Я уверен, что каждый из вас готов пожертвовать
собой, когда нужно, но делайте это лишь при крайней необходимости. Иными
словами, прошу вас, берегите себя".
Несмотря на большие потери, в начале войны русские вели себя по
отношению к противнику по-рыцарски. Взятых в плен неприятельских офицеров
не допрашивали, считая недостойным заставлять их давать сведения о своих
товарищах. Со временем беспощадность немцев заставит великодушных русских
изменить свои воззрения. Один раненый германский офицер, которого
подобрали на поле боя, достав из кармана револьвер, застрелил несших его
санитаров. Позднее царь писал: "На тех участках фронта, где неприятель
применяет разрывные пули, мы пленных не берем".
Вера в Бога - вот что в значительной степени усиливало мощь и
стойкость русских воинов. Огромное впечатление произвело на Нокса
бесхитростность и искреннее религиозное чувство, свойственное всем русским
бойцам, независимо от чина. В блиндаже близ линии фронта он однажды был
свидетелем такого эпизода. Русский генерал обсуждал с группой офицеров
вопросы тактики. "И затем, - вспоминает Нокс, - генерал простодушно, без
обиняков добавил: "Не следует забывать о силе молитвы. С молитвой можно
сделать все. "Этот резкий переход от технических деталей к простым и
наивным истинам показался мне нелепым и неуместным, но собравшимися в
тесной землянке офицерами с сосредоточенными, бородатыми лицами, был
воспринят вполне естественно. Эта неистребимая вера в Бога придает
русскому воинству особую силу".
Нокс видел полк ветеранов, выстроившихся для смотра. "Генерал
поблагодарил всех от имени императора и родины за их доблестную службу.
Это было трогательное зрелище - видеть, как взволновали бойцов
незатейливые слова похвалы. Время от времени он наклонялся, чтобы
потрепать то одного, то другого под подбородком. "Бедняги, - произнес он,
когда мы отъехали. - Они готовы жизнь отдать за улыбку".
Какие чудеса может творить религиозное чувство, можно было наблюдать
на всех фронтах. В канун Пасхи 1916 года немцы предприняли наступление в
районе Прибалтики. В пять часов утра германская артиллерия принялась
утюжить русские траншеи, вырытые в болотистой почве. Одновременно немцы
начали газовую атаку. Не имевшие ни противогазов, ни касок, русские
выстояли. Каждый час пруссаки прекращали обстрел с целью установить,
насколько он оказался эффективным, и всякий раз русские отвечали огнем
стрелкового оружия. Через пять часов канонады в каждом из русских
батальонов, начале насчитывавших по пятьсот штыков, осталось от девяноста
до ста бойцов. Когда в наступление пошла германская пехота, русские
ударили в штыки. За весь день русские отступили лишь на два километра с
небольшим. А ночью со стороны русских позиций доносились сотни голосов,
которые пели непобедимое: "Христос воскресе из мертвых, смертию смерть
поправ и сущим во гробех живот даровав".
Несмотря на огромные потери, понесенные минувшей осенью, весной 1915
года русская армия вновь была готова к сражениям. Численность ее, упавшая
к декабрю 1914 года до 2 000 000 человек, с прибытием на фронт пополнений
увеличилась до 4 200 000. В марте русские возобновили наступление в
Галиции, которое увенчалось блестящей победой. 19 марта пал Перемышль,
самая неприступная во всей Австро-Венгрии крепость. Было захвачено 120 000
пленных и 900 орудий. "Запыхавшись, ко мне в вагон прибежал Николаша
[великий князь Николай Николаевич] и сообщил мне эту новость, - писал
царь. - В храме на молебен собрались офицеры и мои великолепные
лейб-казаки. Какие сияющие лица!" Обрадовавшись, государь наградил
генералиссимуса георгиевским оружием, бриллиантами украшенным. В начале
апреля царь лично посетил завоеванную провинцию. Ехать пришлось по
раскаленным пыльным дорогам. Прибыв в Перемышь, он восхищался крепостными
сооружениями - "огромные, невероятно укрепленные, бастионы, ни пяди
незащищенной земли". Во Львове он ночевал в доме австрийского
генерал-губернатора на кровати, предназначавшейся для императора
Франца-Иосифа.
И снова части русской пехоты и кавалерии устремились к Карпатам.
Поросшие лесом склоны отчаянно защищались отборными полками венгров. Из-за
недостаточного количества артиллерии и боеприпасов русские не имели
возможности производить артиллерийскую подготовку. Каждую возвышенность;
каждый хребет, каждый выступ приходилось брать в штыковом бою. Наступая,
по словам Людендорфа, "с полнейшим презрением к смерти", русские пехотинцы
поднимались по склонам, оставляя за собой кровавый след. К середине апреля
карпатские перевалы оказались в руках русских. 8-я армия генерала
Брусилова вышла в долину Дуная. И снова Вена затрепетала от страха, снова
пошли разговоры о сепаратном мире. 26 апреля, в уверенности, что империя
Габсбургов рушится, Италия объявила войну Австро-Венгрии.
