Как-то раз — опять же случайно,—кот да Гульдапы возвращались с работы, на улицу вышел Штефкин отец и, увидев их, тут же замедлил шаг.
— Гульдан! — закричал он веселым голосом и сразу же повернул назад.—Загляни-ка! Я вот думал забежать па кружку пива, но, коль ты уж попался мне на дороге, зайдем ко мне на минуту! Пошли, Гульданко! Пошли, ребятки! Уважаю мастеровой народ!
Конечно, он позвал на рюмочку. Выпили, упрашивать их не понадобилось, а была бы охота, и закусить было б можно, да не стоило живот набивать, уж лучше опрокинуть лишнюю рюмочку.
Штефка была дома. Дома была и Штефкина мать. Был там и какой-то мальчонка, не очень удачный: он все время шмыгал носом, хотя и стояло лето. А не тяни он носом, его, может, никто бы и не заметил. Что ж, не каждому же ребепку быть удачным. Но это так —- к слову пришлось.
Вечер был из приятных. Гульданы засиделись, пожалуй, дольше, чем следовало бы. Штефкина мать уже стала подремывать и в конце концов отправилась на боковую. Мастера это слегка покоробило, он потихоньку поднялся.— Бедняжка! Уморили мы ее разговорами,— сказал он смущенно.— Ребята, пора и честь знать!
— Сидите па здоровье! — Штефкин отец опять их поусаживал.— Не беспокойтесь зазря. У нас с женой полное взаимопонимание.
И Гульданы остались. Им было приятно. Штефка просидела с ними до конца, хотя порой не знала, кого и слушать. Мастер и ее отец старались вести степенный разговор, да и подмастерья не уступали им — вы-то знаете, что за народ эти подмастерья, особенно когда рядом женщина,— они тоже говорили степенно, но лишь затем, чтобы произвести впечатление, а вообще-то им все трын-трава, обычно несут всякую околесицу, слово для них — тьфу, ведь у подмастерьев слов всегда полон рот. Ох и впрямь озору-ны эти Гульданы! То и дело обрывали отцов, что своего, что чужого, а Штефку меж тем нет-нет да и поддевали. Она едва успевала отбиваться.
Мастеру пришлось одернуть сыновей: — Негодники, оставьте девку в покое!
А уходя, мастер сказал отцу Штефки: — Мишо, сам небось видел, как мои молодцы дочку твою хотели забаламу-тить?
— Конечно, видел. Дочка у меня хороша.
— Мишо, да у меня и в мыслях не было хаить ее. Я именно это и хотел сказать. Не знал, что у тебя такая пригожая дочка.
— Гульданко, обе дочки у меня хороши. Одну я уже выдал, и эта замуж собирается. Жених,— тут Штефкин отец наклонился к мастеру,— не по душе мне этот жених. Гее, Гульданко! Не по душе он мне!
— Так-так.! Понятно.
Имро услышал. Невольно опять припомнил Кириновича. Неужто и в самом деле все так?
Мастер огляделся.— А где она? Где девка-то? Эвон! Ну пошли, поторапливайтесь! — Мастер обождал, пока Ондреы и Якуб со Штефкой выйдут на улицу, потом сказал: — Ну как, ребята? Возьмем девку на колокольню?
Сыновья один за другим, весело поддакнули.
— Решено! Слышь, Штефка, когда мы будем ставить крест на церовский храм, ты наверху мне вина и поднесешь. А до той поры не смей замуж идти, обычай не позволяет. О, старый же я дурак! Ну, благодарствую, Мишко! Благодарствую, и всего тебе хорошего! Доброй ночи! Доброй ночи, ШтефкЙ! С богом! Всего хорошего!
Имро часто вспоминал ее. А иной раз и подумывал: «А что, если мне встретиться с ней. Я еще неженатый, могу встретиться, с кем хочу. Пришла бы она на свидание? Ну а потом что? Если Вильма про то узнает? А и не узнает, что с того? Кого бы я обманул? Нет, Имришко, пет, лучше не мудри, не раздумывай, пи с кем лучше не связывайся! Разве Вильма не так хороша? Не отступайся от нее, Имро!» А строитель — как, опять он? — и впрямь не забывает добрых славных обычаев! Чуть свет пожаловал в приход и объявил:
— Святой отец, а крест-то уже наверху! Осталось его укрепить! — Потом сокрушенно поднял взгляд, правда одновременно с рюмкой, и сказал: — Так за этот крест, святой отец!
