— Молодец, джигит!
И все же не удалось укрыться до настоящего ливня. Пока добрались до каменного карниза, все вымокли до нитки. Но Мурат улыбался, подбадривая Гюлынан и Изат:
— И хорошо, что дождь, добрая примета! Значит, урожай будет хороший. А что промокли, не беда. Не сахарные, не растаем!
И лишь перед самым укрытием, когда страшно раскололось небо словно прямо над их головами и ярчайшая молния ослепила их, Изат тоненько крикнула:
— Ой, мамочка!
Мурат подхватил ее с лошади и крепко прижал к себе:
— Не бойся, маленькая, это только гром! Сейчас укроемся!
Успокоилась Изат... Пусть грохочут молнии, льет дождь, надают камни, но разве может быть страшно, когда тебя обнимают такие крепкие, такие надежные руки? И потом, джигит ничего не должен бояться... Да и дождь уже утихает... .
Изат решила спросить о том, что уже давно беспокоило ее:
— Дядя Мурат, а я ведь уже давно не занималась... Что теперь будет?
—- Что будет? — Мурат погладил ее по голове.— Да ничего но будет. Учебный год заканчивается, можешь считать, что у тебя уже каникулы, второй класс ты закончила, я так и напишу в журнале...
— Ура-а-а! — подпрыгнула Изат.— Значит, я уже третьеклассница?
— Ну конечно...
Только в сумерках добрались домой — и увидели, что земля кругом белая.
— Что это, снова зима? — спросила Изат.
— Нет, это весна. Град выпал... Завтра уже все растает, и снова будет солнце...
Айша-апа давно уже с тревогой поджидала их.
— Вся душа о вас изболелась... Не дай бог, что тут творилось...
— Долго дождь шел? — спросил Мурат.
— Да нет, не очень, но такой сильный... А потом град пошел. Наверно, с куриное яйцо градины были...
Мурат помрачнел — не случилось ли что со станцией? Даже не переодевшись, хотя его начало знобить, он быстро пошел туда. Бросился в глаза измочаленный флюгер — полосатая «кишка», уныло повисшая на мачте. «Ну, если только в этом дело — не беда...»
Через несколько минут он вздохнул с облегчением, присел на влажную скамейку. Нет, есть все-таки справедливость на свете, ничего не поломано, флюгер можно новый сшить, посеяли они вовремя... Жизнь продолжается. И арык он сделает, и урожай соберут...
XVI
Вот и лето уже на переломе, но так никто и не едет к ним. Нет-нет да кто-нибудь и кинет взгляд на дорогу — и молча отвернется. Устали ждать... И тоска охватывает, когда подумаешь о том, каково сейчас внизу. Яблоки, абрикосы, дыни, арбузы... Да что там яблоки и абрикосы — хоть какая-нибудь самая примитивная зелень была бы... У Мурата давно уже кровоточили десны, шатались коренные зубы. У Гюлыпан и Изат такого как будто не было. Молодые... Чай и сахар кончились так давно, что и вкус их забыли. Заваривали эдельвейс.
Все надежды — на урожай ячменя. Сразу после посева
Мурат принялся за сооружение арыка. Почти каждый день с раннего утра он отправлялся на Кок-Джайык и возвращался лишь поздним вечером, а иногда и ночевал там. Исхудал до того, что Айше-апа становилось страшно за него. Она робко пыталась уговорить его:
— Не мучай себя, сынок... Смотри, все время дожди идут.
— Это пока,— вяло возражал Мурат.
— Не может быть здесь большой жары. И без арыка наш ячмень вырастет.
— Апа, я здесь уже не первый год и знаю — может быть и жара, и сушь. Нельзя рисковать.
— Тогда пусть хоть Гюлыпан и Изат помогают тебе. Что-то и они могут делать.
— А кто будет за станцией смотреть?
Умолкла Айша-апа... Но на самом-то деле не из-за станции отказывался Мурат от помощи Гюлыпан — в конце концов, данные вполне могла бы записывать и Изат. Слишком уж тяжелой была работа на арыке. Надорвется Гюлынан. Нет уж, достаточно и того, что случилось с Дарийкой и Сакинай...
Изат частенько просилась с ним, Мурат обычно отговаривался плохой погодой, и правда, поначалу нередко шли дожди, а дорога не близкая, да и на Кок-Джайыке укрыться особенно негде, шалаш протекает. Сам-то Мурат вроде бы ко всему привык и в дождь нередко продолжал работу, но за девочкой присмотреть надо... Да и забот с этим арыком оказалось куда больше, чем он думал. Не доводилось прежде таким делом заниматься. Приходилось всему на ходу учиться, «изобретать велосипед». Но, как известно, глаза боятся — руки делают. Пусть и не так быстро, как хотелось бы, но дело двигалось. А что уставал — так это даже неплохо. Меньше тяжелые мысли одолевают...
