В Chelsea. Кроме того, он недавно работает в заведении. И не имеет права на отпуск. Он останется и будет работать в августе бесплатно. Ему надо привести в порядок бухгалтерские книги, счета и переписку, доставшуюся ему от француза.
Робинзон только жмурится в ответ. С отпуском вопрос решен.
«Вола»,— восклицает он. Имея в виду «voila» i.Этому выражению он научился у француженок во время войны. Значит, дело решенное. Точка. Управляющий разводит руками. В августе, повторяет он, лавка закрывается. В Лондоне полагается подчиняться общим правилам. У Лахуров так заведено. Впрочем, такого поступка ему никогда не простили бы и сами работники лавки, обувщики, сапожники, седельщики. Уж не хочет ли Репнин сказать владельцам, что положенный по закону оплаченный отпуск вовсе не нужен? Как бы его не обвинили в выслуживании перед хозяевами. Пусть он подумает хорошенько. К последней пятнице июля ему надо будет выписать всем сотрудникам фирмы зарплату. За две недели. Кассу следует тщательно запереть и сдать ключ ему, а последний баланс отправить в Брюссель в ближайшую субботу. И все свободны.
Напрасно твердил Репнин: он бы предпочел остаться.
Робинзон, посмеиваясь, сообщает о своем намерении ехать во Францию, там был во время первой мировой войны. Репнину советует избрать местом отдыха Брайтон: и от Лондона недалеко, и на море, и весело. Масса развлечений, '
Вола!
В растерянности возвращался в тот вечер Репнин домой. Он предложил жене вместо него использовать этот оплаченный, положенный ему по закону отпуск — Надя давно его заслужила. Он не может больше смотреть, как она сидит, согнувшись за машинкой, до глубокой ночи. Но она не хотела и слышать об этом. Она же записана в школу моделирования. И кроме того, должна на несколько дней лечь в больницу. А вот ему необходимо отдохнуть. Ей следует отработать внесенную за нее плату за обучение. И к переезду надо подготовиться. Хорошо бы, чтоб его несколько дней Не было в Лондоне. Репнин совершенно искренне сопротивлялся. Он исколесил всю Англию. Побывал и в Шотландии. Жил в городе Exeter, по сути дела на море. Вспомни, как тебе хотелось на океан, уговаривала его Надя. Вспомни, как мы были в Бретани. Как мы были там счастливы. Как
1 «Ёот так» (фр.).
там было хорошо. Ей надо провести в больнице в полном покое эти несколько дней. Хотя речь идет о сущем пустяке, так, маленькая женская неприятность, но ей бы не хотелось, чтобы он там ее видел. Он должен вволю накупаться в океане. Ей так хочется, чтобы он вволю накупался в океане и приехал к ней веселый. Она гладит его по щеке. Она умоляет его поехать ради нее. Ей страшно хочется, чтобы он там поплавал. Он так мечтал об этом. Она целует его и как ребенка долго гладит по щеке. Эти уговоры длятся несколько дней. В конце концов он соглашается ехать.
В начале августа того самого года, когда разворачивались все эти события, в поезде, идущем к Атлантическому океану на запад Англии, среди прочих пассажиров, таким образом, оказался русский эмигрант. Герой нашего романа Николай Родионович Репнин. О своем княжеском происхождении он никому не рассказывал в Англии. Рекомендовался капитаном. Царским эмигрантом.
Поезд, который вез его к Атлантике, подобно железной змее, делился на две части на станции Рааг. Одна его часть отправлялась к крайней точке европейской суши, другая к корнуолльскому городку New Quay — Новая Пристань.
Хотя шесть лет назад Репнин и прожил два месяца в городке Exeter — на западе Англии, вблизи моря, однако по странному стечению обстоятельств так и не попал на берег океана. Теперь уж ему ничто не помешает. По новым английским законам социального обеспечения каждый работающий имеет официальный оплаченный двухнедельный отпуск. В своих письмах, которые он позже отправит отсюда своей жене Надежде Николаевне в Лондон и ее тетке княжне Марии Петровне Мирской в Америку, он напишет: «Это несомненный признак прогресса человечества. Разве не так?»
Двадцать восемь миллионов англичан и англичанок одновременно устремляются в отпуск. Раньше они отдыхали один раз в неделю в церкви. По воскресеньям звонили колокола. Бог в утешение. Теперь, во время летнего отдыха, в церковь по воскресеньям отправлялась только королевская семья.
