Вместе с ними в подземку входят чиновники. В черных котелках, с непременными зонтами. Англичане говорят: в плохую погоду обязательно надо взять с собой зонт. И уж тем более надо его взять, когда над Лондоном безоблачное небо. Вся эта публика ведет себя необычайно учтиво. Мужчины, по обыкновению, погружаются в чтение газет и не смотрят по сторонам и на женщин.
— Я вам так и говорила — англичане лучшие мужья на свете,— заявляет на это его жена.
Выйдя на станции «Пикадилли», он идет до нужной ему улицы пешком — когда-то здесь кутил и играл в карты восемнадцатый век, а Байрон стяжал себе славу. У входа в лавку он каждый день застает уборщицу — стоя на коленях, она моет с мылом ступени мраморной лестницы. Женщина неизменно говорит ему: доброе утро. А он отвечает: сегодня прекрасная погода. Это Мэри.
Когда он спускается в подвал к мосье Жану, старшая продавщица по имени Пэтси приносит ему почту. Все это женские письма о разных дефектах, обнаруженных в обуви. Некоторые из них весьма сентиментальны. Актрисы пишут в патетическом стиле. За большинство женщин письма пишут секретарши. Секретарша есть у каждой состоятельной англичанки. Обычно это какая-нибудь молодая, красивая и бедная девушка. Чего только не бывает в отношениях между старухами и их молоденькими красивыми секретаршами.
Писать ответы корреспонденткам лавки Лахур — занятие отнюдь не безопасное. И это несмотря на то, что формулировки, которые Репнин быстро изучил, остаются практически неизменными, а мосье Жан предоставил в его распоряжение собственные образцы эпистолярного искусства, собранные им за двадцать лет практики. Сам стиль ответа требовал особого внимания. Достаточно было одного неосторожного слова в наборе стандартных фраз, лишенных какого бы то ни было личного оттенка, чтобы все испортить и создать конфликтную ситуацию, и что еще хуже — нанести оскорбление. А быть любезным, «kind», в Англии самое главное. Слово «kindness» в Англии у всех на устах. Как в музыке есть несколько тональностей, так в переписке с англичанками существует широкий спектр нюансов для извинений. Необходимо с особой тщательностью следить за обращением и титулом. Из-за малейшей погрешности в написании титула фамилия Лахур может навсегда лишиться клиента. По мнению Перно, лесть бывает полезна во всех случаях. Эти дамы обожают комплименты, даже если их делает сапожник.
Жена Репнина на это весело смеется, ей очень нравится этот обычай.
Его больше всего поражают женские имена, добавляемые к почтовому адресу мужа. Как они романтичны! Вот некоторые из них, он выписал их в азбучном порядке на бумажку: Alice, Amy, Ann, Arabella, Aurora, Beatrice, Caroline, Cecily, Clarissa, Clementine, Constance, Daphne, Deborah, Delia, Diana, Eleonor, Elvira, Emily, Esther, Felicity, Georgina, Geraldine, Harriet, Irene, Jenny, Kitty, Lealia, Lavinia, Leah, Leila, Margaret, Marianne, Mary, Maud, Molly, Naomy, Philomela, Phoebe, Porcia, Priscilla, Rachel, Rebecca, Rose, Ruth, Sarah, Silvia, Sheila, Theodora, Victoria, Vivian. Прямо-таки голубиное воркование. Птичий щебет.
Его жена хохочет. Наказание Господне эти имена, восклицает она.
Самое комичное заключается в том, что эти письма нередко приходят надушенными. (Впрочем, Зуки утверждает, будто бы в этом обществе принято пользоваться надушенной туалетной бумагой, хотя это и кажется абсурдным.)
Жена его объясняет это стремлением англичан приукрасить неэстетичные стороны жизни.
Но с чем у него главная морока — так это с чеками за женскую обувь, пересылаемыми в этих письмах. Эти богатые дамы невообразимо рассеянны. Они вечно забывают вцисать в чек самое существенное, перевирают название фирмы «Paul Lahur & Son», адрес лавки. И с цифрами у них явно неладно. Просто поразительно, до чего доходит дело. Мелочь они вообще опускают. В свою пользу. По всей видимости, просто из презрения к мизерным суммам. Это вносит невероятную путаницу в бухгалтерские расчеты. Возникает страшная неразбериха. Случается, клиентки вообще не хотят платить. Заказанные ими туфли, в том виде, в каком они их получили, сообщают они, не соответствуют их ожиданиям. Они от них отказываются. Как будто отказываются от младенцев. Не желая их признавать. Обещают вернуть негодные туфли почтой. Иногда эти туфли не возвращаются. А иной раз приходят явно поношенными. Дама передумала — говорит в таких случаях мосье Жан.
