— Лет шестнадцать — семнадцать, не больше.— Не знаешь, сколько ей лет, а занимаешься такими делами! — отчитывал слугу Баоюй. — Напрасно она с тобой знается! Мне ее жаль! Очень жаль! А как ее имя?— О! Это целая история, — ответил Минъянь, — и притом удивительная. Она мне ее рассказала. Ее матери, когда она кормила дочь грудью, приснилось, будто она получила кусок парчи, сплошь покрытый иероглифами вань …покрытый иероглифами вань. — Согласно буддийским представлениям, знак вань (счастье) начертан на груди Будды.

. Вот она и дала дочери имя Ваньэр.— Девушка непременно будет счастливой! — улыбнулся Баоюй. — Хочешь, похлопочу, чтобы ее выдали за тебя замуж?Минъянь ничего не ответил и в свою очередь задал Баоюю вопрос:— А вы, второй господин, почему не смотрите такой интересный спектакль?— Я долго смотрел, потом вышел прогуляться и натолкнулся на вас. А теперь не знаю, что делать!Минъянь едва заметно улыбнулся:— Пока вас не хватились, давайте сходим за город ненадолго.— Нельзя, — возразил Баоюй, — торговцы людьми могут утащить. А здесь, если хватятся, будет скандал. Сходим куда-нибудь неподалеку.— А куда? — спросил Минъянь. — Все равно это риск.— Давай съездим к сестре Хуа Сижэнь, поглядим, что она делает, — предложил Баоюй.— Хорошо, — согласился Минъянь. — А я о ней и забыл. — Затем добавил: — Только, если узнают, что это я вас увел, порки не избежать!— Я тебя в обиду не дам! — засмеялся Баоюй.Минъянь привел коня, и через задние ворота они выехали из дворца.К счастью, Сижэнь жила близко, и, проехав едва половину ли, они очутились у ворот ее дома. Минъянь вошел первым и позвал Хуа Цзыфана — старшего брата Сижэнь.Мать Сижэнь как раз угощала дочь, племянников и племянниц, когда вдруг снаружи кто-то позвал:— Брат Хуа Цзыфан!Хуа Цзыфан вышел и, увидев хозяина и его слугу, переполошился и бросился помогать Баоюю сойти с коня, на ходу крикнув:— Второй господин Баоюй приехал!На это сообщение никто не обратил особого внимания, только Сижэнь встревожилась, выбежала и, схватив Баоюя за руку, спросила:— Ты зачем приехал?— Скучно стало, — ответил Баоюй, — вот и решил посмотреть,' что ты поделываешь.Сижэнь успокоилась и сказала:— Вечно ты со своими глупостями! Нечего было ехать сюда! С вами еще кто-нибудь? — обратилась она к Минъяню.— Нет! Никто ничего не знает, — ответил тот.Сижэнь снова встревожилась.— Ну куда это годится! А если бы вас заметили или старый господин повстречался? Или лошадь вас задавила, их здесь полно! Да мало ли какая могла выйти неприятность — этим не шутят! Чересчур вы храбрые! Это все Минъянь подстрекает! Вот погоди, вернусь, все мамкам расскажу! Они тебе, разбойнику, зададут трепку!— Господин меня отругал и заставил сюда привезти! — перебил ее Минъянь. — А теперь, выходит, я во всем виноват! Говорил ему, нечего ехать! Ладно, сейчас вернемся домой!— Ничего, — стал уговаривать их Хуа Цзыфан. — Раз приехали, не о чем толковать. Только в нашей убогой хижине тесно и грязно, как же мы можем принять господина?Мать Сижэнь тоже вышла встречать Баоюя. А Сижэнь взяла его за руку и повела в дом. Там было еще несколько девочек. Едва он вошел, они потупились и покраснели от смущения.Баоюю, чтобы он не озяб, предложили сесть на кан; поставили перед ним фрукты, налили чаю.— Не хлопочите напрасно, — сказала Сижэнь. — Я знаю, что надо делать.Она принесла подушку, на которой до этого сидела сама, положила на табурет и усадила Баоюя. Подставила ему под ноги свою грелку и дала две ароматные лепешки, которые вытащила из сумочки. Затем зажгла свою грелку для рук и повесила Баоюю на шею. Наконец налила чаю в свою чашку и поднесла ему.