По этому поводу потомки в шутку сочинили такие стихи: Про камень, брошенный Нюйва, —давно уже болтать привычно,Но к этой прошлой болтовнееще прибавился слушок —Как будто камень потерялобычное свое обличьеИ был таинственно укрытв зловонный кожаный мешок. Известно: рок неотвратим,и золото теряет пламень;О том вздохнем, что и нефритне излучает больше свет …и нефрит не излучает больше свет… — Здесь под «золотом» подразумевается Баочай, под «нефритом» — Баоюй.

, —О, горы белые костей!О, блеск родов, забытых нами!Там где-то отрок среди нихс красавицей минувших лет! На оборотной стороне камня была изложена история его перевоплощения — иероглифы, выгравированные известным вам буддийским монахом с коростой на голове. Камень вначале был крохотный — умещался во рту новорожденного, а иероглифы до того мелкие, что не прочтешь, как ни старайся. Постепенно камень увеличивался и достиг таких размеров, что даже пьяный мог бы прочесть надпись при свете лампы.Я счел своим долгом все это объяснить, чтобы у читателя не возникло недоумения, какой же должен быть рот у младенца, едва вышедшего из материнского чрева, если в нем мог уместиться такой большой камень.Осмотрев яшму со всех сторон, Баочай вновь повернула ее лицевой стороной кверху и прочла: Да не будет потерь,да не будет забвенья,И да здравствует святость,слава, жизни горенье! Прочитав надпись дважды, Баочай повернулась к Инъэр и сказала:— Ты что глаза таращишь? Наливай чай.— Строки, которые вы прочли, мне кажется, могут составить пару тем, что выгравированы на замочке вашего ожерелья, барышня, — хихикая, ответила Инъэр.— Значит, на твоем ожерелье тоже есть надпись, сестра? — удивился Баоюй. — Хотелось бы взглянуть.— Не слушай ее болтовни, — проговорила Баочай, — нет там никакой надписи.— Дорогая сестра, зачем же тогда ты разглядывала мою яшму? — не унимался Баоюй.Баочай ничего не оставалось, как признаться:— Один человек выгравировал на моем ожерелье пожелание счастья. Иначе зачем бы я стала его носить? Ведь оно тяжелое!С этими словами Баочай расстегнула халат и сняла с шеи сверкающее жемчужное ожерелье, отделанное золотом, с золотым замочком.Баоюй повертел его в руке. На замочке с обеих сторон было выгравировано по четыре иероглифа, в соответствии со всеми правилами каллиграфии.Баоюй дважды прочел надпись на ожерелье Баочай, затем — дважды на своей яшме и сказал:— В самом деле получается парная надпись.— Эти иероглифы выгравировал буддийский монах, — не вытерпев, вмешалась Инъэр. — Он сказал, что пожелание непременно должно быть выгравировано на золотом предмете.Баочай вдруг рассердилась и, не дав Инъэр договорить, отправила ее за чаем, а затем снова повернулась к Баоюю.Прижавшись плечом к плечу Баочай, Баоюй вдруг ощутил какой-то необыкновенный аромат, в носу приятно защекотало.— Сестра, чем это ты надушилась?— Терпеть не могу душиться, — ответила Баочай, — к тому же на мне хорошее платье, зачем же обливать его духами?— Нет, ты скажи, чем это пахнет? — не унимался Баоюй.— Ах да, совсем забыла! — воскликнула Баочай. — Еще утром я приняла пилюлю холодного аромата. Вот ею и пахнет.— Пилюлю холодного аромата? — с улыбкой спросил Баоюй. — А что это такое? Дай мне одну попробовать, дорогая сестра!— Не говори глупостей! — засмеялась Баочай. — Разве лекарство принимают без надобности?В этот момент из-за двери послышался голос служанки:— Пришла барышня Линь Дайюй.В комнату вприпрыжку вошла Дайюй и с улыбкой сказала:— Ай-я-я! Как я некстати!Баоюй вскочил с места, предложил ей сесть.