Или все дело только в том, что Гюлыпан молода, красива, да, если уж говорить прямо, и поумнее Сакинай... Интересно, а как к ней, Дарийке, относится Сакинай? Если
уж затеяла этот разговор, то, видно, соперницы в ней не видит... И то слава богу, хоть зла не держит.
Дарийка тронула Сакинай за локоть:
— Зря ты так переживаешь. Разве дело только в красоте и молодости? У тебя ведь есть то, чего нет ни у меня, ни у Гюлыпан. Ты училась в городе, знаешь больше нас, у тебя есть дом, муж рядом... В такое-то время — разве это не счастье?
Сакинай молчала. Дарийка убежденно продолжала:
— Ты ведь хорошая, Сакинай. И мы все любим тебя, только не говорим об этом... Но ты поверь уж мне. Сейчас нам как никогда надо держаться вместе. И зря ты так о Гюлыпан...
— Она всегда нравилась Мурату, еще когда Тургунбек был здесь,— негромко сказала Сакинай и невесело усмехнулась: — Недаром же говорят: чужая жена кажется девушкой. А сейчас еще больше нравится. Он все время говорит о ней, расхваливает...
— Да брось ты!
— Правда.
— Ну говорит, ну и что? Гюлыпан-то здесь при чем? Она на такое не пойдет,— с нажимом сказала Дарийка.
— Раньше я тоже так думала.
— А сейчас-то что изменилось?
— Сейчас Тургунбека нет.
— Да разве в этом деле? Просто Гюлыпан такая уж... Нет у нее дурных мыслей в голове.
— Разве она покажет...— Сакинай прямо взглянула на Дарийку.— Не все же такие, как ты.
— А какая я?
— Ты прямая, честная, плохого в душе не держишь...
— Ну, таких, как я, больше нет и не будет,— попыталась отшутиться Дарийка, но Сакинай упрямо гнула свое:
— А Гюлыпан скрытная. Попробуй узнай, что у нее на душе...
— Да зачем тебе это знать? У каждого свой нрав, данный богом. Зря ты ее обвиняешь. Она вовсе не скрытная, тебе просто так кажется. Молчунья, это правда, но не всем же, как мне, языком молоть. Такая уж она уродилась... Да и молодая она еще, стесняется, тут ведь все старше ее... кроме Изат, конечно.
— В том-то и дело, что молодая,— печально сказала Сакинай.
— Ну, знаешь... Так можно всех подозревать! И не такой
уж твой Мурат красавец, чтобы Гюлыпан ему на шею вешалась. Она Тургунбека любит. И на Мурата ты тоже напраслину возводишь. Только этого ему сейчас не хватало, чтобы в наших бабьих дрязгах разбираться. Ему и так тяжелее всех приходится... Что бы мы все без него делали? А ты... такое говоришь. Выкинь из головы! Ведь не видела ничего своими глазами!
— Не видела, а чувствую...
— «Чувствую, чувствую»...— Дарийка разозлилась.— Тогда и меня начни подозревать! У меня ведь тоже сейчас мужа рядом нет! Хоть я и не такая молоденькая, как Гюль- шан, и не такая красивая, но в женских-то делах наверняка знаю побольше, чем Гюлыпан. Значит, и я могу Мурату на шею броситься... Почему нет?
— Нет-нет,— поспешно сказала Сакинай,— о тебе я так не думаю, упаси бог. Что я, совсем глупая, что ли? Я же вижу, у тебя только слова, все открыто...
— Наверно, из-за этих слов я и погорю, — усмехнулась Дарийка.— Раз такое дело, впредь буду молчать и даже не подойду к твоему Мурату. А то вдруг и тебе покажется, что я...
— Нет-нет,— испуганно прервала ее Сакинай.— Я тебе верю, поэтому и говорю так с тобой. И очень прошу тебя, не оставляй меня одну. Так плохо одной... Я только с тобой и поговорить могу...