Мать и сын расставили на столе угощение.Видя, что среди кушаний нет ничего подходящего для Баоюя, Сижэнь с улыбкой сказала:— Раз ты приехал, отведай хоть что-нибудь!Она взяла горсточку тыквенных семечек, потерла между ладонями, сдула с них шелуху и на платочке подала семечки Баоюю. Баоюй заметил, что у девушки покраснели глаза, а пудра на лице в нескольких местах смазана.— Ты почему плакала? — тихонько спросил он.— Я не плакала. Соринка попала в глаз, — солгала Сижэнь.Баоюй был в халате с узкими рукавами, из темно-красного шелка, вытканного четырехпалыми драконами, подбитом лисьим мехом; поверх халата — темно-зеленая курма на соболином меху, отороченная бахромой. Сижэнь улыбнулась:— Неужели никто не заметил, как ты переодевался, и не спросил, куда ты собрался?— А я переодевался, чтобы идти на спектакль, господин Цзя Чжэнь меня пригласил, — ответил Баоюй.— Посиди немного, — сказала Сижэнь, — и возвращайся обратно — ведь в такие места, как это, тебе не разрешают ездить.— И ты со мной поезжай, — предложил Баоюй, — я оставил для тебя дома кое-что вкусное.— Тише! — промолвила Сижэнь. — Я не хочу, чтобы они слышали!Она сняла с шеи Баоюя яшму и сказала сестрам:— Вот, поглядите! Вы часто толкуете об этой редкостной вещице, сокрушаетесь, что ни разу ее не видели. Полюбуйтесь же на нее! Ничего красивее вы никогда не увидите!Она показала им яшму и снова надела ее Баоюю на шею. Затем попросила брата нанять крытую коляску почище и поприличнее и проводить Баоюя домой.— Пусть едет верхом, — отозвался Хуа Цзыфан, — я буду рядом. Ничего не случится.— Лучше нанять коляску, на случай, если кто-нибудь встретится по пути, — возразила Сижэнь.Хуа Цзыфан послушался совета сестры, и все вышли проводить Баоюя к коляске.Сижэнь дала Минъяню фруктов, денег на хлопушки и наказала:— Смотри, никому ни слова, а то на себя же накличешь беду!В дом Сижэнь возвратилась, лишь когда Баоюй опустил занавески и коляска отъехала.За коляской шли Минъянь и Хуа Цзыфан, ведя на поводу лошадь Баоюя.Когда доехали до улицы, где находился дворец Нинго, Минъянь приказал остановить коляску и обратился к Хуа Цзыфану:— Мы со вторым господином сначала пройдем незаметно в восточный дворец, там побудем немного, а потом уже отправимся в западный, чтобы не вызывать подозрений.Хуа Цзыфан помог Баоюю выйти из коляски, после чего отвел на место его коня.— Извини, что доставил тебе столько хлопот, — сказал ему Баоюй на прощанье и исчез за воротами дворца Нинго. Но об этом мы рассказывать не будем.Служанки между тем после ухода Баоюя стали вовсю развлекаться. Одни играли в облавные шашки, другие — в кости, грызли тыквенные семечки и засыпали весь пол шелухой.Неожиданно вошла мамка Ли справиться о здоровье Баоюя, но, увидев, что его нет, а служанки увлечены играми, сказала:— Я здесь редко бываю, потому вы совсем распустились, другие мамки боятся вам слово сказать. Это все Баоюй, он как фонарь на длинном шесте, на других светит, а сам в темноте; думает, все плохие, один он хороший. Смотрите, что вы натворили у него в комнате, все перевернули вверх дном!Служанки знали, что Баоюй их не станет ругать, а мамка Ли им теперь не указ, поэтому не обращали на нее внимания.— Как сегодня спал Баоюй? Как ел? — стала выспрашивать мамка.Но служанки в ответ несли всякий вздор и ворчали:— Вот назойливая старуха!— Я вижу в той чашке сладкое молоко, почему вы мне его не дали? — не унималась мамка Ли и, не получив ответа, сама взяла чашку.