— Некстати? — засмеялась Баочай. — Что ты хочешь этим сказать?— Знай я, что он здесь, ни за что не пришла бы, — ответила Дайюй.— Не понимаю, — промолвила Баочай.— Не понимаешь? — воскликнула Дайюй. — Сейчас объясню. Так получается, что мы либо приходим вместе, либо вообще не приходим. Уж лучше бы тебя навещал кто-нибудь один, но каждый день, сегодня он, завтра я. А то день пусто, день густо. Что же тут непонятного, сестра?Заметив на Дайюй накидку из темно-красного голландского сукна, Баоюй спросил:— Разве пошел снег?— Давно идет, — ответили стоявшие возле кана женщины.— Захватили мой плащ? — спросил Баоюй.— Хорош! — засмеялась Дайюй. — Не успела я появиться, как он тут же уходит!— Разве я сказал, что собираюсь уходить? — возразил Баоюй. — Просто хотел узнать.Кормилица Баоюя, мамка Ли, сказала:— Снег так и валит, придется переждать здесь. Побудь с сестрицами! Госпожа для вас приготовила чай. За плащом я пошлю служанку, а слуг отпущу домой.Баоюй кивнул.— Идите, — приказала слугам мамка Ли.Тетушка Сюэ между тем приготовила чай, велела подать изысканные яства и пригласила всех к столу.За трапезой Баоюй принялся расхваливать гусиные лапки, которые третьего дня ел в восточном дворце Нинго у жены Цзя Чжэня. Тетушка Сюэ тоже угостила его гусиными лапками собственного приготовления.— Еще бы вина, тогда было бы совсем хорошо! — воскликнул Баоюй.Тетушка Сюэ распорядилась подать самого лучшего вина.— Не нужно ему вина, госпожа, — запротестовала мамка Ли.— Милая няня, всего один кубок, пожалуйста, — стал упрашивать ее Баоюй.— Нельзя, — заупрямилась мамка. — Были бы здесь твоя бабушка или мать, тогда пей хоть целый кувшин! В прошлый раз я недосмотрела и кто-то дал тебе выпить глоток вина, так меня, несчастную, потом два дня ругали! Вы что, госпожа, его не знаете? Стоит ему выпить, как он начинает безобразничать. Бабушка один-единственный раз разрешила ему выпить, когда была в хорошем настроении, а так никогда не позволяет. Зачем мне из-за него страдать?— Ты тоже выпей! — прервала ее тетушка Сюэ. — Я не позволю ему много пить. А если узнает старая госпожа, держать ответ буду я.И она приказала служанкам:— Дайте тетушке кубок вина, пусть согреется.Мамке Ли ничего не оставалось, как выпить вместе со всеми.— Вино не подогревайте, я люблю холодное, — предупредил Баоюй.— Вот это не годится, — возразила тетушка Сюэ. — От холодного вина дрожат руки — ты не сможешь писать.— Брат Баоюй, наверное, науки, которыми ты так усердно занимаешься, не идут тебе на пользу! — насмешливо заметила Баочай. — Неужто не знаешь, что вино само по себе горячит? Если пить его подогретым, оно быстрее усваивается; а холодное будет разогреваться в желудке. Ведь это вредно для здоровья. Так что оставь эти глупости! Не пей больше холодного вина!Совет был разумным, поэтому Баоюй отставил кубок с холодным вином и велел подать подогретого.Дайюй щелкала дынные семечки и, с трудом сдерживая смех, прикрывала рот рукой.Как раз в это время Сюэянь, служанка Дайюй, принесла своей барышне маленькую грелку для рук.— Спасибо за заботу! А то я совсем замерзла! Кто тебя прислал?— Сестрица Цзыцзюань, она подумала, что вам будет холодно, барышня!— И ты послушалась? — с язвительной усмешкой заметила Дайюй. — Ведь это для тебя так хлопотно! Мне иногда целыми днями приходится твердить тебе одно и то же, а ты все пропускаешь мимо ушей. Никак не пойму, почему любой ее приказ ты исполняешь быстрее, чем исполнила бы высочайшее повеление?!