«У-ух, сатана! Молчи! Лакай и помалкивай! Хоть речами не искушай!»
— Хороша палипка! — похваливал строитель водку.— Знаю, святой отец, вы человек непьющий, но нынче — нынче редкостный день, думаю, вы могли со мной чокнуться.
— Упаси боже! В самом деле не могу. Я вам уже не раз о том говорил.
— Знаю, святой отец, знаю! А жаль! В самом доле жаль! Сегодня мне даже малость взгрустнулось. Хотелось с вами за крест чокнуться.
— Не могу. Стоит выпить, сразу живот схватывает.
— Нервы! Все нервы! Будьте осмотрительны, очень осмотрительны. Как бы язву не заработать!
— Что вы, что вы! Желудок у меня в порядке, да и нервы не шалит. Л нить не ныо, не выношу спиртного!
— Думаете, не знаю? Я же знаю, ведь я у вас, почитан, каждый день. И все же будьте осмотрительны! С нервами не шутят. К нервам в самом деле нужно относиться со всем вниманием. Знаете, как иногда у меня нервы шалят? Счастье еще, что не очень-то в рюмочку и заглядываю, Разве я пью? Вся же моя выпивка здесь, и я постоянно у вас, а много ли выпью? Для умного человека главное — разговор, всегда главное —- разговор, беседа, хорошее настроение, а рюмка — дело десятое. Иной раз налью себе рюмочку: вы-то мне никогда не нальете, поставите бутылку — и изволь сам! Вот я и наливаю себе, и мы беседуем по душам.
«Лучше не беседуй! Охальник! Сатана! Язык бы тебе прикусить!
— Святой отец, стало быть, не надыме себе? Можно, я вам налью самую малость?
— Боже избавь. Видеть спиртного и то не могу!
— Конечно, это же сущая пакость. Я не имею в виду вашу палинку, это питье превосходное, я вообще говорю. Спиртное есть спиртное. Хоть и для людей, а все равно пакость. Поддашься спиртному — и тут же ставь на себе, крест. Но нынче вы в самом деле могли бы выпить! Если позволите, я еще каплю себе налью. Знаете же, коли он наверху, этот крест, так пусть там прочно стоит, пусть Гульдан укрепит его как положено! Ну стало быть, еще раз за крест!
«Охальник! Нечестивец! Чтоб тебя господь твоими же нулями-молитвами поразил, а черт рогами наградил! Чтоб тебя огнь не помиловал! Твоими устами Люцифер молвит! Чтоб тебя другой, еще более злющий Люцифер копытом вышколил да приличию обучил. Чтоб метлой адовой, огненной отхлестал твоих наставников, злобных и подлых, а заодно хватил сатанинским копытом по башке и того, кто из тебя сделал строителя! Изыди, сатана! Вылакай рюмку — и с глаз долой!»
Коротко ударил колокол. И в национальном платье —правой руке у нее плетенка, в которой бутылка вина десять стограммовых рюмок,— бодрым шагом, гордо подняв голову и оглядываясь по сторонам, идет к костелу. Народ расступается перед ней.
— Ну и вырядилась! — Люди не в силах глаз от нее.— Глядите, как вырядилась! Гульдад знал, кого выбрать!
— Еще бы, Штефка умеет принарядиться! Смотрите, смотрите! Вон Гульдан уже ждет ее, она несет свяченое вино к кресту. Оттого и вырядилась.
— Так-так!
— Чего так? Такой-то девки и я б не прочь дожидаться. Хоть у креста. И вино бы выпил, право слово выпил бы. Э-эх, ни земли, ни неба, ей-богу, не испугался бы. Ух! И мы на небе.
А Штефка подымается но деревянной лесенке. Слегка запыхалась, ну да ладно. Она уже у колоколов, там ее дожидается. Штефка наливает ему в рюмку вина, Имро пьет, а пустую рюмку, как положено по обычаю, разбивает о балку.
— Не боишься взойти еще выше? — спросил ее.
— Не боюсь,— ответила она весело.
