Магия, творящаяся на крови. Мальчик опустил г
лаза, и они буквально прилипли к черной выпуклой поверхности вязкой жидк
ости, понемногу наполнявшей чашу. В ушах все еще стоял звон от первой капл
и, ударившейся в серебро. Он был уверен, что сегодня увидит все это во сне: и
ручеек цвета камбрийского вина, струящийся по иссохшей белой руке, и пон
емногу наполняющуюся чашу, и чувство, что его обманом заманили в ловушку
и предадут и каким-то образом используют. Сжимающийся и разжимающийся н
ад чашей узловатый старческий кулак заставлял думать о последних судор
огах умирающей змеи. Все здесь было пропитано ненавистью и смертным стра
хом. Но более всего было страшно думать о том, что король заставит его сдел
ать с этой кровью. Вдруг… выпить заставит?
Ч На что бы тебя заклясть? Ч задумчиво произнес король, тоже не отводя г
лаз от своей крови, словно провожал взглядом покидавшую его жизнь. Ч Мож
ет, у тебя найдутся какие-либо соображения? Что-то у меня начинается пута
ница в мозгах.
Ч Что значит Ч заклясть, государь отец мой?
Ч Да кончай ты государить! Пора забыть, как произносится это слово, и вос
принимать его только на слух! Наложить заклятие можно только определив у
словие, при котором оно перестанет действовать. Таков закон. Ничто не дае
тся даром. Ты будешь обладать силой, лишь соблюдая некоторые условия, как
овые мы с тобой сейчас постараемся определить. Есть что-либо такое, чем ты
не мог бы пожертвовать?
Мальчик молчал.
Ч А закляну-ка я тебя, пожалуй, на победу, Ч молвил король. Ч В самом деле
, какой смысл отдавать подобное достояние слабаку? С каждой одержанной т
обой победой сила твоя будет разворачиваться и расти и нести тебя на сво
их крыльях. Если же ты дашь себя одолеть… ну что ж, тогда все придется начи
нать заново. Видишь, как много от самого тебя зависит? Выиграешь Ч возвыс
ишься, проиграешь Ч упадешь.
Ч Прикосновение к крови мага уже само по себе способно оделить силой, Ч
продолжал из-под полога слабеющий шелестящий голос. Ч Но без заклятия о
на станет неуправляемой. Тебе это не надо. Поставь кубок перед собой, вот т
ак…
Он опустил кровоточащую руку рядом с собой, и темнота поплыла по ткани, пя
тная ее, как зло Ч девственный мир.
Ч Смочи пальцы. Коснись ими глаз. Это придаст силы твоему взгляду. Теперь
увлажни ладони, это сделает сильными руки. Иногда тебе придется доказыв
ать правоту собственной физической силой. Теперь язык. Я хочу, чтобы ты ум
ел единым словом повергать города. Теперь сделай глоток и постарайся, чт
об тебя не вывернуло. Для того чтобы править миром, ты должен обладать кре
пким здоровьем!
Как странно. Чем дальше заходил ритуал, тем легче было принцу выполнять у
словия короля. Практически не творя над собой никакого насилия, он отхле
бнул из серебряной чаши густеющей крови.
Ч Я ничего не чувствую, Ч сказал он. Ч Никаких изменений.
Старик, похожий на питона, с лицом как череп, ухмыльнулся ему в глаза.
Ч В тебе поселились безудержные бесы. Но они спят. После… Ч он сделал ру
кой слабый жест, сказавший наконец о том, как он близок к своему последнем
у рубежу, Ч после первой победы, не раньше! Кстати, я забыл… Как тебя зовут?

Ч Рэнди… Рэндалл Баккара… Ч Губы мальчишки изогнулись, и он с усмешкой
выговорил: Ч Го-су-дарь отец мой.
Ч Пока не уходи… Рэндалл. Я еще не закончил. Мне еще надобно передать теб
е, для чего, собственно, мы городим весь этот сыр-бор. Сядь здесь и жди.
