Н
евозможно было быть в большей степени никем.
Такова уж, видимо, человеческая природа. Человеку надобно кого-то презир
ать. Человек не может существовать, ощущая себя самым никчемным, самым сл
абым, самым обиженным существом. Нужно, чтобы был еще хоть кто-то один, еще
более ничтожный. Тот, в сравнении с кем ты чувствуешь превосходство. Если
не получается быть лучше всех, надо быть лучше хоть кого-то одного. Должен
быть хоть кто-то, на ком ты станешь это вымещать. Богатые презирают нищих,
ученые Ч глупцов, красивые Ч тех, кому не повезло, но и наоборот! Судя по в
ысказываниям ученого мужа, другой такой же его собрат не разумней дереве
нского идиота. Муж в глаза зовет свою бабу дурой, в то время как та беззаст
енчиво водит его за нос. Взаимное презрение является, видимо, одним из кит
ов человеческого сосуществования. В самом деле, ведь там, где живет снисх
одительное презрение, вряд ли останется место для зависти Ч смертного г
реха, иссушающего душу и свойственного людям, пожалуй, более, чем любой др
угой. Кто-то должен быть хуже. Она нашла себе Хафа и привязалась к нему пот
ому, что в ее глазах он был еще более ничтожен, чем она сама. Кстати, неизвес
тно, что он сам думал по этому поводу.
Иногда он приходил к ней избитый, в синяках и царапинах с разбитым носом и
ли заплывшим глазом. В тех случаях, когда подруга удосуживалась поинтере
соваться, где же его так угораздило, Хаф отмахивался шутя, словно речь шла
о деле настолько прошлом, что оно не заслуживало даже упоминания. Конечн
о, как всякому взрослеющему мужчине, ему не хотелось выглядеть битым в ее
глазах, однако же было вполне очевидно, что достойного и даже видимого со
противления он не оказывал. Поколотить «сына шлюхи» у мальчишек Дагворт
а считалось делом столь же достойным, как выкрикнуть оскорбление или швы
рнуть камень вслед потенциальной ведьме. Да иногда сама Ида с помощью ре
мня или полена вымещала на сыне горечи своей жизни, считая его их первопр
ичиной. В одном Ара никак не могла не признать своего преимущества: ни у ко
го из деревенских горлопанов не хватало храбрости приблизиться к ней на
расстояние прикосновения, а брошенные издали камни всегда летели мимо ц
ели.
Таким образом, оба они принимали текущие неприятности как временные, а п
отому не требующие к себе ничего, кроме холодной воды на ушибы. Но тем не м
енее, прижимая к разбитому рту клок рубахи, вырванный начисто, а потому ни
на что, кроме заплаты, уже не годный, Хаф невнятно заявил, что если два чело
века до такой степени где-то не нужны, то им есть смысл поискать себе под с
олнцем иное, более благоприятное местечко. Ара уж не помнила, фыркнула ли
она тогда в ответ на этот не заслуживающий доверия бред или же по своему о
быкновению промолчала. Во всяком случае, разговор ничем не кончился, а по
том она и Хаф медленно, но рано взрослели, побои стали реже, поскольку свер
стники взрослели вместе с ними, становясь если не более добры или миролю
бивы, то, во всяком случае, более заняты собственный делами, и если и не тер
яли интерес к жестоким забавам, то приобретали иной Ч к женскому полу, пр
оявлять который дозволялось лишь в те редкие часы, когда они не бывали об
ременены изнурительными сельскими работами. Хаф был фигурой слишком не
значительной, чтобы тратить на него драгоценное время. К тому же он с изум
ительным хитроумием избегал встречаться со своими прежними лиходеями,
когда те находились в подпитии и бывали не прочь почесать кулаки.
Но, конечно, пренебрежение стало не единственной связующей их нитью. Хаф
ничего не умел и ни к какому делу не был приставлен, однако, обретаясь в че
рте доступа самого разнообразного люда, составлявшего обычную клиенту
ру его матери, он был в курсе практически любой стороны жизни. Похоже, ему
предстояло вырасти завзятым краснобаем, и, будучи хилым от природы и от о
дной гороховой каши, которой кормила его мать, когда давала себе такой тр
уд, он понимал, что язык его Ч его спасение и билет в лучшую жизнь. Он знал п
рактически все на свете Ч по крайней мере Аре так казалось, и он нашел в е
е лице слушателя, которому знания его были потребны. Благодаря ему у Ары, з
навшей до сих пор только мир вещный да мир скотский, да и то лишь в предела
х собственного обитания, складывалась картина мира, лежавшего далеко вн
е ее горизонтов, мира, где все было очаровательно сложно и восхитительно
непонятно.