Но каждый раз, когда он оказывался в шалаше, Мурат не мог не вспоминать о Сакинай и Дарийке. Ведь, казалось, только вчера они были рядом — улыбающаяся Дарийка, насупившаяся Сакинай. Приходили и такие мгновения, когда ему казалось, что все случившееся только страшный сон и вот сейчас из-за кустов появятся они, живые, и он в испуге оглядывался... Он даже другой шалаш построил себе, рядом с арыком, хотя там было и не так удобно, ветер продувал. Но все лучше, чем терзать себя воспоминаниями...
Он замечал, что с каждым днем слабеет все больше, работает медленнее. Ничего удивительного, конечно, — джарма
и айран не самая подходящая еда для человека, с утра до вечера ворочающего камни, орудующего киркой и ломом. Порой от слабости у него темнело в глазах, ноги подламывались, он садился, отдыхал недолго и снова принимался за работу.
Однажды в погожий день Изат все-таки упросила его взять ее с собой и очень удивилась при виде сделанного Муратом:
— Дядя Мурат, это ты все один, да?
— Один,— кивнул Мурат и добавил с усмешкой: — Я, по крайней мере, никого тут больше не видел.
— А он не разрушится? — показала она на арык.
— Ну, с какой стати... Будет стоять.
Изат подумала и убежденно тряхнула головой:
— Ну конечно, не разрушится... Ведь это ты строил. Ты же наш кормилец-защитник.
Мурат внимательно посмотрел на нее:
— Как ты сказала?
— Кормилец-защитник. Так всегда апа говорит.
— Айша-апа, что ли?
— Конечно, а кто же еще? — Изат с удивлением взглянула на него.— Разве у нас есть другая апа? Когда тебя нет, она все время молит аллаха: «Боже, пожалей раба своего, помоги этому одинокому... Кто, если не он, может стать для нас кормильцем-защитником». Она это не только аллаху говорит, но и мне, и джене...
Мурат почувствовал, как запершило у него в горле. Слова Изат были тем бальзамом, которого давно уже жаждала его душа. Выходит, не зря он живет на свете, если три человека так ценят его, молят о нем. Защитник-кормилец... Значит, в него верят, на него надеются... А он-то иногда думал, что именно в нем они видят причины всех своих бед, особенно после смерти Дарийки и Сакинай... Их-то он не смог защитить... А сумеет ли защитить Айшу-апа, Изат, Гюлыпан? Кто знает, что приготовила им судьба? И правильно ли он делает, оставаясь здесь? Может быть, надо оставить все — он оглядел неровные всходы, недостроенный арык — и как можно скорее спуститься вниз, к людям? Но если уже поздно? Стара и слаба Айша-апа, выдержит ли она дорогу? На Алаяка надежда плохая, он хиреет прямо на глазах, хромает даже без груза... Как узнать, что сейчас лучше? А вдруг ячмень не уродится, вдруг что-нибудь случится с ним, как они без него будут? Защитник-кормилец... Господи, дай силы быть и защитником, и кормильцем... Только об этом прошу тебя...
Он принялся за работу. Изат рвалась помогать ему, но что она могла? Не камни же ворочать... Находится рядом, щебечет что-то — уже и хорошо, уже и помощь ему...
А день этот выдался каким-то необыкновенно длинным. Уже в обед ему показалось, что больше он не сможет поднять ни одного камня. А тут едва не случилась беда — предательская слабость застигла его на вершине каменной гряды, когда он расчищал место для оголовка арыка. Закружилась голова, Мурат пошатнулся и сорвался вниз.
— Дядя Мурат! — истошно взвизгнула Изат.
Вероятно, он на несколько секунд потерял сознание.
Когда Мурат открыл глаза, то увидел над собой плачущую Изат.
— Дядя Мурат, вам больно? Скажите, что мне делать?
— Прежде всего успокойся...
Он приподнялся на локте, осторожно подвигался. Кажется, ничего не сломано, только болит ушибленная рука и, наверно, щеку расцарапал. Что ж, могло быть и хуже... Он сел, положил руку на плечо Изат:
— Видишь, ничего страшного...
— У вас кровь на щеке.
— И это не страшно, малышка...— Он попытался пошутить: — Даже если останется шрам, под бородой не будет видно... Ну, идем к воде, умоемся, и все будет в полном порядке.
Он умылся, потрогал саднившую щеку, улыбнулся ей:
— Ну вот, сейчас отдохнем, поедим,— и можно дальше работать...
Но Изат, очень серьезно глядя на него, сказала умоляющим голосом:
— Пойдемте домой, вы же очень устали...
— Домой? — Мурат взглянул на солнце.— Домой еще рано.
— А вдруг вы опять свалитесь?
Мурат видел, что Изат снова готова расплакаться, и попытался успокоить ее:
— А я сегодня больше не полезу туда. У нас и другой работы много. Будем копать отводные канавы. А это совсем просто...
