..
Виноват более всех, конечно Председатель Совета Министров... Такой
Председатель не может более оставаться на месте; он более не Царский
слуга, а слуга всех, кому только угодно выдумывать небылицы на Царскую
власть и вмешиваться в домашнюю жизнь Царской семьи".
В отличии от императрицы, царь сохранил доброе отношение к премьеру.
Тем не менее 29 января (12 февраля) 1914 года фельдъегерь вручил ему
небольшой конверт. В нем находился следующий рескрипт:
"Царское Село. 29-го января 1914 года
Владимир Николаевич!
Не чувство неприязни, а давно и глубоко сознанная Мною необходимость
заставляет Меня высказывать Вам, что Мне нужно с Вами расстаться. Делаю
это в письменной форме потому, что, не волнуясь, как при разговоре, легче
подыскать правильные выражения.
Опыт последних лет вполне убедил Меня, что соединение в одном лице
должности Председателя Совета Министров с должностью Министра Финансов или
Министра Внутренних Дел неправильно и неудобно в такой стране как Россия.
Кроме того, быстрый ход внутренней жизни и поразительный подъем
экономических сил страны требуют самых решительных и серьезных мер, с чем
может справиться только свежий человек.
За последние два года Я, к сожалению, не во всем одобрял деятельность
финансового ведомства и сознаю, что дальше так продолжаться не может.
Высоко ценю Вашу преданность Мне и крупные заслуги Ваши в деле
замечательного усовершенствования государственного кредита России, за что
благодарю Вас от всего сердца. Поверьте, что мне грустно расстаться с
Вами, Моим докладчиком в течение 10-ти лет, и что Я не забуду своим
попечением ни Вас, ни Вашей семьи. Ожидаю Вас в пятницу с последним
докладом, как всегда в 11 часов и по старому, как друга.
Искренне уважающий Вас
Николай".
То обстоятельство, что преемником его станет "свежий человек", полный
сил для этой работы, в особенности, узнав, что им будет Горемыкин,
Коковцова не очень-то утешило. Разумеется, престарелый Горемыкин был
иного, чем царь, мнения о собственном предназначении: "Совершенно
недоумеваю, зачем я понадобился, ведь я напоминаю старую енотовую шубу,
давно уложенную в сундук и засыпанную камфарой... Впрочем, эту шубу так же
неожиданно уложат в сундук, как вынули из него".
После отставки Коковцова его пригласила к себе императрица-мать. "Я
знаю, что вы порядочный человек и не имеете зла на сына, - сказала она. -
Вы также должны понять, что я боюсь за будущее. Моя невестка не любит
меня; она полагает, что я завидую ее власти. Она не понимает, что у меня
одна забота - видеть своего сына счастливым. Но я вижу, что мы
приближаемся к катастрофе, и что государь не слушает никого, кроме
льстецов, и не знает и даже не подозревает, что творится вокруг его.
Почему Вы не решитесь откровенно сказать государю все, что вы думаете и
что Вам известно, ведь Вы не вольны это сделать, и предупредить его, если
еще не поздно, об опасности?"
Расстроенный не менее императрицы-матери, Коковцов ответил, что
ничего не мог поделать. Его или не хотели слушать, или не верили ему.
Молодая императрица считала его своим врагом. Эта неприязнь, возникла в
ней еще в феврале 1912 года.
Именно тогда, в середине 1912 года, встретившись за чашкой чая,
Коковцов и Распутин невзлюбили друг друга.

Впервые появившись в Петербурге, Григорий Распутин вовсе не собирался
становиться опорой российского престола. Подобно всем удачливым
авантюристам, жил он одним днем, умело используя те возможности, какие ему
представлялись. В результате он проник в высшие круги русского общества, а
оттуда, благодаря болезни наследника, добрался до подножья трона. Но даже
тогда он не интересовался политикой до тех пор, пока его собственное
поведение не обрело политическую окраску. И когда министры, члены
Государственной Думы, представители церковной иерархии и печать
обрушивались на него, Распутин хватался за единственное доступное оружие:
он обращался за помощью к императрице. "Старец" стал политической силой в
целях самозащиты.
Императрица оказалась верной покровительницей. Как только министры
или иерархи церкви принимались осуждать сибирского "святого", царица
добивалась их смещения. Когда Дума начинала поднимать "распутинский
вопрос", а печать возмущаться мерзостями хлыста, императрица требовала
разгона первой и преследования второй. Она защищала Распутина столь
энергично, что людям стало трудно отделить в своем сознании царицу от
мужика. Поскольку императрица ненавидела своих недругов, они платили ей
той же монетой.
По мнению С.П.Белецкого, директора департамента полиции, Распутин
окончательно установил свое владычество к 1913 году. По мнению Арона
Симановича, секретаря Распутина, работавшего с ним в Петербурге, чтобы
приобрести то влияние, которое "старец" использовал за последующие пять
лет, с 1911 по 1916 год, ему понадобилось пять лет - с 1906 по 1911 год.
По оценке обоих лиц, поворотным пунктом в карьере Распутина был, пожалуй,
1912 год, когда наследник едва не умер в Спале.