Жену Репнина больше всего интересуют, естественно, женщины, с которыми ему предстоит работать на новом месте. За все время супружеской жизни она никогда не расспрашивала его о знакомых женщинах, не волновало ее это и в Париже. Не расспрашивала его о женщинах и потом, когда он вращался в Лондоне в эмигрантских кругах. Не допытывалась и об англичанках, появлявшихся в русском обществе. Она была для этого слишком горда. Да и не думала, что он может ей изменить. Но в последнее время в ней возникла странная, нелепая ревность, она занимала ее мысли, сквозила в словах. И потому ее муж подробно рассказывает о женщинах, которых застал в лавке Лахуров. Их здесь три. Старше других упомянутая им Пэтси, приносящая почту. Эта женщина уже в годах. Ее не увольняют только потому, что она проработала в лавке тридцать лет — объяснил ему Зуки. Это одинокая, увядшая женщина, ее посылают в бой, когда самые старые привередливые клиентки приходят в лавку подбирать себе обувь. Пэтси страшно обидчива. Она молодится, увлекается косметикой, вызывающе одевается. Носит красные шляпки. У нее крашеные волосы. Любая мелочь ее задевает. В обхождении с ней необходимо проявлять галантность. Она ужасно смешная.
Аристократической публикой занимаются две молодые продавщицы, гораздо моложе Пэтси, разодетые точно на великосветский раут. Обе они красавицы. Одна совсем еще юная, лет восемнадцати, рыжеволосая Sandra Scott, с поразительной, чертовски соблазнительной фигурой. У нее огромные голубые глаза невинного ребенка, хотя она вовсе не дитя. Как та девчушка, носившая под платьем пояс невинности, обнаруженный Казановой на свидании. (В Лондоне она изменяла своему кавалеру с парикмахером.) К мисс Скотт он испытывает неприязнь с первого дня их совместной работы, однако признает: никогда в жизни не приходилось ему видеть ни такой потрясающей кожи, ни таких ослепительных рыжих волос, ни таких небесных, невинных очей. Сандра всеобщая любимица в лавке, и все, включая и его, относятся к ней с почтением. Клиенты мужкого пола, заказывающие в лавке сапоги, совершенно откровенно пожирают ее глазами.
Третья продавщица самая привлекательная и необычная. Имени ее он не знает, к ней обращаются но фамилии, которая звучит очень странно. Miss Moon. (Где это слыхано, чтоб у человека была фамилия Луна, однако в Англии возможно и такое.)
Это девушка с черными шотландскими глазами, развитыми формами и талией Венеры. Мисс Луна любит показывать снимок военного времени,— облаченная в черное трико, она вертится в гимнастическом колесе. Она тогда служила во флоте. У этой девушки все изумительно — и ноги, и обувь, и руки, и перчатки, и тело. |1 Прекрасные черты лица словно созданы для того, чтобы быть моделью живописца. Говорят, она из состоятельной семьи и ей вовсе не обязательно работать.
— Не иначе, как она снялась в морском берете, от которого ты без ума,— язвительно перебивает его жена.
— А как же, она в нем на всех фотографиях. Мисс Мун три года отслужила во флоте во время войны. Это поразительная девушка. В жизни своей я не встречал столь жестокосердного создания. С какой холодной учтивостью опускается она на колени перед клиентами, каким ледяным взглядом смотрит на них! Пэте и ужасно страдает из-за ее красоты. Мисс Мун считает, что давно пора было выгнать «эту клячу, that nag*.
Ежедневно в полдень мисс Мун ждет в машине какой-то офицер. Он не выходит из машины. Говорят, они обедают в роскошном ресторане тут же, за углом. Это ресторан «Ritz».
Так вот кто будет угрожать ее семейной жизни в Лондоне, думает его жена, но, естественно, ничего ему не говорит. Она по голосу чувствует это. (Мужья такие глупые, они не умеют этого скрывать.)
Но его никто из этих женщин не интересует, говорит ее муж. Его мысли по-прежнему заняты Россией, и женщинам в душе его нет места. По крайней мере чужим, такое ему не грозит. Вот если бы он мог сделать
что-то для своих, для тех людей, которых они вывели из Керчи, или вообще для русской эмиграции, и в этом их бедственном положении, возможно, он бы испытал волнение в крови, но только не из-за мисс Мун, нет, нет. Увидеть ее голой в подвале — это все равно что созерцать прекрасные тела деревянных кукол, манекенов в витринах, наряжаемых по утрам, когда он проходит мимо по дороге на службу. Этот вид любви в подвале фирмы Лахур, ибо другой любви между ними быть не может, давно уже его не привлекает. Будь он в силах удержать несчастного Барлова от самоубийства — вот тогда бы он еще раз пережил сердечный трепет, но эта красивая девушка не может его вызвать. Окажись она даже в поясе невинности.
С этой треугольной черной бородой, какой не носил больше никто в целом Лондоне, лицо его казалось страшно бледным, а черные огромные его глаза лишь подчеркивали бледность. Он смотрел на жену так, словно она растворяется в тумане и он провожает ее взглядом куда-то вдаль. Безмерная печаль разлилась по его лицу, горбоносый профиль выражал страдание. (Впервые увидев его в Керчи, Надина тетка воскликнула: «Это, верно, азиат какой-нибудь? Ну форменный итальянский бандит. И откуда только у русского такие черты?»)