— Ну и не бойся.— Имро хотел подбодрить ее.— Потихоньку подымайся, чтоб сил хватило. Но наверху оставался. Буду ждать тебя.
Штефка пошла выше. Через минуту была возле Ондро.— Какая ты красивая! —улыбнулся он ей.—- Гляди, как разгорячилась! Ей-богу, ты мне нравишься! — Он сам взял из корзинки рюмку.—Ну налей, налей подмастерью! — сказал весело. Потом выпил, а пустую рюмку разбил.— Дело сделано! — усмехнулся он.— А ты мне и впрямь! Жаль, что я женатый.
А Штефка уже подымалась к Якобу, и взгляд ее был устремлен вверх и снова все повторилось.
— Не боишься выше идти? — спросил ее Якуб. Штефка сказала: нет, а сама невольно поглядела на
узенькую лестничку, которая вела наверх, к мастеру; лестничка казалась ей достаточно крепкой, и было на ней не более десяти-двенадцати ступенек, и все же это была высота! Штефка еще никогда не подымалась так высоко.
— Видать, страх напал! Хочешь,— предложил ей Якуб,— я донесу.
Штефка глубоко вздохнула.— Ах ты господи, да я уже иду, иду. Высоко-то как! Сейчас я правда немного боюсь.
Она пошла дальше, и взгляд ее был устремлен вверх. Шла она сейчас медленнее, осторожнее. Боже, как высоко! Отчего так высоко?! Боже, и будто качается! И трещит даже! Господи, отчего так ужасно трещит?
— Ну давай! — Мастер подал ей руку. Она поднялась еще на одну ступеньку, потом еще па одну, и мастер сказал:
— Ну здравствуй! Не думал я, что ты сюда дойдешь.
— Боже милостивый, отчего так трещит? — Она силилась улыбнуться.
— Ничего не трещит, тебе кажется,—успокаивал ее мастер.— Не бойся! Эта колокольня крепко сработана! А ты смелая девушка. Ну что, нальешь?
— Налью. А почему колокольня так качается?
— Нет, не качается, вовсе не качается! — И мастер взял себе рюмку.— Успокойся.
У Штефки дрожали руки, но рюмку она палила. Мастер выпил и сказал: — За твое здоровье!
— За ваше здоровье! — сказала Штефка, голос ее тоже дрожал.
Мастер выпил рюмку и бросил вниз. Потом она налила ему вторую рюмку и третью — и так семь подряд! И каждый раз мастер смотрел на нее, а при последней рюмке задержал на ней взгляд чуть дольше: — Ты правда замечательная девушка, красивая и смелая. Уже не боишься?
— Не боюсь.
— Будем здоровы! — Мастер выпил и сказал: — Благодарствую! Ну ступай! Ты смелая девушка. Наверняка замуж выйдешь удачно! Желаю тебе рослого, умного и доброго жениха! Ступай и гляди в оба, чтоб не поскользнуться.
Она и не знала, как спустилась вниз к Якубу, который радостно ей улыбался.
— Ну вот видишь! Все уже позади!
Потом она осмелела. Возле Ондро она бы и постояла, да оп вдруг ее обхватил, обнял, может, и поцеловал бы, не убеги она вовремя.
Застучали ступеньки, и вот она рядом с Имро: — Боже, Имришко, знаешь, как было страшно?
Имро обнял ее.— Ну ладно! Молчи! И чего, чего тут бояться? — Он обхватил ее обеими руками, даче целовать стал. Штефка подумала, что надо бы, пожалуй, вырваться из его объятий, но вместо этого улыбнулась и еще крепче прижалась к нему. Ну можно ли ее в этом винить? Она была сегодня па колокольне. Сегодня люди должны все ей простить.
— Что будешь вечером делать? — спросил ее Имро.
— А что?
— Просто так. Можно и встретиться.
— Встретиться? Господи, я не знаю.-—Она поколебалась немного. Потом спросила: — А где?
— Почем я знаю? Где хочешь,— неуверенно ответил он.—- Правда, что ты гуляешь с Кириновичем?
— Захаживает к нам. Ведь и ты, Имришко, собираешься жениться.
— Да? А ты откуда знаешь?
— Узнала.
— Надо же! Ну ладно. А хоть бы и так! Вечером буду ждать тебя.
Она согласилась: — А где?
— Где хочешь.