Дарийка с тяжелым вздохом отвернулась. Бедная Сакинай... Как она уверена, что Дарийка чиста перед ней... Если бы она только знала, что произошло в предновогоднюю ночь. Пусть ничего та к о го и не было, но ведь только потому, что обстановка была неподходящая... А Сакинай во всем обвиняет только Гюлыпан.
Дарийка боялась взглянуть на нее. И стыдно было, и... но что она могла поделать, если ей понравился Мурат? Понравился именно как мужчина. Будь проклята эта война... Разве она, Дарийка, виновата, что так стосковалась по запаху мужского тела, по объятиям крепких мужских рук? Ну и не выдержала однажды... Так ли уж велика ее вина? А может быть, признаться во всем Сакинай, пока у них с Муратом еще ничего не было? А как сказать об этом? «Прости, я пыталась обмануть тебя, поддалась женской страсти, но между нами ничего не было, я только обняла Мурата, а он чист и ни в чем перед тобой не виноват? Вся вина на мне, но ведь Мурат единственный мужчина среди нас, и я не удержалась. Так, что ли? А поймет ли это Сакинай? Да наверняка нет! И тем
пераментом ее бог явно обидел, да и потому еще не сможет она понять, что никогда надолго с Муратом не расставалась... Где уж тут понять Дарийку... Нет, надо молчать. Если и она еще присоединится к Гюлыпан, совсем будет плохо. И Сакинай, и всем им, а особенно — Мурату. Тогда Сакинай вообще с него глаз сводить не будет, и не жизнь пойдет, а самая настоящая пытка...
Наступил вечер.
Мурат нашел удобное место для ночлега, рядом с речкой, небольшую поляну со всех сторон окружали кусты. Он соорудил небольшой шалаш, сделал из камней очаг, поставил на огонь походный казанок, и Дарийка с Сакинай принялись готовить ужин. А впрочем, одно название, что ужин,— просто разогревали джарму.
Дров было довольно много, но Мурат вновь отправился на поиски сухих сучьев. Делать все равно было нечего. Да и неуютно ему в компании Сакинай и Дарийки. По их лицам он понял, что между ними произошел какой-то серьезный разговор, и похоже, они не успели договорить. Да и вообще он старался поменьше бывать среди женщин, все чаще стал замечать, что его раздражает их пустая болтовня, хотя и понимал, что без этого они не могут, такими уж господь бог создал... Другое дело — Изат. С ней легко, уже один ее голос слышать приятно, хотя порой бывает очень непросто отвечать на ее вопросы...
А впрочем, дрова все равно были нужны, чтобы на всю ночь хватило. Горы есть горы, с ними шутить не полагается. Может медведь забрести, волки тоже тут водятся, но хуже всего — шакалы. Стоит только одному появиться, как жди в гости целую стаю. Окружат костер со всех сторон и будут ждать, когда погаснет огонь. Напасть вряд ли осмелятся, но концерт устроят — хоть святых выноси. Визг, рычание, тявканье, желтые, будто висящие в воздухе, огоньки глаз... Тут и самые крепкие нервы могут не выдержать.
Он вернулся к костру с большой охапкой сушняка.
— Куда тебе столько дров? — удивилась Дарийка.
— Надо,— буркнул Мурат.
— Да зачем? — не понимала она.
Мурат помолчал, присел у очага, и Дарийка как-то сразу наскучнела:
— Джарма уже готова.
— Слишком густая,— недовольно бросил Мурат.
— Ничего, чем гуще, тем лучше. И так с утра одну воду пьем, животы уже от нее разболелись... Но если ты боишься подавиться,— Дарийка засмеялась,^1 можно разбавить. Дайка кипяченой воды,— обратилась она к Сакинай.
Но Сакинай взяла чайник и сама долила в кипящую джарму. Дарийка пристально посмотрела на нее и отвернулась.
Они еще долго сидели у костра. Женщины, против обыкновения, все больше молчали, а Мурату только того и надо было. Он вспомнил Гюлыпан. Уж не о ней ли, случаем, был разговор между Дарийкой и Сакинай? Чего они нахохлились, как мокрые курицы?