Вся Англия ждет этого дня отъезда в отпуск, первого понедельника августа, называемого «банковским праздником». «Bank holiday». В этот день не работают даже банки. Это самый большой праздник в году. Даже в больницы в тот день принимают лишь попавших под колеса, а таких в эти дни немало. (В Париже их так и называют «задавленный пес». «Chien ecrase».) Дома остаются одни только лежачие больные — «bedridden» Парализованные, не встающие с постели. Не это важно. Важно веяние нового времени, вызывающее этот массовый отъезд на каникулы. В прежние времена семья собиралась в Лондоне на Рождество. С традиционной омелой. Теперь все мчались на поиски того, что англичанки, краснея, называли fun. А мужчины — sex.
А это на море было одно и то же.
Сам характер праздников изменился, ничуть не напоминая прежние. Раньше праздник означал прогулку по городку главы семейства с женой и детьми. Отец в тот день получал новый сюртук, мать платье, детишки новые или перекроенные из отцовских штаны и новые башмаки. Молодые парочки лакомились мороженым в вафельном фунтике. Угощали мороженым и молодняк, еще только готовившийся стать парами. Прежде в праздник было принято выезжать на пикник в поле, в рощу, на траву, под старые дубы, на постоялые дворы, но таких постоялых дворов и дубов становилось все меньше. В маленьких местечках сохранились лишь мелкие лужи, по доброте душевной называемые англичанами прудами. Во всяком случае праздники раньше продолжались день или два, в крайнем случае — три. Теперь они растянулись до четырнадцати дней. Это было явной переменой к лучшему. Не говоря о том, что теперь эти праздники оплачивались, как и рабочие дни, и это обеспечивало отдых всем и каждому. Каждый мог погулять, отоспаться, посмотреть на облака, а может быть, и жениха подцепить. Золушки превращались в принцесс, посудомойки становились барынями. По крайней мере так казалось при отъезде из дома.
Вот уже около ста лет, как началось повальное бегство со своих целебных курортов в Европу, называемую англичанами «континентом». «Цвет» общества (не с точки зрения умственных или душевных качеств, а исключительно с точки зрения кармана) давно уже стремился отделиться от «вульгарной» толпы своих сограждан. На отечественных курортах отдыхали только больные да престарелые, жаждущие перед смертью обрести несколько недель покоя и английского чая. Те, для кого Европа была недоступной, подавались на отдых в отдаленные уголки Шотландиц, где еще сохранились леса, нетронутая природа и ручьи с форелью: (Для этой публики необыкновенно существенной была сама возможность сказать, что они проводили отпуск там, где проводят его король и королева с семейством.)
Что же касается моря — а в Англии и самые удаленные от моря места все равно недалеко от моря,— то еще десять лет назад там никто не купался. Первые купальщики в Англии появились после того, как король, показав пример, первым выкупался в море. Только после этого, словно бы возникнув королевской милостью, вдоль морского берега, в особенности на юге, стали подниматься длинные ряды неотличимых друг от друга, как звенья единой цепи, домов, отелей и пансионатов для приезжающих сюда на морские купания. Они взбирались и на известняковые скалы прибрежной полосы. Там весной вились перед окнами чайки и посеянные ветром росли благоухающие кустарники и низкорослый сосняк. По сю пору стоят эти старые пансионаты и маленькие отели, вытянувшись чередой, все с одинаковым входом и маленьким садиком в ожидании гостей, приезжающих отдыхать на море. Целые маленькие местечки и городки превращены в гостиницы для ночлега, пропахшие жареной рыбой с картофелем. Это обиталище пенсионеров, старичков и старушек, обосновавшихся здесь до конца своих дней. Пребывание на побережье, конечно, означает наличие вклада в банке, собственного домика и авансом оплаченные похороны. За ужином обитатели этих пансионатов роняют изо рта куски.
У бедных старушек, населяющих эти пансионаты, руки напоминают узловатые высохшие сучья, которые стучат им в окна, когда ветер особенно досаждает по ночам. Целые дни старушки проводят у окна. А перед заходом солнца выходят на прогулку. Эти прогулки у них называется променадом. Потом старухи садятся на скамейки и, когда засмеются или зевнут, на всякий случай прикрывают рот ладонью.
С наступлением осенних дождей прибрежные пансионаты пустеют.
Лишь редкие лица может тогда увидеть в окошке прохожий, это те, у кого нет сил даже на то, чтобы уехать домой. Они ждут. Ждут прихода зимы. Этой зимы или следующей: Они знают, это будет последняя зима. Подле них не видно старичков. Они сбежали от своих старух в ближайшую пивнушку. Оставили их в одиночестве.
С приходом зимы окна в пансионатах забиваются, и они стоят пустыми. Во всяком случае так было до сих пор. Репнин знал эти места — ему приходилось про ходить через них с поляками после приезда в Англию.
Однако мало кто из всех этих приезжих решался очертя голову нырнуть в морские волны.