И наконец-то наступил долгожданный день, когда Мурат понял, что работа завершена. Он долго смотрел на арык, и ему самому не верилось, что все это он сделал собственными
руками, без чьей-либо помощи. Ведь пришлось соорудить целое архитектурное сооружение — водовод от вершины гребня до кромки поля. Он вспомнил, как перед началом работы ему сделалось просто страшно, когда он представил, что ему предстоит. Устроить ложе из огромного количества камней, законопатить дерном, обмазать глиной... Но другого выхода не было, иначе вода беспорядочным потоком ринется сверху и просто-напросто затопит поле... Но ведь сделал! Вот он, его водопровод, «сработанный еще рабами Рима...». Да, и адская, и рабская работа, но ее необходимо было сделать...
Оставалось проверить арык в действии.
Солнечный, уже по-настоящему жаркий летний день, вновь с ним Изат, нетерпеливо поглядывающая на него.
— Ну что, маленькая, начнем?
Изат молча кивнула, очень серьезно глядя на него. Похоже, подумал Мурат, она волнуется больше, чем он сам...
Он заранее натаскал к оголовку камней, щебня, земли — на тот случай, если вода слишком уж сильно размоет перемычку и ее придется закрыть. Но все обошлось, прозрачная горная вода устремилась по ложу водовода, тут же мутнея на глазах, достигла Изат, стоявшей у кромки поля, и та с громким криком «ура» побежала наперегонки с ней по берегу арыка. И живительная влага растеклась по сухой, уже кое-где потрескавшейся земле... Прав оказался Мурат — после обильных майских дождей уже почти две недели не выпало ни капли...
Теперь он ездил на поле раз в два-три дня и поливал его по частям, пролетами, разделенными отводными канавами. Поле, конечно, не было идеально ровным, и при первом же поливе выяснилось, что до некоторых мест вода почти не доходит, а в других ее слишком много. Пришлось на ходу переделывать канавы, и Мурат досадовал на себя, что сразу не догадался, как надо было копать их,— ведь стоило повнимательнее осмотреть поле, и наверняка видны были бы все неровности. Но ведь никто не учил его этому делу... Хорошо еще, что прежде ему приходилось заниматься кладкой, и водовод — Мурат называл его лотком — получился и в самом деле довольно прочным... Но и в нем вскоре выявились огрехи. Однажды уровень воды в арыке стал понижаться прямо на глазах. Еще не понимая, в чем дело, Мурат быстро пошел к лотку, увидел — вода прорвала его и почти вся уходит в пробоину. Проклятье! Он закрыл перемычку, оглядел разодранный бок лотка. Вспомнил, что, когда работал здесь, ему самому показалось, что дерна слишком мало, но то ли он очень уж
устал в тот день, то ли поленился, но поторопился замазать глиной. Вот и вышло боком... Теперь он заделывал пробоину очень тщательно, осмотрел все ложе, поправил его в нескольких местах и только потом открыл перемычку. И подумал о том, что надо как-то заранее обезопаситься от резкого подъема уровня воды в реке. А так обязательно будет, как только пойдут дожди. Если размоет оголовок, вряд ли они дождутся урожая... А такой момент может в любой день наступить, и не только от дождей, но и от резкого таяния ледника. Незачем испытывать судьбу, надо почаще ездить, а еще лучше — переселиться совсем. На станции и без него управляются, и Гюльшан, и Изат давно стали заправскими , записывают все вовремя и четко, ему остается только просмотреть и перенести данные в журнал.
Но все эти новые заботы были сущим пустяком по сравнению с недавней каторжной работой. Мурат обнаружил, что сам процесс полива — немалое удовольствие. Он мог подолгу смотреть, как растекается по земле вода, как лопаются радужные пузырьки и серый сухой цвет земли сменяется темным и влажным, и однажды ему даже подумалось, что таким способом она благодарит его, хотя и понимал, конечно, что все объясняется куда более буднично и просто. И вряд ли уж так сразу и заметно выпрямлялись ячменные колосья после полива, но если Мурату хотелось так думать, то почему бы нет? Знакомое с детства, но затем надолго забытое и сейчас возродившееся с новой силой чувство единения с землей умиротворяло Мурата, очень приятно было чувствовать себя хозяином этой земли, воды, знать, что всего лишь от нескольких взмахов кетменя зависит благополучие его земли, его посевов, его урожая...
И как хорошо было, что можно не спешить. Куда торопиться? Полить всегда успеем, воды много, арык в порядке... И он садился уже не для того только, чтобы отдохнуть, а просто посмотреть на горы, на небо, на сурков, неподвижными кургузыми столбиками замерших у своих норок,— видно, они никак не могли понять, что нужно этому одинокому человеку на забытом богом клочке их земли...
Но чаще всего он смотрел на свое поле. Вспоминал, с каким нетерпением и страхом ждал всходов, не зная, взойдет ли вообще что-нибудь. Ведь это было не семенное, а самое обыкновенное фуражное зерно, к тому же год пролежавшее, считай, под открытым небом. И какими же жалкими были первые ростки, как тяжело было пробиваться им сквозь неумело обработанную землю... Но со временем поле набирало силу, исчезали проплешины, хотя в нескольких местах и остались, и теперь уже можно было не сомневаться, что какой-никакой, а урожай будет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38