— Ну, жди у нашего дома. Но сразу же после работы, а то потом...
— Попятно...
Но Имро не сдержал слова. Позже вдруг подумал: «Зачем я обещал? Я же с Вильмой договорился. Какой я дурень! Зачем я обещал? Для чего голову ей морочу? А может, все-таки пойти?»
Работу они окончили раньше времени. Священник позвал их к обеду. Выпили, а потом побрели домой. И Имро вместе со всеми.
А вечером вышел па улицу и все еще раздумывал. «Куда же теперь? К Вильме? Пли к Штефке? Вернуться в Церовую? Господи, какой я дурень! Зачем обещал? Зачем еще чего-то надумал? Зачем вечно все порчу, все усложняю?»
Решил пойти к Вильме, но и к ней не пошел.
Домой воротился не в духе. «Господи, какой же я дурень,— размышлял он, лежа в постели,— не знаю, чего и хочу! Может, Вильму уже не люблю? Еще чего, конечно люблю! Конечно! Поскорее надо жениться! Бояхе, какой же я дурень, надо жениться, поскорее надо жениться!»
А Якуб в тот день вырубал па колокольне церовского костела, вырубал вытесывал на балке такую надпись: НАПЕРЕКОР ВОЙНЕ ПОСТАВЛЕН БЫЛ ЭТОТ ХРАМ, И ВСЕ ПЛОТНИЦКИЕ РАБОТЫ ВЫПОЛНИЛИ ТУТ В ГОДУ 1943 И КОЛОКОЛА ПОВЕСИЛИ И РУКАМИ ОПЫТНОГО МАСТЕРА НА МАКОВКУ КОЛОКОЛЬНИ КРЕСТ ВОЗДВИГЛИ: ГУЛЬДАН, МАСТЕР, И СЫНОВЬЯ: ЯКУБ, ОНДРЕЙ И ИМРИХ МЛ. БЛАГОСЛОВП, ГОСПОДИ, ЖИТЕЛЕЙ СЕЛА И УМЕЛЫЕ РУКИ ЛОВКИХ И ПРИЛЕЖНЫХ!
БАЛАГАН
Каменщики уже ушли. Обещали, правда, прийти еще но весне — оштукатурить костел снаружи.
Разошлись и Гульданы. А случись в них какая нужда— к призеру, соорудить леса для каменщиков или другое понадобилось бы,— мастер с Имрихом могли бы в Церовуго в любой момент прибежать.
На прощанье Имро попросил братьев не забывать о его свадьбе.
Братья обещали, но при этом слегка ухмыльнулись, будто отнеслись к ею словам не очень серьезно.
Имро уверял их, что свадьбу непременно сыграют в последнюю субботу октября.
— Эх, братец, еще наждешься ты свадьбы! — донимали они его.— Вот увидишь!
Поскольку погода держалась, священник решил этой же осенью костел расписать. Конечно, все сразу не делается, по что не успеют сейчас, докончат весной. Вот он, к кому обратиться тут как раз пожаловал в один незнакомец, заглянул и в приход, и надо же —сразу узнал в нем своего однокашника. Сперва болтали о том о сем — у ков-то всегда найдется о чем поболтать,— а потом вдруг священник хлоп приятеля но плечу и говорит: — Ты пришел как раз вовремя. «Мне какой-нибудь толковый живописец. Ты, верно, сможешь мне посоветовать.
Так и вышло. Однокашник посоветовал написать туда-то и такому-то, потому как такой-то — прекрасный и искусный живописец.
И в тот же день священник написал очень длинное и уважительное письмо одному очень известному, прославленному живописцу, о котором до сей поры, правда, ничего не слыхал.
А некоторое время спустя явился в приход человек средних лет,, среднего роста, в темном костюме и такой же темной, слегка замасленной широкополой шляпе. Человек был приятный на вид, с лицом бледным, исхудалым, но в общем приветливым, временами его освещала улыбка, которая быстро таяла, но всякий раз не совсем — что-то оставалось в больших черных глазах.
Вместе с ним или следом за ним, ну конечно же следом за ним — ведь сразу все в дверь не вошли,— приплелись еще двое субъектов, второпях даже не знаю, что о них и сказать, хотя иным, а главное, самим себе, такие люди могут казаться и любопытными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90