— Эй, эй, не трогай! — крикнула одна из служанок. — Это молоко для Сижэнь, узнает Баоюй, что его выпили, — рассердится. А хочешь — скажи ему, что это ты сделала! Мы за тебя не в ответе!Мамка Ли оробела было, а потом рассердилась:— Не верю, что Баоюй такой мелочный! Подумаешь — молоко! Я и получше что-нибудь заслужила! Да и кто такая Сижэнь! Баоюй не помнит разве, кто его выкормил своим молоком? Так неужто пожалеет для меня чашку коровьего молока? Вот возьму и выпью нарочно, посмотрим, что он сделает! Вы носитесь с этой дрянной девчонкой Сижэнь, а ведь это я ее воспитала! Скажите на милость, какая персона!И мамка Ли в сердцах выпила молоко. Тут другая служанка сказала с улыбкой:— Не удивительно, что вы рассердились! У этих девчонок никакого уважения к старшим! Разве может Баоюй рассердиться из-за чашки молока? Да он вам еще пришлет угощений!— Знаю я тебя, лису! — обрушилась на нее мамка Ли. — Думаешь, я не помню, как из-за чашки чая выгнали Цяньсюэ! Сама провинюсь, сама и отвечу!И, возмущенная, она вышла.Вскоре возвратился Баоюй и приказал пойти встретить Сижэнь. Вдруг он заметил, что Цинвэнь лежит на кровати.— Заболела? — спросил Баоюй. — Или проигралась?— Она выиграла сначала, но потом пришла мамка Ли, стала ругаться, и она проиграла, — принялась объяснять Цювэнь. — Вот и легла спать со злости.— А вы близко к сердцу не принимайте, — улыбнулся Баоюй, — пусть делает что хочет.В это время пришла Сижэнь, поздоровалась с Баоюем, спросила, где он обедал, когда вернулся домой, и передала привет подругам от матери и сестер. Когда она переоделась и сняла украшения, Баоюй велел подать ей сладкое молоко.— Мамка Ли его выпила, — доложили служанки.Баоюй хотел что-то сказать, но Сижэнь не дала ему рта раскрыть.— Так вот, оказывается, что ты для меня оставил! — вскричала девушка. — Спасибо за заботу! Я сладкое молоко и в самом деле любила и недавно выпила его столько, что желудок расстроился. Потом меня вырвало и лишь тогда полегчало. И хорошо, что мамка Ли его выпила — не пропадать же зря добру. Мне хотелось бы сушеных каштанов. Может, очистишь? А я постелю тебе на кане.Баоюй принял ее слова на веру, сразу забыл о молоке и, сев поближе к лампе, принялся чистить каштаны. Заметив, что служанки вышли из комнаты, он с улыбкой обратился к Сижэнь:— Что за девушка была у вас в красном платье?— Моя двоюродная сестра, — ответила Сижэнь.Баоюй вздохнул.— Ты чего вздыхаешь? — удивилась Сижэнь. — Впрочем, понимаю: считаешь, что она недостойна так наряжаться!— Вовсе нет! — засмеялся Баоюй. — Кто же тогда достоин, если не она? Просто я подумал, что хорошо бы взять ее в наш дом. Уж очень она мила!— Пусть у меня такая судьба, — холодно усмехнулась Сижэнь. — Но неужели все женщины в нашей семье тоже должны стать рабынями? Вам подавай не только хороших, а еще и красивых служанок!— Ты вечно что-то придумываешь! — заметил Баоюй. — Почему непременно рабынями? Твоя сестра могла бы жить у нас просто как родственница.— Ну нет, этого она недостойна! — бросила Сижэнь.Баоюй не стал больше спорить и продолжал молча чистить каштаны.— Что же ты замолчал? — улыбнулась Сижэнь. — Может, обиделся? В таком случае — наберись храбрости и купи ее за несколько лянов серебра.— Даже не знаю, что на это ответить, — произнес Баоюй. — Я хотел лишь сказать, что при ее красоте только и жить в роскошных домах и огромных дворцах, а таким тварям, как мы, здесь не место.