Именно в этот момент Гинденбург и Людендорф нанесли страшный удар,
готовившийся ими на протяжении нескольких месяцев. Не сумев разбить в 1914
году Францию, германский генеральный штаб решил в 1915 году вывести из
войны Россию. В течении марта и апреля, пока русские громили австрийцев в
Галиции и на Карпатах, германские генералы оттягивали войска и артиллерию
к южной части Польши. 2 мая немцы обрушили огонь 1500 орудий на
один-единственный участок русской позиции. За четыре часа было выпущено
700 000 снарядов.
"На расстоянии восьми километров по обе стороны от находившейся
поблизости высоты видна была сплошная огненная завеса, - писал сэр Бернард
Пэйрс, наблюдавший за обстрелом. - Русская артиллерия по существу молчала.
Примитивные окопы русских вместе с теми, кто в них укрывался, были, по
существу, смешаны с землей. Из 16 000 солдат, находившихся в составе
дивизии, уцелело всего пятьсот".
Под этим смертоносным градом снарядов линия обороны русских была
прорвана. Подкрепления доставлялись эшелонами прямо к месту боевых
действий и выгружались под огнем противника. Брошенный а прорыв 3-й
Кавказский корпус, насчитывавший 40 000 бойцов, через краткий промежуток
времени уменьшился до шести тысяч; но даже эта горстка в ночном штыковом
бою взяла в плен 7 000 германцев. 3-я армия, принявшая на себя основной
удар пруссаков, по словам ее командующего, истекла кровью. 2 июня пала
крепость Перемышь. 22 июня был сдан Львов. "Бедный Н[иколаша], рассказывая
все это, плакал в моем кабинете и даже спросил меня, не думаю ли я
заменить его более способным человеком.., - писал царь. - Он все
принимался меня благодарить за то, что я остался здесь, потому что мое
присутствие успокаивает его лично".
Отступая, русские солдаты теряли или бросали винтовки. Нехватка
оружия вскоре стала столь ощутимой, что один офицер предложил вооружить
отдельные батальоны насаженными на длинные черенки топорами. "Представьте
себе, что во многих пехотных полках... треть людей, по крайней мере, не
имела винтовок, - докладывал из Ставки генерал Беляев. - Эти несчастные
терпеливо ждали под градом осколков гибели своих товарищей впереди себя,
чтобы пойти и подобрать их оружие... Наша армия тонет в собственной
крови". Безоружные солдаты, находившиеся во второй линии окопов, под
градом фугасных и осколочных снарядов превращались в кровавое месиво.
"Знаете, барин, - сказал один пехотинец сэру Бернарду Пэйрсу, - мы
собственной грудью защищаем позиции, другого оружия у нас нет. Это не
война, а бойня".
Казалось, никакая сила не сможет остановить германские колонны,
двигавшиеся по пыльным дорогам Польши. Впереди них тащились толпы
беженцев, пробивавшихся на восток. Наблюдать их страдания было так тяжко,
что один русский генерал, всегда по-доброму относившийся к британскому
атташе Ноксу, вдруг набросился на того, требуя ответа, чего ждут
англичане. [(10 августа 1916 г. "Российский гражданин" поместил статью
П.Ф.Булацеля, где указывалось, что с "начала войны англичане доблестно
продвинулись на Западном фронте на несколько сот метров".)] "Мы в игрушки
играем, - заявил русский с мукой в глазах. - Мы все отдаем. Думаете легко
нам видеть эти бесконечные колонны беженцев, спасающихся от германского
наступления? Мы знаем, что все эти дети, набившиеся в повозки, умрут,
прежде чем кончится зима". Нокс, потрясенный трагическим зрелищем, понурил
голову и не сказал ни слова.
5 августа пала Варшава. По мнению великого князя Николая Николаевича,
стратегия русской армии должна была заключаться не в том, чтобы удержать в
своих руках Варшаву и даже Польшу, а в том, чтобы сохранить армию. Как это
делал в 1812 году Кутузов, он отступал, оставляя селения, города, целые
губернии с единственным намерением - сохранить в целостности армию.
Несмотря на отступление, боевой дух русского солдата был по-прежнему
высок. В тот день, когда пала Варшава, Нокс побывал у офицеров
лейб-гвардии Преображенского полка. Они по-прежнему не унывали. "Будем
отходить до Урала, - объясняли они британцу, - а когда туда доберемся, то
преследующей нас армии останется один немец, да один австриец. Австриец,
как водится, сдастся в плен, а немца убьем".