Из-за высоких скал показалась яркая луна, и все невольно повернули к ней головы. Засеребрились горы, и стало светлее, даже огонь костра как будто померк. Тихо было, спокойно, и вновь не верилось, что где-то гремят орудия, льется кровь... Мурат глубоко вздохнул. А женщины как завороженные продолжали смотреть на медный лунный диск, и по их лицам Мурат видел, что им хорошо, забыты недавние дрязги, если они были, конечно...
— Ну что, давайте ложиться,— сказала наконец Сакинай, отворачиваясь от луны. Никто не отозвался, и она с раздражением продолжала: — Луны не видели, что ли? Или заразились от Гюлыпан?
— Чем заразились? — Мурат медленно повернул к ней голову.
— Это она может часами смотреть на луну и молчать!
— Разве только на луну? — серьезно спросила Дарийка.— И на небо, на горы, на облака...
— Да она просто рисуется! — дернулась Сакинай.— Все какой-то особенной хочет показаться!
— Напрасно ты так,— мягко сказала Дарийка.
— Да что я, не вижу?! — окончательно вышла из себя Сакинай и резко поднялась.— Ну, как хотите, а я пойду спать!
— Ладно, идем,— примирительно сказала Дарийка и тоже поднялась.— И правда пора, вставать рано.
А Мурат остался сидеть, подложил дров в костер.
— А ты чего сидишь? — спросила Дарийка.
— Я здесь лягу, на воздухе. Надо же костер поддерживать.
— Еще чего! — деланно возмутилась Дарийка.— У тебя что, мяса целый табун, что ты его всю ночь варить собираешься? Зачем тебе костер?
— А если ночью нас съедят? — без улыбки спросил Мурат.
— Кто?
— Шакалы.
— Уй! — рассердилась Дарийка.— Да кому мы нужны? Откуда тут взяться шакалам?
— Не говори, чего не знаешь,— сердито буркнул Мурат.
— Да? Ну все равно у костра тебе делать нечего. Ложись с нами, съедят, так всех вместе... С какой стороны ляжешь?
— Как это с какой? — подхватил ее шутливый тон Мурат. В самом деле, вздумал шакалами пугать... Как будто они первый день в горах.— Посередине, конечно. Ты ляжешь с правой стороны, а ты, — он посмотрел на Сакинай,— с левой. Можно и наоборот.
— Ну хитрец! — Дарийка шутливо замахнулась на него.— Хорошо хоть, Сакинай рядом, а то такой храбрый мужчина, как ты, наверняка растерялся бы...
— Как знать,— вполне серьезно сказала Сакинай.— Может, и не растерялся бы... в некоторых случаях.
Слова ее прозвучали довольно двусмысленно.
— Да ну вас,— отмахнулась Дарийка.— Если хотите выяснять отношения, то, пожалуйста, без меня.
И она ушла в шалаш, легла с краю. А когда следом влез Мурат, она сердито сказала:
— Ты свою правую-левую сторону брось, еще в самом деле спросонья полезешь обниматься, а я с твоей женой скандалить не хочу. Сакинай, иди сюда, ложись рядом со мной.
Так и легли: Дарийка и Мурат по бокам, Сакинай в середине.
Уже через минуту Сакинай захрапела. Наверно, устала за день, подумала Дарийка. Бедняжка, досталось ей сегодня... А может быть, она всегда храпит? То-то, наверно, приятно Мурату спать с ней в одной постели... Ох-хо-хо...
От входа в шалаш шли отблески лунного света, и Дарийка, повернув голову, увидела, что Сакинай лежит скрючившись, как маленький ребенок. Однако храп от этого «ребенка» шел довольно основательный... А может быть, притворяется? Дарийка легонько толкнула ее локтем, на минуту Сакинай перестала храпеть, но затем начала снова. Вот наказанье божье... Так и выспаться не удастся...
Наконец Дарийка не выдержала:
— Сакинай, повернись на бок, а то спать не даешь.
Сакинай что-то пробормотала во сне и повернулась.