Он откинулся наконец на подушки и позволил своему телу расслабиться, сло
вно растечься по царскому ложу. Закрыл глаза, зная, что уже не откроет их. О
н, Рутгер Баккара, прозванный Ужасным, сделал свое дело и готов получить с
вободу. Он не верил, что душа его пойдет в ад, ибо хоть и верил в магию, но не в
ерил в существование души.
Он пустился мыслью по иным тропам, выпустил ее из груды стесненных строе
ний, именуемых дворцом, где уже много лет, с тех пор как он добился всего, до
чего смог додуматься, безвылазно томился его дух, где маялись бездельем
его собственные безудержные бесы, и пустил ее по улочкам, по дорогам, по ле
сам и полям. У него была тайна, в какой он постеснялся бы признаться словам
и. Король-Чудовище любил свою землю.
Северная Страна. Большая, ибо он не удовольствовался бы малым. Холодная, б
ольшую часть года скованная льдом, закутанная в снега, как юная принцесс
а в горностаи. Изысканные изморозные кружева, дымки испарений над протал
инами, грачи с их гнездами в еще голых ветвях и их варварские вопли, бодрящ
ие дух пуще любого дамского угодника-соловья. Хруст утреннего льда под н
огами и вода с утра такая, что зубы ломит. Пар от конских боков, да что там, д
аже пар от навоза! Божественно, как колокольный звон на заре. Еще была жива
я суета торговых рядов и города, старые Ч полные тайн, и новые Ч полные н
адежд. Еда. Мясное и печеное, все остро пахнущее, все горячее, насыщенное в
кусом, все испускающее этот так любимый им белый пар! Он представил себя с
идящим в санях, под медвежьей шкурой, да так явно, что мороз начал пощипыва
ть скулы и снег заскрипел под стальными полозьями. Он был один в этих саня
х. Наконец-то и в кои-то веки Ч один, принадлежащий лишь себе и своим желан
иям. Четверка вороных неслась, звеня бубенчиками, вдаль и вдаль, комья гол
убого снега летели из-под копыт. И слава богу, он уходил, оставляя позади и
х всех с их дрязгами, осточертевшими ему еще при жизни. Он летел по заснеже
нной равнине, а потом парил над нею, думая о том, что неожиданно оказалось
способно напоследок согреть его оледеневшее "я". «Мой мальчик, мой сын, мое
продолжение…»

2. А в это время в глубинке…

Декорации, как это ни странно, не слишком изменились. Только, как говоритс
я, труба стала пониже да дым Ч пожиже. Точно так же, как у смертного ложа Уж
асного Короля, источник света обрисовывал вокруг себя пятачок видимост
и, за пределами которого теснилась тьма. Вот только пряные травяные запа
хи были здесь резче, стены за пределами освещенной зоны угадывались не к
аменные, вобравшие в себя свинцовый холод зимы, а бревенчатые, прогретые,
черные от копоти и смолы, добротные, знававшие лучшие времена, да и сами в
наследство от них оставшиеся. Были когда-то в семье мужики, способные сру
бить этакую хату.
Да вот еще суеты здесь было побольше. Не короли, могли себе и позволить. Ак
курат в тот час, когда Король-Чудовище стоял перед разверстой могилой, по
витуха Ува потела, помогая родиться новой жизни и вовсю поминая неладну
мать. В профессиональной карьере Увы насчитывалось не так уж много неуда
ч, во всяком случае, она не без оснований гордилась своей репутацией, одна
ко этот раз заставлял ее задуматься о пользе смирения и о том еще, что все
касательно женских дел находится в руках божьей матери и заступницы мил
осердной Йолы. Вот уж воистину, ежели плуг с самого начала пойдет не так, т
о и не жди, что борозда выйдет прямо.
