На наш взгляд, ситуация здесь прямо
противоположна, выявление этой связи лишь придает новые
возможности сегодняшним прочтениям данных концепций. Тем
более, что нельзя не учитывать то преломление и <сублимацию>,
которые претерпевает умонастроение эпохи в целостности ав-
торского произведения или подходов.
Отношение к эротике выражало двойственное отношение
модерна к природе. Он отступал от установок натуралистиче-
ского реализма с его позитивистскими познавательными ориен-
тациями. Позиции художников распределявшись между двумя
крайними положениями, точно сформулированными Сомовым я
Врубелем. Первый считает, что в изображении натуры обяза-
тельно должна быть какая-то ошибка, неточность, без которой
оно становится просто-напросто скучным. Второй же рекомен-
довал начинать картину с точного изображения какой-нибудь
детали, в остальном же полагаться только на воображение
(см. II 0). С одной стороны, природное обожествлялось в его
противопоставленности окультуренному, с другой же в этом
обожествлении мифологизировалось и переходило в целиком
воображаемый мир. Популярными были идеи эстетического пе-
реустройства мира, утопии, построенной по законам красоты.
Внутри модерна (формировалась идеология дизайна, осуществ-
лялись попытки разрушить перегородки между прикладными
видами художественного творчества и классическими жанрами,
между массовым и элитарным искусством. Популярностью так-
же пользовавшись идеи синтеза искусств в организации окружа-
ющей человека предметно-пространственной среды. Орнамент
становился частью живописных полотен, а скульптура превра-
щалась в элемент архитектуры. Это порождало такие противо-
положные явления, как принцип <удобного кресла> (иронически
сформулированный Матиссом), прикладной ориентации искус-
ства, и как <мебельная скульптура> (так современный исследо-
ватель назвал практику, в ходе которой моделью для изготов-
ления мебели служили скульптурные изделия), изготовление
предметов обихода, в которых с больным трудом можно было
угадать их предназначение.
Особо почитаемым предметом приложения конструктивных
сил художника становится интерьер. Лозунг <Мой дом - моя
крепость> получает большое признание. Вот что пишет о модер-
не В. Беньямин: <Впервые для частного человека жизненное
пространство выступает как противоположность месту труда. С
самого начала оно конструируется в интерьере, ... Салон част-
ного человека - это ложа в мировом театре. ... Конечно, по
своей идеологии <модерн> пытается дать законченный образ
интерьера. Его цель - прославление одинокой души; его теория
- индивидуализм. У Вандервельде дом является выражением
личности. ... Интерьер - не только вселенная, но и футляр для
частного человека. Жить - значит оставлять следы. Это закреп-
ляется в интерьере. Выдумываются чехлы и нарукавники, фут-
ляры и кожухи, в размерах которых отпечатываются следы
предметов повседневного употребления. Следы живущих также
отпечатываются на интерьере. Возникает детективная история
- идти по следам> (14, с. 241 - 242). Позднее психоанализ
подхватил эту <детективность> в своей попытке расследовать
скрытую жизнь души, проникнуть во внутреннее пространство
бессознательного из внешнего - сознания. Индивидуалистская
ориентация на частного человека также войдет в его идеологию.
Вообще психоанализ наследут многочисленным антиномиям
культурного модерна. Противоречия природного и культурного,
законосообразного и стихийного, массового и элитарного, ра-
ционального и эмоционального пронизывают теорию Фрейда.
Так или иначе она явилась попыткой их разрешения. И одной
из центральных проблем, преодолеть которую пытался модерн,
а затем психоанализ, была проблема нововременной специали-
зации эстетической научной и моральной сфер, и их изоляции
от жизненного мира человека (см. 131). Ю. Хабермас считает
проект модерна незавершенным в этой части, Надежду на со-
единение ценностных сфер красоты истины и справедливости
с жизненным миром он видит в сохраняющих практическую
направленность науках о духе и поведении И наиболее ярким
примером, демонстрирующим возможность сближения <по-
знания и интереса>, стремления к истине и <заботы о себе>
(М. Фуко), он считает психоаналитический подход. Обратившись
непосредственно к психоанализу, мы увидим, каким образом
пересечение этих противоположных интенций определило свое-
образную форму, да и всю историю распространения этого
подхода.
