Кроме того, Джонс сообщил, что Репнина уже два дня разыскивает какой-то странный поляк, утверждающий, будто они с Репниным старые друзья. Он, Джонс, вынужден был в конце концов дать поляку его адрес. Поляк сказал, что должен встретиться с Репниным лично.
После полудня Репнин услышал назойливый гудок автомобиля прямо под своим окном. Потом машина затормозила у гостиницы и утихла. Сквозь подернутое каплями дождя стекло Репнин рассмотрел черный кабриолет.
Он решил спуститься вниз, причесался и надел пальто. Пока неловкими пальцами застегивал его, в коридоре, на лестнице послышался глухой стук шагов. Не ритмичный. Человек явно волочил одну ногу. Потом он услышал скрип протеза. Это было страшно. По деревянной лестнице подымался человек без ноги, человек, потерявший ногу. Скрип протеза напомнил ему скрежет подъемных кранов на строительной площадке возле храма святого Павла в Лондоне. Значит, это Ордынский?
Поляк тяжело поднимался по лестнице.
Дверь, открылась, и Репнин увидел своего старого друга, пана Тадеуша. Он поспешил ему навстречу.
Поляк сказал, что разыскивает его уже несколько дней. Слышал об отъезде Нади. Куда это Репнин запропастился? С трудом его удалось найти. Графиня Панова лично распорядилась дать адрес. Он знаком с этой старой, отменной дамой. Она много помогала полякам, помогает и сейчас. От графини он узнал также, что Репнин бывает в ее доме. Ордынский с интересом рассматривал жилище Репнина. Ему сказали, что Репнин выехал сюда летом отдохнуть. Значит, он здесь отдыхает? — спросил, ухмыльнувшись.
Репнин не стал перед ним раскрываться. Объяснил, что консультирует жокеев в конюшнях графини Пановой. В прошлом месяце ему очень везло на скачках. Однако отсюда он должен съезжать, к тому же срочно. Если бы была хоть какая-нибудь возможность, он бы с радостью вернулся в Лондон, но, к сожалению, после отъезда Нади к тетке в Америку от лондонской квартиры пришлось отказаться. А ему так хочется вернуться в Лондон.
Вынул из шкафа бутылку русской водки, которая как раз в те дни появилась в Лондоне. Впрочем, заметил Репнин, тут ему было неплохо, спокойно, обстановка самая
идиллическая. Впервые после долгих лет он снова наслаждался весной и летом, цветущими деревьями и сельской тишиной. Жаль, но переезжать куда-то надо. Вопрос — куда? Он прекрасно знает, что найти в 'Лондоне маленькую квартирку очень трудно.
Тогда поляк ему с улыбкой отвечает; в принципе это не так уж и трудно, однако сейчас, вероятно, Репнин просто не в курсе дела, в Лондоне сущее помешательство. Лондонские эмигранты, особенно русские и поляки, охвачены прямо-таки наполеоновским воодушевлением, они жаждут вернуть Россию и Польшу тоже. Документ, который подписали двенадцать западных государств: Америка, Канада, Великобритания, Франция, Бельгия, Голландия, Люксембург, Норвегия, Дания, Исландия, Португалия и Италия,— вызвал в эмигрантских кругах настоящую лихорадку. Это те двенадцать наполеонов, которые еще раз двинутся на Москву. Разве Репнину об этом ничего не известно? Он слышал, Константин Константинович Сорокин болтает, будто бы Репнина следует отдать под суд. Он, мол, отправил некоего бедолагу, доктора Крылова, в Россию.
Для шпионажа. Разве Репнин об этом ничего не знает?
Ордынский смеялся.
Следовательно, и здесь ему отказали в гостеприимстве?
Он должен переезжать?
Польский летчик без ноги сидел перед ним как-то странно. Боком, как сидят люди с отрезанной по колено ногой. Протез словно бы приковывает человека к земле, то есть к полу, а при этом колени широко разведены, и, кажется, подняться и встать он больше уже не сможет.
Тогда, выпив рюмку водки, поляк сказал: значит, он явился как раз вовремя.
Боялся, как бы Репнин не усомнился в польском товариществе. Искал его, это правда. Хорошо, что наконец нашел. Он не забыл, как семь лет назад, потеряв ногу, лежал в больнице и как Репнин от имени Красного Креста приходил к нему и возился с его документами об инвалидности. Тогда весь мир рисовался ему в черном свете. Пока не сделали протез, он только по ночам кое- как смирялся. Терзал себя, что остался в живых. А ведь у него были жена и дочка.
— Я не забыл, князь, как однажды вы убеждали меня отказаться от писанины в эмигрантской печати — на это, мол, не проживешь, и советовали заняться переводом книг о Польше и об охоте на бизонов. Сказали, так я смогу заработать хорошие деньги. Я сперва подумал — что за ерунда. А оказалось, англичане действительно за это неплохо платят. Я этого не забыл. В браке мне не повезло. Выдал свою жену за другого. Недавно, как вы знаёте, выдал замуж и дочку. Теперь я совсем один. Будь у меня такая жена, как у вас, я бы больше всего боялся потерять ее и не расстался бы с ней ни на день. Я вас долго разыскивал, мне все говорили, что вы переехали, а куда —- неизвестно. В конце концов русский Комитет сообщил мне ваш адрес.