Надя с легким смехом следила за рассказом мужа, в то же время не переставая тревожиться про себя. Эта тревога возникала у нее всякий раз, когда она, к изумлению своему, замечала, что ее муж, наконец-то получив место и заработок в Лондоне, по-прежнему невесел и молчалив. Как всю прошедшую зиму, хотя у них все это время повторялись страстные и бурные встречи, когда она возвращалась из города по вечерам. Они забирались, спасаясь от холода и голода, в постель, и стоило ей проявить желание, как она оказывалась в его объятиях, неизменно доставлявших ей наслаждение все эти долгие годы, прожитые с ним в браке. Наслаждение, венцом которого был крик опаляющей, как раскаленные угли, страсти. Высокий, со смуглой кожей, какая бывает только у ловцов жемчуга, этот человек, бывший столько лет ее мужем, доводил свою жену, которая была моложе его, до исступления, и это повторялось каждые два-три дня с таким же безумием и стенаниями. Как часто, скитаясь по Лондону в надежде продать свои куклы, думала она: все отнял у нее Господь — и знатную фамилию, и земли, и поместье, и роскошную и беззаботную жизнь в высшем свете, зато он дал ей любовника взамен, которым она восхищалась, теряя сознание в его объятиях, от его поцелуев. (Правда, другого мужчины она не знала.) Ее приятельницы никогда не отзывались с воодушевлением о своих мужьях. Зато все они заглядывались на ее мужа. Что привлекало в нем женщин? Атлетическое сложение, лицо или эти глаза? Надина тетка со смущением ей признавалась: «Сущий дьявол этот твой Репнин. У-у, черный дьявол!» Дьявол, но о чем другом и остается мечтать женщинам!
Мозг Репнина сверлили скрипучие голоса лондонских нищих, оглашавшие одну из самых фешенебельных улиц Сент-Джеймса в Лондоне.
Нищих в Лондоне нет. Побираться запрещено. Однако не запрещено быть уличным певцом. Попадаются и приятные голоса. Некоторые исполняют старинные песни, оживляя пением улицы Лондона, как их предшественники в восемнадцатом веке, а надо сказать, эти старинные английские песни бывают очень трогательны. Но многие певцы уже состарились. Теперь это не певцы, а обыкновенные нищие. Один такой нищий через день появляется на фешенебельной лондонской улице Сент-Джеймса. Поет скрипучим, как у попугая, голосом. Он почти совсем слепой и движется вперед, повернув лицо вбок к обочине тротуара, о которую постукивает палкой. Мимо него проносятся автомобили. Так и кажется, вот сейчас они его заденут и поволокут за собой.
Этот нищий приходит на свое обычное место в одно и то же время, около полудня. Однажды Репнин вышел на него посмотреть. И застал картину, которую не думал увидеть в богатейшем городе Лондоне. Как раз в полдень к тротуару подкатил огромный черный «Роллс-ройс». Машину, видимо, намеревались остановить перед лавкой.
Заметив нищего, шофер притормозил и стал пережидать, когда удалится внезапная помеха. Он дождался, когда нищий закончил пение, и лишь тогда отворил дверцу машины и, сняв фуражку, произнес, словно извиняясь: «Сэр!» Из машины вылез эксцентричный старый господин. Господин посмотрел на удаляющегося нищего и покрутил головой.
Тут же неподалеку стоит один дом — в нем бывал адмирал Нельсон. Он преклоняется перед Нельсоном, заметил Репнин; он теперь рассказывал жене все касавшееся этой улицы, куда он ежедневно отправлялся на работу. Не громкий титул заставляет восхищаться им, а мужество адмирала, победителя Наполеона, потерявшего в битвах руку и глаз и остававшегося любовником. И владыкой Океана. Говорят, Нель-оон не стыдился слез. Где-то на этой улице был и дом, в котором некоторое время обитала леди Гамильтон.
Они как-то видели Нельсона, напоминает своей жене герой нашего романа. Разумеется, это был актер, исполнявший роль адмирала. Известнейший в то время киноактер Lesly Haward. По случаю каких-то торжеств он появился в образе адмирала Нельсона на ступенях церкви святого Павла. Помнишь, мы тогда стояли с тобой совершенно зачарованные? Так и чудилось, будто Нельсон встал из могилы. Он пришел, чтобы дать свой последний бой и увидеть еще раз леди Гамильтон. Словно бы Нельсон и на самом деле мог воскреснуть. Как странно, однако, устроена человеческая жизнь, в которой все связано незримыми узами. Судьба адмирала Нельсона с их собственной судьбой. Впрочем, теперь он приходит на эту улицу вовсе не для того, чтобы размышлять о Нельсоне или о войне. Теперь в его обязанности входит следить за тем, как шьют подметки, и отмечать, сколько пар сапог и женской обуви продано за неделю. Он до смерти будет помнить запах подметок. Он нисколько не напоминает запах океана. Репнин должен сообщать семейству Лахуров, сколько фунтов стерлингов за истекшую неделю положено в банк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97