Вообще Ува на дому не работала. Привыкла, что ко времени или по скорой нужд
е приглашали ее в дом, угощали все время, покуда она там пребывала, в случа
е успешного исхода наливали чарочку и щедро одаривали за труды. Настольк
о щедро, что своего хозяйства она не вела. И так все было: и мясо по холодам,
и пива жбанчик, и ларчик с цветными платками, и даже денежка под половицей
. На этот же раз счастье буквально привалило к порогу. Самым брюхом.
Схватки начались давно, были сильными и, судя по сдавленным стонам, болез
ненными, и воды уже отошли. Грех было бросить бабу в сугробе, ясно ведь, на ч
ью совесть легли бы две жизни. Помогла бы уж, чем могла, даже если бы не обна
ружилась в скрюченной полузамерзшей руке серебряная денежка, подлинна
я, согласно пробе на зуб, так что формально Ува внакладе не оставалась.
Дитя греха стремилось на свет, это ясно. Законных-то по-установленному, в
своей постели рожают. Уже в хате Ува рассмотрела, что баба молодая и шуба н
а ней богатая, в пол. Шапки не было, в смоляных волосах снег, а глаза в таких
темных кругах, что за банного луня могла бы сойти, детей да девок пугать в
темную ночь. Черная масть в этих краях ох как редка: все больше белесые да
рыжие, темно-русый волос аж за версту видать, а тут диво такое, аж в синеву,
в вороний отлив.
Опытный глаз подсказал: медлить нельзя. Раскатала на столе холст, вытрях
нула чуть живую гостью из шубы да из платья, алого, словно грех, взгромозди
ла на стол, благо молода была еще и здорова, метнула котел на огонь, повяза
лась кругом тряпкой, чтоб платья не испоганить, и приступила денежку отр
абатывать.
Близко стоял у огня стол, да заметила повитуха, что сторонится свет страд
ающей бабы, словно стороной ее обходит, по закраине, и не видно толком ниче
го, что видеть надобно. Вот тогда первый раз пожалела Ува, что отворила две
рь в неурочный час. Пожалела Ч и испугалась мысли этой, трусливой и подло
й. Вот только… не раз еще ей пришлось о доброте своей пожалеть.
Ни разу еще в ее руках так долго баба не мучилась. Вся холстина была в кров
ище, весь передник ее, на пол капало, и меж хлопотами своими поражалась Ува
пределу человеческой, а то, лезла мысль, может, и нечеловеческой вовсе вын
осливости. Час за часом подымалась незнакомка на локтях, на жестких доск
ах стола, толкая из себя плод, когда, по представлениям опытной повитухи, д
авно должна бы уж лежать недвижно, в поту и крови, и когда дитя таки вылезл
о, показалось сперва, что мертвое оно.
Порядку ради перевернула Ува ребенка вверх ногами, встряхнула, шлепнула
Ч и зашевелилась девочка. Но ни звука не издала. До того чудно показалось
ей это, что даже проверять полезла, на месте ли у малютки язык.
Ч Чегой-то она молчит? Ч изумилась она вслух. Ч Ребятенок всегда в голо
с вопит, когда рождается, грехи отцов оплакивая.
Ч С характером у меня девочка, Ч отозвалась с ложа своего мать.
Ува, держа малютку на руках, вернулась к ней, посмотрела на волосы, темные,
как ночное зимнее небо, спутанные, как грива, которую леший заплетал, влаж
ные, как водяные змеи, и поняла, что душ живых сегодня у Господа не прибави
тся. Слишком многое та, безымянная, дочери отдала, да до того еще что было с
нею, как она, зажимая в руке денежку, добиралась сюда по снегу, что выше поя
са, Ч следы остались в сугробах, не со стороны деревни, не по дороге прине
сла ее нелегкая…
Не унималась кровь. Темная, горячая. К жизни привыкла Ува, не к смерти, встр
ечать жизнь на ее пороге, а не провожать за черту привыкла она, и до парали
ча ее все это пугало. Бывали у нее редкие неудачи, но одна она в глухой ночи
никогда перед ними не стаивала.