Со временем он становился все лучшим рассказчиком, из тех, кто возбуждае
тся течением собственной речи. Много чего он подслушивал из-за занавеск
и, куда прятала его мать, когда у нее бывали гости. Он пересказывал Аре бас
ни пилигримов, возвращавшихся из варварских и святых земель, своими глаз
ами видевших драконов и мантикор, что телом львы, главою же Ч человек, и с
ирен, что наполовину девы, наполовину же твари морские, сладкогласые и пи
тающиеся человечиной. Он излагал ей обычаи монастырей, чьим обитателям н
екогда кормиться на земле черным трудом, ибо они возносят мольбы на небе
са Грэхему Каменщику и заступнице Йоле, а потому занятые суетным промысл
ом, отсылают им в помощь от своих плодов десятую часть. Он рассказывал ей о
быте военных лагерей, об устройстве городов, где люди глупы и носят деньг
и в кошелях на поясе, о закономерностях женского цикла, о цеховых уложени
ях ремесленников, о том, сколько стоят хлеб и вино, и какая выйдет разница,
если то и другое покупать в деревне, а продавать, скажем, за тридевять земе
ль. Он говорил также и о том, что правила писаны для дураков. Умные не платя
т десятину, потому что знают Ч как. Умные устраиваются за чужой счет.
Он приводил ей в пример Самозванца. Парня, говорил он ей, угораздило родит
ься волосом в королевскую масть. Ну а потом, пожив во дворце, только глупец
не выучил бы все мелочи придворных ритуалов, не выяснил бы характер и мел
ьчайшие особенности короля. Он не сплоховал в нужный момент, и теперь Кам
бри прекрасненько содержит его на королевских харчах, имея в том свою со
бственную выгоду.
Или Гайберн Брогау, Его Царствующее Величество, которому оказалось боле
е безопасно быть обвиненным в цареубийстве, нежели в том, что он узурпиро
вал трон при живом и здравствующем государе. В первом случае его оправды
вало хотя бы традиционное право силы.
Или королева, переходящая из постели в постель, всякий раз к своей вящей и
непременной выгоде.
Он говорил о том, что солдаты, оказывается, не всегда храбры, и никогда на с
амом деле не бывает, чтобы все Ч как ОДин, а монахи, постненько складывающ
ие ручки на пухлых брюшках, не всегда святы, а грешники, горящие заживо на
кострах, Ч не всегда еретики, а чаще просто кому-то мешают.
Судьба, говорил Хаф, вздымает на своем гребне лишь тех, кто отваживается н
а нем прокатиться.
Кстати, он ничуть не сомневался в том, что она на самом Деле ведьма.
От общения с ним она не стала более многословной, Хаф приобрел власть над
некоторой частью ее души. Главным образом тем, что умел в нужное время ска
зать нужные слова. Девочке в тринадцать, затем в четырнадцать, пятнадцат
ь лет так хочется восхищать!
А память у Хафа была феноменальной. Он схватывал на лету куртуазные стих
отворные строки, а если и случалось ему выпустить из памяти кусок-другой,
он ничтоже сумняшеся добавлял от себя и утверждал, что вышло лучше. Он опл
етал Ару паутиной словес возвышенной речи, и она привыкала к ним, как к нар
котику, которого хочется еще и еще.
«Ты как слияние ветра и воды, Ч говорил он, Ч или может быть, воды и камня,
а от ветра лишь пронзительный звук. В тебе есть какие-то силы, и это, между п
рочим, видно». И она сама начинала верить, хотя презрение, испытываемое к н
ему, не становилось меньше. Просто она хранила его в тайне, смешанным с бре
згливой жалостью к существу, которое более ни на что не способно. Никто не
хочет общаться с низшими, но дело в том, что в поисках круга людям свойстве
нно себя переоценивать. И потому люди тянутся к тем, кого почитают равным
и, в то время как те Ч выше. И высшие презирают их, но терпят, потому что, отт
олкнув низших, сами окажутся в одиночестве и вынуждены станут искать общ
ества еще более высших, где презираемы будут. И круг этот замкнут и принад
лежит к сущностям, опровергать которые столь же бессмысленно, как сражат
ься с Великой Пустотой. Сама Ара ощущала себя способной на многое. На все н
а свете, если соблюдать точность, при условии… она и сама не знала, при как
ом условии, но, кажется, каким-то образом это было связано с тем, что ее буду
т ценить по достоинству.
И, наверное, только благодаря Хафу взгляд ее, идущий из пузыря в мирские пр
еделы, становился любопытен и даже жаден, когда она разглядывала красиву
ю одежду сверстниц, денно примеряя на себя то, что ей нравилось. Подобное с
войство казалось ей суетным и достойным осуждения, и она почем бы в нем не
созналась, но запретный плод, манит. Она никогда не смогла бы позволить се
бе кожаные башмаки, и не знала вкуса вина, и даже ленту не вплетала в волос
ы на праздник. Но никто не знал, каково ей было сознавать, что все это ей нед
оступно. И только Ува, наверное заметила, что дочка ее навешивает на уши па
рные черенки с рябинами или вишнями, в зависимости от сезона, словно зажи
гая огоньки в черной ночи своих волос. Это вознаградилось. Увидев «сереж
ки», Хаф хмыкнул:
Ч Тебе идет красное. Лучше любого другого.