Баоюй понял, что Дайюй решила воспользоваться оплошностью служанки, чтобы позлословить, и захихикал. Баочай, хорошо знавшая нрав Дайюй, не обратила на ее слова внимания.— Здоровье у тебя слабое, — улыбнулась тетушка Сюэ, — ты вечно мерзнешь. Вот о тебе и позаботились! Что же тут плохого?— Вы ничего не знаете, тетя! — возразила Дайюй. — Хорошо, что я у вас! А другие на вашем месте обиделись бы! Неужели у людей не найдется грелки и надо присылать ее из дому? Что они чересчур заботливы, это ладно. Но ведь меня могут счесть избалованной?— Ты слишком мнительна! — заметила тетушка Сюэ. — Мне такое даже в голову не пришло бы!Баоюй выпил уже три кубка, и мамка Ли попыталась его остановить. Но где там! Баоюй был в прекрасном расположении духа, беседовал с сестрами, шутил, смеялся.— Дорогая няня, — сказал он с обидой в голосе, — я выпью еще два кубка, и все.— Смотри! — сказала мамка Ли. — Отец дома и в любую минуту может спросить тебя о занятиях!Баоюй, раздосадованный, поставил кубок на стол и опустил голову.— Не порть всем настроение, — проговорила Дайюй. — Позовет отец, скажешь, что тетушка задержала. Няня говорит это просто так, чтобы нас позабавить!Она легонько подтолкнула Баоюя и процедила сквозь зубы:— Не обращай внимания на эту старую каргу! Будем веселиться как нам нравится!Мамка Ли, хорошо знавшая характер Дайюй, стала ей выговаривать:— Барышня Линь, чем подстрекать его, лучше бы удержала. Тебя он, пожалуй, послушается.— Я не стану ни подстрекать его, ни удерживать, — с холодной усмешкой возразила Дайюй. — А ты слишком уж осторожна, няня! Бабушка никогда не отказывает ему в вине, и если он у тетушки выпьет немного лишнего, ничего страшного, я думаю, не случится. Или ты считаешь тетушку чужой?— Право же, каждое слово барышни Линь острее ножа! — сдерживая раздражение, шутливым тоном произнесла мамка Ли.— Совершенно верно! — смеясь, сказала Баочай, ущипнув Дайюй за щеку. — Стоит этой Чернобровке открыть рот, и тогда хоть злись, хоть смейся!— Не бойся, мой мальчик! — успокаивала Баоюя тетушка Сюэ. — Раз уж ты здесь, я угощу тебя на славу! И не принимай все так близко к сердцу, не огорчай меня! Ешь спокойно, я тебя в обиду не дам. А опьянеешь, заночуешь у нас. — И тетушка Сюэ приказала служанкам: — Подогрейте еще немного вина. Мы с тобой выпьем еще по два кубка, — снова обратилась она к Баоюю, — а потом будем ужинать.Баоюй повеселел, а мамка Ли сказала служанкам:— Вы тут присматривайте за ним. А я только переоденусь и сразу вернусь. — Расстроенная, она попросила тетушку Сюэ: — Госпожа, не позволяйте ему пить лишнее…Не успела мамка Ли уйти, как взрослые служанки улизнули. Остались две девочки — они изо всех сил старались угодить Баоюю.Вскоре тетушка Сюэ приказала подать ужин, а вино унести. Баоюй без всякого удовольствия съел немного куриного супа с маринованными ростками бамбука и выпил отвар отборного осеннего риса. После ужина Баоюй и Дайюй утолили жажду несколькими чашечками чая. Теперь тетушка Сюэ больше не беспокоилась.Сюэянь и остальные служанки уже поели и дожидались Дайюй и Баоюя.Дайюй встала и решительно заявила:— На сегодня, пожалуй, хватит. — И обратилась к Баоюю: — Пойдем?Баоюй прищурился и снова поглядел на нее:— Пойдем!Они стали прощаться со всеми. Девочка-служанка подала Баоюю широкополую, из красного войлока, шляпу от снега. Баоюй приказал служанке надеть ему шляпу и наклонил голову. Служанка встряхнула шляпу и нахлобучила Баоюю по самые брови.— Постой, что же ты делаешь! Дура! Поучилась бы у других! Дай-ка я сам!