Трагедия русской армии, происшедшая весной и летом 1915 года,
оставила жестокий след на всех, кто уцелел. Была уничтожена половина
армии. Кровавые потери (убитыми и раненными) составили 1 400 000 человек.
976 000 солдат были взяты в плен. "Весну 1915 года я запомню на всю жизнь,
- писал генерал Деникин. - Отступление из Галиции явилось огромной
трагедией для русской армии... Германская артиллерия перепахивала целые
линии траншей, а вместе с ними и их защитников. Мы почти не давали отпора
- нечем было ответить. Наши пехотные полки, хотя и выбились из сил,
отражали штыками одну атаку за другой... Кровь лилась нескончаемым
потоком, наши ряды все больше редели. Количество могил постоянно
увеличивалось" [Не удивительно, что русские бойцы, уцелевшие в этом аду,
стали считать артиллерию "богом войны". Тридцать лет спустя, в апреле 1945
года, когда маршал Жуков начал решительный штурм Берлина, в артиллерийской
подготовке участвовало 20 000 орудий. (Прим. авт.).]
Скрыть от тыла происходящее на фронте было невозможно.
Оптимистические настроения, существовавшие в начале войны, когда русские
гвардейцы рассчитывали пройти маршем по Унтер ден Линден раньше чем через
полгода, уступили унынию и отчаянию. В занесенных снегом, молчаливых
городах России уже не устраивали балов: юноши, весело танцевавшие на них
два года назад, лежали убитые в лесах Восточной Пруссии или на склонах
Карпат. На Невском проспекте уже не видно было ни флагов, ни оркестров,
исполняющих народный гимн, ни ликующих толп народа. У витрин стояли и
зябли группы людей, читавших списки убитых и раненных. По всей стране
госпитали были забиты ранеными - терпеливыми, ласковыми и как дети
благодарными за заботу. "Ничего, сестренка", - говорили они в ответ на
слова участия, вспоминала Мэриэль Бьюкенен, дочь британского посла,
работавшая сестрой милосердия в одном из петроградских госпиталей. Лишь
изредка сестрам милосердия доводилось слышать от солдат негромкое: "Больно
мне, сестричка".
Тот дух национального единства, который до глубины души тронул
императора в начале войны в Петербурге, а потом в Москве, исчез; вместо
него снова возникли прежние подозрения, распри и ненависть. В Петрограде
проявлялась ненависть ко всему германскому. Из репертуара концертных залов
были изъяты произведения Баха, Брамса и Бетховена. Чернь била витрины,
принадлежавшие немцам булочные, грозились поджечь немецкие школы. В
рождество 1914 года Священный Синод принял неумное постановление запретить
рождественские елки, поскольку, дескать, это германский обычай.
"...Подыму скандал, - написала императрица государю, узнав об этом. -
Зачем же отнимать удовольствие у раненных и детей на том основании, что
елка первоначально была перенята из Германии? Эта узость взглядов прямо
чудовищна".
Но особенно ярко германофобские настроения проявлялись в Москве. На
тех, кто разговаривал по-французски во время поездки на трамвае пассажиры,
не знавшие иностранных языков, шипели: "немцы". О государыне, урожденной
немецкой принцессе, ходили злые анекдоты. Самым распространенным был
следующий: "Идет генерал по залу Зимнего дворца и встречает плачущего
цесаревича. Погладив ребенка по голове, генерал спрашивает: "Что
случилось, малыш? Почему ты плачешь?" Сквозь смех и слезы наследник
отвечает: "Как же мне не плакать?" Русских бьют - папа плачет. Немцев бьют
- мама плачет".
После разгрома слывших прежде непобедимыми русских армий жители
Москвы устремились на улицу, чтобы выместить на ком-то свой гнев.
Британский генеральный консул в Москве Рой Брюс Локкарт писал: "Десятого
июня в Москве вспыхнули антинемецкие беспорядки, и весь город был на
протяжении трех дней в руках черни. Магазины, фабрики и частные дома,
принадлежавшие немцам или лицам с немецкими фамилиями, подверглись
нападению и были разгромлены. Загородная вилла Кнопов, русско-немецких
пионеров русской хлопчатобумажной промышленности, была сожжена дотла.
Полиция не могла или не хотела вмешиваться... Я видел, как на Кузнецком
мосту толпа громила лучшие музыкальные магазины Бехштейна и Блютнера, как
рояли, пианино и фисгармонии выбрасывались из всех этажей на улицу".
"Московские беспорядки носили особо серьезный характер, о котором не
упоминали отчеты прессы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92