И добавил, теперь уж неизвестно, с каким умыслом:
Ч Тебе нужно носить красное платье.

5. Кандидатура

Рэндалл не помнил, в какое именно мгновение сэр Эверард сообщил ему, что «
все готово», как не помнил и чувств, охвативших его в тот знаменательный м
омент. Он даже не помнил, честно говоря, были ли там вообще какие-то чувств
а. Даже если бы он внезапно захотел, то не смог бы остановить войну. Слишко
м многие интересы были привлечены со стороны. Иной раз он чувствовал себ
я так, будто снова стоял над разверстой пастью колодца и намеревался сде
лать роковой шаг. Он был как камешек, пущенный с горы. Он не мог ни останови
ться сам, ни остановить лавину, грохочущую за ним по пятам. Ну что ж, сравне
ние не хуже прочих. Все не Щепка в водовороте. По отношению к себе его всег
да отличала доля здорового цинизма.
Слишком многие люди сделали свои ставки, жертвуя и Рискуя в случае неуда
чи слишком многим, и в принципе готовы были продолжать даже без него. В как
ом-то смысле это ощущение придавало Рэндаллу уверенности. Не так уж мног
о в самом деле приходилось на его личную ответственность. Глыбы, кативши
еся следом, грозили похоронить его под обвалом, стоило ему хоть на секунд
у оказаться менее подвижным Его это устраивало, поскольку отвечало его н
атуре. Быть лучше всех постепенно входило у него в привычку.
Однако тому, кто хочет быть лучше всех и доказывает это делом, необходимы
изрядные силы, в том числе и душевные Рэндалл понимал, что не может расточ
ать больше, чем имеет а потому находил в сутках время, чтобы пополнять зап
асы,
Обычно это время наступало поздним вечером, а то и ближе к полуночи, когда
даже благословенный Камбри погружался во тьму, и шумы, плескавшиеся у по
дножия замка сэра Эверарда становились приглушенными, интимными. Светс
кая жизнь здесь начиналась преимущественно после захода солнца, особен
но летом, когда дневная духота делала невыносимой любую активность.
Еще всего лишь год, два, три назад Рэндалл предпочел бы потратить эти благ
ословенные часы на гульбу, и никто не сказал бы против ни слова. Но сейчас
его к гульбе уже не тянуло. Мог лишь сказать, что и это было. Он не ошибся, вы
бирая себе в воспитатели сэра Эверарда, и теперь между воспитанником и о
пекуном царило трогательное согласие. Рэндалл сам менял свои предпочте
ния, каждый раз не ощущая в ответ ничего, кроме молчаливого одобрения. Гов
орят, это дар богов Ч быть понятым своими близкими. Сейчас, перед тем как
все начнется, У него оставалось еще совсем немножко времени, чтобы подум
ать о себе. Потом придется думать о Брогау. А потому он сидел в темной тихо
й комнате, молчал или беседовал не повышая голоса и чувствуя себя так, сло
вно находился в сердце бури, в центральном пятачке ее тишины. И он ценил эт
и мгновения превыше всего на свете. Он удлинил бы их, если бы мог.
И это было блаженством. Сэру Эверарду ничего не приходилось доказывать,
он все принимал как должное, без малейших сомнений, как в Праве Государя, т
ак и в самой государевой личности. Ради того, чтобы иметь перед ним подобн
ые привилегии, Рэндалл охотно впрягся бы в любые обязательства. В каком-т
о смысле сам он, как личность, был творением сэра Эверарда. Возможно, даже
более, чем творением своего отца, которого почти не знал и от которого уна
следовал только кровь и трон.
Поэтому мало удивительного было в том, что отдохновенные вечерние часы,
когда удавалось наконец избавиться от толпы людей, искавших при «тенево
м дворе» своих выгод, он теперь проводил в компании опекуна и наставника.
Ранг милорда Камбри позволял ему зажигать в темноте множество свечей, но
он не пользовался своей привилегией. Кресло, камин, красное вино с бархат
ным вкусом, окна, либо распахнутые в лето, либо, наоборот, наглухо запертые
, отсекающие напрочь ветреную слякотную зимнюю ночь. И беседа, неторопли
вая и нескончаемая, в основном о деле, без попыток проникнуть в чужую душу
, но в полной уверенности, что та никуда не денется. Два прекрасно воспитан
ных дворянина обсуждали кандидатуры, строили планы внутри планов и надс
траивали планы над ними. Сэр Эверард покачивал ногой, Рэндалл постукивал
подушечками пальцев одной руки по другой, палец к пальцу, кропотливо и ме
тодично, как делал все, что требовало непременного успеха. В эти часы он по
зволял себе побрюзжать и разрешал сэру Эверарду приободрить себя и снов
а наставить на путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47