Тогда Репнин предложил ему пройтись на свежем воздухе.
В маленькой комнате было душно, в сыром доме после дождей от стен несло затхлостью. Поднимаясь, Ордынский сказал, что, подъезжая, заметил через дорогу кладбище и кладбищенскую церковь. Кто подыскал Репнину это жилище?
И когда он должен съехать?
Э, значит, он таки приехал весьма кстати. Он может предложить Репнину жилище. Он отдаст ему свою квартиру. Если Репнин хочет, они могут посмотреть ее тотчас же. Съездят в Лондон. Он из Лондона уезжает. В Польшу.
Встать со стула Ордынскому было трудно, как всем людям с протезом. Сначала он перенес всю тяжесть тела на здоровую ногу и на какое-то мгновение замер на одной ноге, потом оперся на протез. Затем по гвардейский выпрямился и стоял уже твердо. Репнин наблюдал за ним, потрясенный.
Когда они спускались по лестнице, Репнин хотел было взять его под руку, но Ордынский руку оттолкнул. Шел он быстро. Только при каждом шаге раздавался тупой удар, словно ударяют киркой о землю.
Открыв дверцу стоявшей перед домом машины, он обошел вокруг нее легко, словно танцуя, подумалось Репнину. Когда они уселись, Ордынский еще раз спросил, когда точно он должен освободить комнату? В его квартиру Репнин может переселиться уже в субботу.
Затем машина тронулась, и Ордынский повел ее на большой скорости. Репнин недоумевал, как его знакомый, управляясь одной ногой, решается ехать так быстро, но еще больше поражало то, что Ордынский собрался в Польшу.
После войны у польской эмиграции в Лондоне сложились значительно лучшие отношения с новыми польскими властями, чем у русской эмиграции с Москвой, и все же Репнина это известие изумило.
Граф Тадеуш Ордынский и не думал скрывать, что новые хозяева Польши ему не по душе. Однако, когда Репнин спросил его, как он представляет себе свою жизнь там, Ордынский спокойно продолжал вести машину по Кингстону. Потом коротко ответил: все будет в порядке. Он едет в Польшу, чтобы встретиться со стариками — отцом и матерью, с которыми расстался десять лет назад и которые хотят еще раз увидеть сына. Их жизнь подошла к концу. Как нагоревшая свеча, она может угаснуть в любую минуту.
Репнин даже не спросил, где Ордынский живет в Лондоне. Ему было все равно. В доме, куда его поселил Джонс, его отъезд ожидали с нетерпением. Он только спросил, уверен ли Ордынский, что ему разрешат вернуться из Польши в Лондон и не упекут в тюрьму.
— Конечно, живем "мы в странное время, и всего можно ожидать,— ответил поляк.— Но вы забываете, князь, что я, защищая в воздухе Лондон, лишился ноги, и это всем известно. А прежде я воевал и за Польшу. Я не люблю политику, но глубоко почитаю Наполеона. Войну. Я честно воевал, и это тоже известно. С чего им меня сажать? Они вполне рассудительные люди, поверьте мне, и мы с ними прекрасно поймем друг друга. Я смогу быть им полезен и в Лондоне. Мне значительно трудней со здешними. Это сумасшедшие. И вам бы следовало побольше остерегаться ваших русских. Особенно того старого господина, генерала Петряева, который нынче продает в Европу английское пиво. Когда я наконец узнал ваш адрес в Комитете, он мне сказал, что вас следовало бы удавить после того случая с Крыловым. Так и рявкнул: случай с Крыловым! Впрочем, я еду в Польшу не только, чтобы увидеться с родителями, я везу проект новой воздушной линии с Лондоном. Можно было бы к чаю получать прекрасный свежий торт, испеченный в Польше. Торт отправляли бы утром из Варшавы, а к полудню он бы уже был в Лондоне. Его бы упаковывали в особую коробочку, с портретом Наполеона — я даже подобрал портрет. Совсем нейтральное украшение. С чего бы они не выпустили меня обратно? А плюс к торту они получили бы регулярную воздушную авиасвязь. Конечно, нас, таких чудаков — польских эмигрантов — только в Америке три миллиона, и те, в Варшаве, должны с нами считаться, а будет ли одним эмигрантом больше или меньше, какое это имеет значение? Они хорошо знают, что мы преданы родине.
В Лондоне Ордынский привез Репнина в тот самый район, где во время войны, да еще и совсем недавно, он жил с Надей.
Челзи.
Потом Ордынский остановился на одной из улочек, расположенных вблизи тех домов, в которых в течение нескольких лет жил Репнин. На маленькой, узкой улочке невдалеке от казармы герцога Йоркского. В этом районе некогда располагались конюшни и каретные сараи богатых людей, нынче превращенные в уютные, маленькие, но весьма дорогие квартирки, которые населяли молодые супружеские пары и холостяки-снобы.