— Подобного счастья ей, правда, на долю не выпало, — сказала Сижэнь, — но для моих тетушки и дядюшки она истинное сокровище, они с детства души в ней не чают, лелеют и холят. Теперь ей семнадцать, приданое все готово, на следующий год ее выдадут замуж.При слове «замуж» Баоюй вскрикнул невольно, ему стало не по себе, а Сижэнь продолжала:— Эти несколько лет я почти не виделась с сестрами, а теперь, когда скоро смогу возвратиться домой, никого из них не застану.Услышав это, Баоюй взволновался, бросил каштаны и спросил:— Ты собираешься от нас уходить? Почему?— Я слышала разговор моей матери с братом, — ответила Сижэнь. — Они велели мне потерпеть еще годик, а потом выкупят меня и увезут.Баоюй еще больше забеспокоился:— Выкупят? Зачем?— Как зачем? — воскликнула Сижэнь. — Одно дело те, кто родился в вашем доме …родился в вашем доме. — По обычаю, существовавшему в старом Китае, дети слуг, родившиеся в доме, где служили их родители, пожизненно считались собственностью хозяев.

, другое дело — я. Семья моя живет не здесь, так что иначе быть не может.— Я тебя не отпущу! — решительно заявил Баоюй. — И ты ничего не сможешь сделать!— Нет такого закона! — возразила Сижэнь. — Даже из императорского дворца девушек-служанок отпускают по твердо установленным правилам: на сколько лет взяли, через столько и отпускают. А уж в вашей семье и подавно.Баоюй задумался. Сижэнь рассуждала вполне разумно, и возразить было нечего.— А если старая госпожа не отпустит? — спросил, помолчав, Баоюй.— Старая госпожа? — удивилась Сижэнь. — Да прийдись я по сердцу ей или твоей матушке, они заплатили бы нашей семье еще несколько лянов серебра, и я смогла бы остаться. Такое бывает. Но есть служанки гораздо лучше меня. Еще маленькая, я была в услужении у старой госпожи, потом у старшей барышни Ши Сянъюнь, сейчас прислуживаю тебе. И если родные хотят, чтобы я вернулась домой, вам следовало бы, пожалуй, меня отпустить без всякого выкупа. И уж вовсе глупо говорить о том, что ты меня не отпустишь, потому что я тебе хорошо служу. Я и должна хорошо служить, иначе быть не может. А уйду, замена всегда найдется.Понимая всю справедливость ее слов, Баоюй совсем расстроился:— Но я хочу, чтобы ты осталась, и незачем бабушке разговаривать с твоей матерью! Мы дадим ей побольше денег, и никуда она тебя не увезет.— Конечно, насильно меня увозить мама не станет! — согласилась Сижэнь. — С ней можно договориться, тем более если дать денег. А не дадите, она тоже спорить не станет. Правда, в вашей семье подобных случаев не было! Человек — не вещь, которую можно купить, щедро заплатив продавцу, но что толку оставлять меня просто так, разлучать без всякой причины с родными? Ни твоя бабушка, ни твоя матушка на такое не согласятся.Баоюй подумал, а затем произнес:— Значит, ты окончательно решила уйти?— Окончательно, — ответила Сижэнь.Баоюй снова впал в раздумье: «Кто мог предположить, что эта девушка окажется столь бесчувственной и забудет о долге?»— Что ж! — произнес он со вздохом. — Знай я наперед, что так будет, не стал бы тебя добиваться! Ведь я сиротой остаюсь!С этими словами он, совершенно убитый, лег на кровать.А Сижэнь, надобно вам сказать, услышав, что мать с братом собираются ее выкупать, заявила, что до самой смерти не вернется домой.— Когда у вас нечего было есть, — сказала девушка, — вы продали меня за несколько лянов серебра. А то с голоду умерли бы. Вам посчастливилось. И мне тоже. Я служанка, а ем с барского стола, никто не бьет меня, не ругает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80