Психология никогда не могла полностью изолироваться от
иных сфер жизнедеятельности и культуры, И история психо-
анализа, пожалуй, одни из ярчайших тому примеров. Психологии
навряд ли удастся когда-либо стать полностью <нормальной
наукой> (Т. Кун), занятой решением собственных задач-голово-
ломок и не связанной напрямую с социальными запросами и
проблемами. Большая часть распространенных в ней понятий
либо пришла из других областей культуры (как, например, тер-
мин из эстетической теории <катарсис> в психоанализе), либо
исходно соотносилась с культурными явлениями (так, понятие
<истерия> уже Шарко применялось для объяснения средневе-
ковых шабашей ведьм). В итоге, в психоанализе интерпретация
определенных фактов отчетливо понималась как некоторый
язык описания, дополнительный к другим и не заменяющий их.
Несмотря на все обвинения в <редукционизме>, психоанализ
всегда осознавал условность своих построений и их реальные
пределы, оставляя место иным описаниям такого многомерного
явления, как душа человека. Это и позволяло Фрейду в письме
С. Цвейгу говорить, что всего Достоевского можно <дать> через
его истерию, но что это совершенно не затрагивает Достоев-
ского-писателя. Нам же это дает возможность всего Фрейда
рассматривать как культурный феномен (текст), временно не
касаясь его психологической концепции (X. Блум пишет, что
прошло время для фрейдовского анализа Шекспира и наступило
время для шекспировского анализа Фрейда [см. 1 17]).
Мы совершенно не касались связей психоанализа с тради-
цией философско-научной рефлексии, также весьма сильной в
австрийской философии. Частично мы попытаемся восполнить
этот недостаток в следующем разделе, рассматривая его место

в истории научного разума. Здесь же, в заключение, отметим,
что связь психоанализа с художественными течениями на мо-
дерне не заканчивается. В двадцатом веке его интенции разви-
вались в дадаизме и сюрреализме (Хабермас считает эти дви-
жения апофеозом модерна) и других авангардных школах. Прак-
тически каждая из них имела какое-либо отношение к психоа-
нализу, а такие, как сюрреализм или аналитический роман,
прямо пытались воплотить его идеи в собственной практике.
Кроме того, психоаналитические традиции в литературной кри-
тике, искусствоведении, культурологии, антропологии, историо-
графии и т.п. зачастую даже заслоняли в двадцатом веке главное
направление фрейдовского мышления - психологию и психо-
терапию.
НАУКА О ЖИЗНИ ДУШИ
И на этот раз моей основной целью было не
стремиться к кажущейся простоте, полноте и за-
конченности, не скрывать проблем, не отрицать
пробелов и сомнений. Ни в какой другой области
научной работы не нужно было бы выказывать
такой готовности к разумному самоотречению.
Всюду она считается естественной, публика иного
и не ждет. Только в психологии все по-другому,
здесь органическая непригодность человека к на-
учному исследованию проявляет себя в полной
мере. От психологии как будто требуют не успехов
в познании, а каких-то других достижений; ее уп-
рекают в любой нерешенной проблеме, в любом
откровенно высказанном сомнении. Кто любит на-
уку о жизни души, тот должен примириться и с
этой несправедливостью.
3. Фрейд
Споры о научности психоанализа начались в
пору его возникновения и продолжаются по сей день. В начале
положения Фрейда были встречены в штыки венским научным
сообществом психиатров и физиологов, затем, по мере распро-
странения психоанализа, волна его опровержений захватывала
все новые и новые научные <профессии>, пока не достигла
области методологии науки, где обвинения в <несоответствии
научным канонам и логике> приобрели окончательную форму.
По другую сторону баррикады оказался конечно же сам
3. Фрейд, считавший психоанализ научным мировоззрением, а
<разум и сознание - такими же объектами научного исследо-
вания, как и прочие вещи, существующие вне человека> (156).
Но и не только он. Таких ученых, как А. Эйнштейн, И.П. Павлов,
П.Л. Капица, трудно заподозрить в некомпетентности по поводу
критериев научности. Однако все они сходились в том, что
Фрейд является основателем новой и многообещающей науки
о человеческой психике.