— Подойди ко мне, я надену! — предложила Дайюй.Осторожно придерживая маленькую шапочку с красными бархатными кистями на голове Баоюя, Дайюй аккуратно надела шляпу так, чтобы остались видны повязка на лбу, заколка для волос и кисти.— Теперь можешь надевать плащ! — заявила она, оглядев Баоюя.Баоюй набросил плащ.— Подождал бы, пока вернутся твои няни, — заметила тетушка Сюэ.— Не хватало еще, чтобы я их ждал! — возмутился Баоюй. — Пойдут служанки, и ладно.Но тетушка Сюэ все же дала им в провожатые еще двух девушек.Извинившись перед тетушкой Сюэ за доставленные ей хлопоты, Баоюй и Дайюй отправились к матушке Цзя. Та еще не ужинала и очень обрадовалась их приходу. Заметив, что Баоюй захмелел, она велела ему идти к себе отдыхать, а служанкам приказала хорошенько за ним присматривать. Потом вдруг вспомнила о провожатых Баоюя и спросила:— Что это не видно мамки Ли?Баоюй и Дайюй побоялись сказать, что она расстроилась и потому ушла, и ответили:— Она нас проводила, а потом неожиданно отлучилась по каким-то делам.— Стоит ли о ней спрашивать? — сказал Баоюй. — Не будь ее, я прожил бы по крайней мере на два дня дольше!Он круто повернулся и, слегка пошатываясь, ушел. В комнате у себя он увидел на столике тушь и кисти.— Хорош! — принялась упрекать его Цинвэнь. — Велел мне растереть тушь, с утра с жаром взялся за работу, написал три иероглифа, а потом бросил все и ушел! Обманул меня, заставил прождать целый день! Ну-ка, садись и пиши, пока не испишешь всю тушь!Только сейчас Баоюй вспомнил, что произошло утром, и рассмеялся:— Где же иероглифы, которые я написал?— Да он пьян! — ахнула Цинвэнь. — Ведь, уходя во дворец Нинго, ты сам велел мне наклеить их над воротами. Я побоялась, что другие не справятся, и сделала это сама, взобравшись на высокую лестницу. До сих пор руки от мороза как деревянные!— Подойди ко мне, я их погрею, — улыбнулся Баоюй.Он взял Цинвэнь за руки, и они стали любоваться иероглифами, приклеенными над входом.Пришла Дайюй.— Милая сестрица, — обратился к ней Баоюй, — скажи честно, какой из иероглифов написан искусней?Дайюй подняла голову, прочла: «Двор Наслаждения пурпуром» — и с улыбкой сказала:— Все три прекрасно написаны! Неужели это ты написал? Завтра напиши для меня.— Опять надо мной смеешься! — с обидой произнес Баоюй и спросил: — Где сестра Сижэнь?Цинвэнь что-то буркнула и кивнула головой в сторону кана. Баоюй обернулся и увидел Сижэнь, она как была в одежде, так и уснула.— Вот это да! Рано же улеглась спать! — Он засмеялся и снова повернулся к Цинвэнь: — Сегодня во дворце Нинго на завтрак были пирожки из соевого теста. Я вспомнил, что ты их очень любишь, и попросил жену господина Цзя Чжэня прислать несколько штук сюда, будто бы для меня. Ты не видела, где они?— Лучше не вспоминай об этом! — прервала его Цинвэнь. — Как только пирожки принесли, я сразу поняла, что это для меня. Но есть не хотелось, и я поставила их вон там. Затем пришла мамка Ли, увидела и говорит: «Баоюй, пожалуй, не будет есть. Дай лучше я отнесу их внуку». И велела отнести их к ней домой.Пока они беседовали, Цяньсюэ подала чай.— Сестрица Линь, выпей чаю, — сказал Баоюй.Все расхохотались.— Барышня Линь Дайюй давно ушла!Баоюй выпил полчашки и обратился к Цяньсюэ:— Ты заварила утром чай «кленовая роса», а я сказал, что этот чай надо заваривать три-четыре раза, чтобы у него был настоящий цвет. Зачем же ты заварила новый?— Тот, что я заварила утром, выпила няня Ли, — объяснила Цяньсюэ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80