Мурат не спал. Сакинай вся съежилась, он решил получше укрыть ее и протянул руку через жену. И наткнулся на Дарийку... Тесно в шалаше... Рука его как бы сама собой наткнулась на круглое плечо Дарийки и заскользила вниз. Дарийка молча приподнялась на локте и смотрела на него. Глаз ее Мурат видеть не мог, он другое видел — как в полутьме конюшни Дарийка судорожно обнимает его. «Ну что же ты?!» — хотелось крикнуть ему. Дарийка медленно покачала головой и, прижавшись лицом к его руке, тут же отодвинулась к самому краю.
Проснулись рано. Хмурые, выспавшиеся женщины принялись готовить завтрак, а Мурат стал точить косы. День обещал быть ясным, и Мурат порадовался: видно, удастся закончить сенокос до дождей.
Сразу после завтрака взялись за косы, Мурат, как обычно, ушел вперед, оглянулся только через полчаса и увидел, что Сакинай далеко позади, движения у нее были неуверенные, и после каждого взмаха она ощутимо покачивалась. Он бросил косу, направился к ней и сказал резким голосом:
— Оставь! Мы с Дарийкой сами управимся. Простыла, что ли? — Он заметил крупные капли пота на ее лице.— Говорил же, чтобы не ехала сюда! Не дома, в конце концов... Иди в шалаш!
Сакинай промолчала, глядя на него снизу вверх. Мурат махнул рукой и вернулся к брошенной косе.
Сакинай сидела, обхватив колени руками, и смотрела на них.
Ей хотелось плакать, но слез не было.
Почему Мурат так жесток с ней? Да, теперь она и сама понимала, что напрасно поехала с ними, но ведь нельзя же так... Да провались это сено сквозь землю! Перебьются как-нибудь... Должны же к ним приехать... И тогда это сено сгниет под снегом...
Она со злой завистью смотрела на Мурата и Дарийку. Хороша пара, ничего не скажешь... Мурату, конечно, и полагается идти впереди, все-таки мужчина, но и Дарийка не намного отстает от него. И движения почти мужские — широкие, размашистые, и коса под корень снимает траву, не то что у нее, Сакинай... Вот закончили ряд, стоят бок о бок, Мурат точит косу, смеется, говорит что-то Дарийке... Что? Она не слышала. Почему они так тихо разговаривают? Вернулись, чтобы начать новый ряд, прошли мимо нее, едва взглянув. Лишняя она здесь... Они работают, а она сидит сложа руки. Но разве она виновата в том, что больна, что
выросла не в деревне, как Дарийка, а в городе и не умеет косить? Ведь Мурат ее муж, должен же он как-то считаться с ней! А Дарийка смеется... Что ей, такая работа только на пользу...
Они дошли до ее едва начатого прокоса, и Дарийка остановилась было, посмотрела на Сакинай и продолжала косить.
Она по-прежнему сидела на земле, смотрела на их удалявшиеся спины. Опять они остановились и о чем-то разговаривают, близко склонив головы. О чем?!
— Ух, уморилась,— сказала Дарийка.— Хоть бы остановился разок.
Мурат засмеялся:
— А кто тебе не дает отдохнуть? Взяла бы да и присела...
— Решила не отставать от тебя. А ты, Мурат, потихоньку входишь в силу...
— Да? — Он взял ее за руку.
Дарийка едва заметным движением головы показала за плечо себе:
— Не надо. Она с нас глаз не сводит...
Скосили все за три дня. Поворошили сено и отправились домой.
Мурат, проверяя записи, сделанные Гюлыпан и Изат, подумал о леднике. В прошлый раз, ослепленный злобой, он толком не осмотрел приборы. Может быть, что-то уцелело или поломанное можно исправить? Надо бы съездить еще раз и посмотреть...
Он вспомнил рассказы ученых о том, как важны наблюдения за этим ледником. Оказывается, все крупные реки Средней Азии берут начало с Великих гор. Чу, Сырдарья, Амударья, Сары-Джаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38