Нетрудно заметить, что только от выбора критериев зависит,
признаем ли мы психоанализ наукой о человеке или же, вслед
за К. Поппером, объявим его новой мифологией. Так, на сегод-
няшний день имеется солидная традиция интерпретации фрей-
довского наследия, с точки зрения его гуманитарной ориенти-
рованности. Самого автора глубинной психологии зачастую об-
виняют в <сциентистском самонепонимании> (Ю, Хабермас), под-
черкивая этим, что он фактически создал теорию, близкую
<наукам о духе>, хотя и мыслил о ней в понятиях классического
естествознания. Бесспорно, сам Фрейд дает поводы для подо-
бных прочтений. Не обязательно обращаться за ними к его
работам, впрямую посвященным проблемам культуры и творче-
ства. Достаточно обратить внимание, какое место в его языке
занимают понятия <гуманитарного> ряда: <толкование>, <сим-
вол>, <перевод>, <высказывание>... Ведь конструируя совершен-
но новый предмет изучения - бессознательную психическую
реальность, Фрейд был вынужден отказываться от многих чисто
естественно-научных мыслительных ходов (например, от поиска
органического субстрата невротических заболеваний) и искать
оригинальный метод и логику исследования. В этом поиске
учитывались им и гуманитарные методологии. Прекрасно демон-
стрирует это работа <Толкование сновидений>, в начале которой
Фрейд последовательно рассматривает подход к сновидениям,
редуцирующий его к физическим причинам, и подход, припи-
сывающий им фиксированные значения, при этом
противопоставляя свой метод им обоим. Интересно, как в этих
поисках особой психической причинности он противоречит соб-
ственным многочисленным утверждениям о единстве методов
изучения явлений внешней природы и человеческого сознания.
Остановимся подробнее на методологических исканиях
Фрейда в период становления его концепции и попробуем точ-
нее определить ее место на карте философии науки. Наука ли
психоанализ, и если <да>, то какая наука?
В 1876 году, еще будучи студентом Венского университета,
Фрейд начинает работу в лаборатории Эрнста Брюкке. Здесь
занимались изучением анатомии и физиологии мозга известней-
шие ученые того времени из разных стран мира (так, например,
у Брюкке учился И.М. Сеченов). Проработав в лаборатории
шесть лет, Фрейд, не дождавшись места ассистента, оставляет
научное поприще и, по совету учителя, обращается к врачебной
практике. За это время он провел ряд самостоятельных иссле-
дований по гистологии, анатомии и неврологии и в 26 лет
получил звание доктора медицины. Впоследствии Фрейд неод-
нократно вспоминал, что <никогда не был так счастлив, как в
годы, проведенные за учением под микроскопом клеток спин-
ного мозга>. Не менее часто он повторял, что лишь необходи-
мость вынудила его обратиться к профессии врача, к которой
он не имел ни малейшей душевной склонности. Даже более
ранний выбор - медицинский факультет - был не свободным.
Его предопределило еврейское происхождение Фрейда, огра-
ничивавшее альтернативы до одной-единственной - юриспру-
денции. При этом именно преклонение перед именами великих
естествоиспытателей И.В Гете и Ч. Дарвина побудило его из-
брать медицину. Заметим на будущее эту вынужденность обра-
щения к практике лечения создателя одного из величайших
методов психотерапии и науки, в которой исцеление - един-
ственное доказательство истинности теоретических построе-
ний.
Тем не менее, оказавшись в незнакомой для себя области,
Фрейд с энтузиазмом принимается за ее изучение. После не-
скольких лет занятий психиатрией в венской клинике, он, бла-
годаря И. Брейеру, обращается к проблеме истерии. Это забо-
левание было явно не в чести у венских психиатров того
времени. Мнения о нем в основном разделялись на две крайние
позиции: с одной стороны находились те, кто искал органи-
ческие основания болезни (от поражений нервной системы до
;.;11<л!гии половых органов - гипотеза, подсказанная проис-
..денисм слова <истерия> от греческого "гистерон" - матка),
. ,,.ругой же -- те, кто вообще отказывал истерии в статусе
,/03411. считая ее просто-напросто симуляцией. Фрейд, однако,
;:;. нь рано (еще в 1882 году) столкнулся с клиническими
,:;яв..сн1и исчерни, не позволявшими уклониться от этой
;)блемы (знаменитый в психиатрии случай Анны О,, описанный
Ь1-сйером). При истерии наблюдались самые разнообразные
с"ческис и соматические симптомы, при явной сомнитель-
..,1; какого-либо органического поражения. Позднее Фрейд
1!!.1Л: <Е-жчейшсй характеристикой истерических расстройств
ляетг-я то, ч1о очи ни в какой форме не отражают картину
.1" омического состояния нервной системы. Можно сказать,
и> истерии некедома наука о структуре нервной системы, так
жг-, как она была неведома нам, пока мы ее не изучили> (см,
13, с, 113). Вторым уроком истерии было то, что многие из
ее: тяжелых проявлений (среди которых раздвоение личности,
ред, спазмы и конвульсии, паралич конечностей и множество
/.иугих гелесных симптомов) иногда можно снимать чисто пси-
.(;"!ч(с!.:ми средствами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44