листа уже один Тургунбек дописал: «Муке, большая просьба к тебе: забери мать и Изат в горы. Трудно им будет одним. Что бы ни случилось, а с Гюлыпан и с вами им будет легче».
Ну вот, с облегчением вздохнул Мурат, теперь, кажется, и правда все. И тот день безвозвратно канул в прошлое, и лучше вообще больше не вспоминать о нем. Теперь о будущих днях думать надо, о новой жизни...
Но не так-то просто было забыть. И хотя женщины больше ни о чем не спрашивали его, Мурат никак не мог избавиться от гнетущих мыслей о своей болезни. Эпилепсия... так доктора называют ее. А попросту — припадки. Иногда всего на несколько минут, а бывало, и часами не мог прийти в себя. Бедные родители, сколько им пришлось пережить... Из суеверия они не произносили названия болезни, но что из того? Они постоянно следили за ним, и каким только муллам и знахарям не показывали... Все впустую. Да что там знахари и муллы, если даже образованные доктора ничем не могли помочь! Из-за этой проклятой болезни он и доучиться не смог. А теперь вот и на фронт не взяли...
Мурат, резко поднявшись, пошел к двери, даже не сделав бата1.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38