Ч Ты у исповеди давно была? Ч спросила Ува. Ч Дотянешь, если за священни
ком побегу, али как?
Та оскалилась, показав зубы в кровавой кайме.
Ч Нет у таких, как они, права судить и прощать таких, как мы. Сами за себя от
вет держим. Потому и не хоронят нас на освященной земле.
И не хотела Ува, а отшатнулась и ребенка вытянула на руках подальше от себ
я, словно не поздно еще было. Словно не измаралась она с головы до ног в неч
истой крови.
Ч Ты, Ч выговорила она, Ч из этих! Заклятая!
И заметалась по хате, ища чистые тряпки, забыв, что в руках ребенка держит.

Ч Дай, Ч прошептала ночная гостья. Ч Дай хоть подержу.
Сунула Ува молчаливую кроху в руки матери, и та стала поглаживать ее, баюк
ать. Комочек плоти, весь в крови, как сырое мясо. А Ува терла руки в горячей л
охани, в памяти воскресали все самые чудовищные страхи, все жуткие намек
и о том, что способно сотворить с человеком прикосновение крови заклятог
о, проклинала, стиснув зубы, свою доброту и жадность.
Ч Так, значит, Ч шептала, словно в бреду, незнакомка. Ч Ежели не сделаю с
ейчас, значит, пропадет все даром, никому не достанется. Может, ей от этого
выйдет помощь в пути. Может, назовет мой дар проклятым. Но пропасть этому н
ельзя.
Окинула бесовским взглядом свидетельницу и сказала громко, с вызовом, бу
дто зная, каков будет ее испуг и протест:
Ч Закляну-ка я, пожалуй, малютку на девственность! Пошло, просто и действ
енно. Чтобы думала головой, прежде чем оной кого попало одаривать. Чтоб зн
ала, что потеряет, коли сладким речам позволит путь себе указывать. Чтоб м
алое от великого межевала.
Сказала Ч и отложила ребенка в сторону, как будто сама решала, когда ей сд
елать последний шаг за черту. И усмехнулась, да так жутко, как в жизни свое
й Ува не видела.
Ч Девочку назови Арантой, Ч велела.
Ч Крестить-то… можно ли?
Ч Как хочешь. Все равно.
Глаза у нее были как две бесовские ночи, бесстыжие, огромные, колдовские, и
вспыхнула вдруг перед Увой картинка: словно со стороны увидела она себя.
Неуклюжая, толстая, с красным лицом, в растрепанных белобрысых космах, в о
кровавленной тряпке, повязанной под бесформенной грудью, с руками, расто
пыренными в стороны, как можно дальше Ч на них ведь ведьмина кровь была, х
оть и смытая, да памятная. Жалко она выглядела, смешно и глупо. Презирать т
аки" надо. Черная кость. А когда картинка, мигнув, погасла, ведьма была мерт
ва.
Лишившись речи, Ува с размаху плюхнулась на табурет.
На столе перед нею с одной стороны простерся труп в окровавленной сорочк
е, с другой Ч слабо, без привычного писка шевелился младенец, проклятый е
два ли не раньше, чем рожденный. Никем наверняка не желанный.
Вот страсть-то! Куда его деть? Была бы баба местная, так родне бы отдала, пус
ть решают. Ну, положим, с утра побежать к пастору, исповедоваться, рассказа
ть все, как было, предъявить тело и отродье и снять с ума непосильную ношу.
Пусть они сами его истребляют, берут на душу грех во спасение.
Будь у нее поменьше времени на размышление или стой кто-нибудь за ее плеч
ом, так бы Ува и поступила. Но буря выла за окном, гудела печь, оранжевый све
т огня становился понемногу все краснее, и Ува как-то понемногу стала вно
вь обретать привычную способность рассчитывать только на себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47