— Ну вот мы и на месте,— сказал Ордынский, высвободив ногу из машины и направляясь к небольшому домику, покрытому новой красной черепицей и с белыми занавесками на окнах. Пока Ордынский отпирал три замка, за дверью слышался бешеный лай его терьера, который умолк лишь после того, как унюхал своего хозяина. В домике, внизу, располагался гараж, а над ним всего две комнаты и кухонька, выходящая во двор. Вокруг, за массивными цементными стенами жили соседи.
Ордынский сказал Репнину, что вор — а воров в те годы в Лондоне было много, — чтобы проникнуть в дом, прежде должен был бы перерезать несколько проводов, соединенных с сигнализацией. А при попытке проникнуть в дом через крышу, он угодил бы в цементную цистерну, откуда выбраться невозможно. И сразу бы автоматически взвыла сирена. В этой квартире жить безопасно. До Ордынского здесь жила какая-то миллионерша, ужасная скряга, и даже ее никому не удалось ограбить. Хозяин провел Репнина в первую комнату, над лестницей. Двери были раскрыты настежь. Комната оказалась большой и полупустой. В углу стоял платяной шкаф, Репнин увидел также рыцарские доспехи, на них свинцовый, посеребренный шлем и меховую шапку, какие носили польские шляхтичи.
Был и камин, над ним — лопасть самолетного винта.
На стене, рядом с иконой Богородицы — копией той, что находится в монастыре в Ченстохове, висели три портрета Наполеона. Перед камином стояли два кресла,
а в следующей комнате, значительно меньше первой,— диван, превращенный в постель, покрытую дорогим покрывалом. На постель небрежно, будто для смеха, был брошен тюрбан — принадлежность шляхетского костюма на войне. Больше всего Репнина поразили три наполеоновских портрета. По радио, приемник висел над кроватью — транслировалась передача из Парижа.
Рядом с кухней находилась маленькая, довольно тесная ванная.
— Как раз завтра я должен был заключить договор с временным квартирантом,— воскликнул Ордынский.— Вам это будет стоить пустяки. Меня очень беспокоило, кто поселится здесь в мое отсутствие. На эти два месяца. В июле, августе, да и в сентябре Лондон пуст. Кроме того, в шкафу и в столе у меня полно всяких серебряных вещиц — дорогих мне как память о погибших товарищах. Я не могу их никому доверить. Банковские сейфы не выношу, с ними одна морока. Вы явились как по заказу. Вам здесь будет хорошо. Каждое утро сюда будет приходить весьма некрасивая толстушка. Жена управляющего домами — Мэри. Она убирает в квартире. Она же и встретит вас здесь в субботу. Надеюсь, квартира вам понравилась. Поскольку я уезжаю, а вы сейчас без жены, можете себя чувствовать абсолютно свободно, я по возвращении спрашивать вас ни о чем не стану. Надя — чудесная женщина, князь. Я уверен, она ждет вас, и вы уедете к ней, раньше чем в Нью-Йорке наступит зима. Зимы там отвратительные, ужасные. Русские.
Репнин сказал, что поездка к жене в Америку для него маловероятна. Вряд ли удастся. К счастью, она там с теткой.
Ордынский вдруг остановился посреди комнаты и молча, с удивлением уставился на Репнина. .Кто знает, о чем он думал, но явно был растерян.
Затем, снова придя в себя, прибавил, что все в абсолютном порядке. Репнин спокойно может сюда переехать в субботу. Мэри будет его ждать и передаст ключи. Ордынский сказал ему адрес и номер телефона. Плату за квартиру пусть вносит на его имя ближайшему агенту, Мэри его знает. Назвал сумму. Квартплата оказалась небольшой.
Словно что-то припомнив, Ордынский заметил: по его возвращении им надо будет встречаться почаще. А вообще, он очень рад, что смог Репнину помочь. Удивительное стечение обстоятельств, но ему приятно.
До его возвращения лучшего и искать не надо. Когда он вернется, они попробуют предпринять что-либо поумнее, чем то, что было до сих пор, и, конечно, не с англичанами. Нехорошо, что Репнин не сообщил ему в свое время об отъезде жены в Америку.
Растроганный и смущенный, Репнин пробормотал, что пан Тадеуш сделал для него и так слишком много. А до тех пор, как он вернется, здесь многое может измениться/Главное, у Репнина на эти два месяца в Лондоне будет крыша над головой. Отказ деревенских хозяев явился для него полной неожиданностью. Он очень ему благодарен. А к тому времени, может быть, и в его жизни произойдут перемены, хотя он, конечно, не смог бы вот так, на два месяца съездить в Россию.
После этих слов, словно договорившись, они оба умолкли, больше ни о чем друг друга не спрашивали, а осматривая комнаты, похлопывали один другого по плечу и долго держались за руки при расставании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97