Как сто лет назад море, подобно ночи или сиянию луны, было ликом природы, божественным и непознанным. Грозными очами взирало оно на отдыхающих, которые съезжались сюда летом, чтобы купаться в нем и потешаться над ним." Море нагоняло на людей страх прибоем, волнами и пеной, грохотало в скалах, сшибало с ног на отмели и топило смельчаков, отважившихся заплыть в пучину.
Англия со всех сторон окружена океаном, и человек, как бы он ни храбрился, был бессилен перед этим чудовищем. В те времена плавали лягушачьим стилем, словно бы наученные тренером-лягушкой. Раз, два! Руки в стороны, затем ноги в стороны! Ноги, руки. Раз, два! Голову держите над водой!
Герой нашего романа, направляющийся в Корнуолл, Н6 знал ЭТОЯ части побережья. Когда он с офицерами ПОЛЬСКОГО «перемещенного корпуса» приехал в Англию, их прежде всего направили в Шотландию, чтобы там поляки переженились. Затем их старались расселять по южному берегу.
Любовь к морю Репнин носил в себе как воспоминания детства, вынесенные из России. Напрасно твердила ему жена, чтобы он забыл свое прошлое.
«Нет, Россию я не забуду. Никогда».
Море он полюбил еще в детстве, унаследовав эту привязанность от своего отца, обожавшего Англию. Море было для него волшебной сказкой о каком-то другом, неведомом, огромном и прекрасном мире. Еще там, в имении Набережное он пускал на воду бумажные кораблики. А после полюбил и деревянное весло, и парус, и шлепанье большого пароходного колеса, когда старая посудина, взмутив воду, входила в Неву. Потом он полюбил гальку на берегу Финского залива, на отмелях. Стоит ему зажмурить глаза, как все эти картины и сейчас, по прошествии стольких лет, встают перед ним. И под ресницами набегают горькие и соленые слезы, точно таким же был там и вкус моря. Ему не известно, как и когда закончил свои дни где-то в Финляндии его отец.
Вспоминается Репнину и французское побережье, куда они приезжали из Парижа и где Надя тотчас же приковывала к себе взоры всех мужчин. Красные зонтики на пляже. Вечером они сидели в казино. Вспоминалось ему и море под Тарифом в виду Африки. Всплывали перед глазами и барки в Португалии, в Эрисейре, в глубине, точно в каком-то колодце. Все это прошло. Остались лишь смутные воспоминания.
Но было еще другое море, которое жило в нем самом, в памяти детства, это море перенес в его воображение его отец из каких-то дальних стран. С этим морем он был в постоянной и неразрывной связи. Его отец, один из самых рьяных англоманов в Думе, способствовал тому, чтобы и в сыне своем пробудить любовь к морю. Он ему нанял гувернантку из Англии, когда тот был ребенком, и сам научил его нескольким английским выражениям, присказкам и песенкам и заставлял повторять их вечером перед отходом ко сну. С той поры Репнин твердо усвоил приметы: красное небо вечером — хороший знак для тех, кто собирается в море. Красное небо утром предвещает рыбакам недоброе.
Повторяя вслед за отцом стихотворные строки, он впервые осознал зависимость от моря судьбы человеческой, его семейной жизни, и это ощущение сохранилось в нем навсегда.
Помрачнело море, так начинались стихи, и выкатилась луна. Солнце зашло. Рыбачка у окна баюкает дитя. Она неотрывно смотрит на запад, откуда должны появиться рыбацкие шхуны. Море приносило утешение. В материнской колыбельной оно возвращало ребенку отца. Мужчина и его жена с ребенком связаны были с морем чистыми и нерасторжимыми узами.
Рыбак в пучине моря самой стихией навеки связан с женщиной, дожидавшейся его на берегу. Как это прекрасно! Сама эта непреходящая связь освещала высшим смыслом и любовь, и тяжкий труд мужчины.
Но толпы, наводнившие в тот день лондонские вокзалы, нисколько не походили на рыбака и рыбачку из стихотворения, которому научил его отец.
Им надо было от моря только одно, этим измученным сухопутным жителям — получить складной стульчик, один из многих миллионов, заполняющих летом побережье Англии. Складной стульчик для отдыха. За шесть пенсов. Sixpence.
Для них совершенно достаточно было и отмели, протянувшейся вдоль всего побережья у самых ног. Они погружали в воду натруженные ноги со всеми шишками и мозолями, которые на память о себе после нескольких километров, пройденных по нему, оставляет асфальт.
Единственное развлечение сидящих на этих стульчиках — это чаепитие, после него под каждым стулом остается по стаканчику. Среди них легко различаются женские стаканчики со следами губной помады, оставленными многочисленными представительницами слабого пола, оккупировавшими побережье. Этой публике совершенно безразлично, розовеет ли небо вечером и будет ли оно красным утром. Это их совершенно не касается. Для них важно, чтоб из павильонов до них доносились звуки музыки, тогда они, довольные, засыпают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97