18. ДИНАСТИЯ РОМАНОВЫХ
В 1913 году все были уверены, что начинается Золотой век европейской
аристократии. А между тем и знать, и простолюдины, составляющие большую
часть человечества, стояли на краю пропасти. Пройдет пять лет, и погибнут
три европейские монархии, три императора умрут или отправятся в изгнание,
падут древние династии Габсбургов, Гогенцоллернов, и Романовых. Погибнет
двадцать миллионов человек - аристократов и простолюдинов.
Но признаки надвигающейся катастрофы были уже налицо в 1913 году.
Аристократы еще продолжали разъезжать по модным курортам, кататься на
яхтах, щеголять в цилиндрах и фраках, носить длинные юбки, держа в руках
яркие зонтики, но дряхлеющие монархи, придававшие особенный блеск
тогдашнему обществу, готовы были вот-вот уйти в мир иной. Престарелому
императору Францу-Иосифу, восседавшему на австрийско-венгерском троне вот
уже шестьдесят четыре года, было восемьдесят три года. В могиле покоилась
не только британская королева Виктория, но и сын ее Эдуард VII. После
смерти короля Эдуарда VII, наиболее влиятельным из всех европейских
монархов стал его племянник Вильгельм II. Наслаждаясь главенствующей
ролью, кайзер свысока посматривал на своих юных двоюродных братьев,
занявших британский и российский престолы. Вильгельм II, менявший мундир
по пять раз в день, был уверен, что когда он командует на маневрах
войсками, та сторона, которая находится под его началом непременно одолеет
неприятеля.
За нарядным фасадом с декорациями в виде монархов и знати существовал
огромный мир, в котором жили и трудились многие миллионы простых людей.
Предчувствие беды ощущалось ими в гораздо большей степени. Управляемые
королями и императорами, государства превратились в промышленных гигантов.
Появились машины и механизмы, позволявшие правителям чувствовать гораздо
сильнее, чем прежде. К 1913 году было научно доказано, что распря между
представителями разных династий приведет к гибели не тысяч, а миллионов их
подданных. Такие катаклизмы таили в себе опасность революций. "Война
Австрии с Россией была бы очень полезной для революции штукой, - писал в
1913 году Горькому Ленин. - Но мало вероятно, чтобы Франц-Иосиф и Николаша
доставили нам сие удовольствие". Но и без войны напряженные отношения,
возникшие в мире вследствие индустриализации, грозили бедами и смутами.
Забастовки и террористические акты следовали одни за другим. Кумачовые
знамена синдикализма и социализма реяли рядом с золотыми стягами
милитаризма и шовинизма. Наступило такое время, когда по словам Черчилля,
"переполнились чаши гнева".
Ни в одной стране мира не существовало столь разительного контраста
между кричащей роскошью аристократии и беспросветным существованием
народных масс, как в России. [(К сожалению, автор то и дело попадается на
удочку недобросовестных статистиков. Теперь мы знаем, что если в 1913 г.
"отсталая" Россия по жизненному уровню занимала 5-13 места, то в 1985 году
"передовой" Советский Союз занимал 68 место в мире по производству
валового внутреннего продукта на душу населения и 77-е место по уровню
личного потребления. Эти данные приведены еженедельником "АиФ". В декабре
1991 года, согласно "Юридической газете", страна переместилась на 150-е
место.)] Между знатью и крестьянством лежала пропасть невежества. Стена
взаимного презрения и ненависти отделяла знать от интеллигенции. Каждая
сторона была уверена: чтобы сохранить Россию, противная сторона должна
быть ликвидирована.
В такой вот атмосфере уныния и взаимной подозрительности и начались
национальные празднества по случаю 300-летия Дома Романовых, первый
представитель которого был послан на царство в 1613 году. Возрадив в
памяти народа образы великих государей прошлого, император и его советники
рассчитывали устранить классовые разногласия и объединить нацию вокруг
престола.
И, удивительное дело, это удалось. Огромные толпы народа - в том
числе рабочие и студенты - заполнили улицы, приветствуя императора и его
свиту. Крестьяне выходили к тракту, чтобы хоть краешком глаза взглянуть на
государя. Никому и в голову не приходило, что это закат самодержавия, что
после трех веков царствования династии Романовых русскому царю не суждено
будет пройти этим путем.
К празднованию 300-летия Дома Романовых государь и императрица начали
готовиться с того, что вместе с детьми в феврале 1913 года перебрались с
Александровского дворца в Зимний. Они не любили это огромное мрачное
здание, где постоянно гуляли сквозняки, а сад, находящийся во внутреннем
дворе, был для детей слишком тесен. К тому же, "все в Зимнем Дворце
напоминало ей императрице прошлое, когда, молодая и здоровая, она с
государем весело отправлялась в театр и по возвращении они ужинали вместе
у камина в его кабинете. "Теперь я руина", - говорила она грустно", -
писала А.А.Вырубова.
Официальные торжества начались с благодарственного молебна в
Казанском Соборе. Утром того же дня, когда должна была состояться служба,
весь Невский, по которому должны были проехать кареты с членами
Императорской фамилии был запружен толпами народа. Прорывая шпалеры войск,
выстроившиеся вдоль проспекта, люди с радостными возгласами бросались к
карете, в которой ехали государь и императрица.
Увенчанный золотым куполом собор был набит до отказа. Большинство
присутствующих стояли, но впереди были зарезервированы места для членов
царской семьи, послов иностранных держав, министров и депутатов
Государственной Думы. Незадолго до прибытия царя по поводу мест,
предназначенных для депутатов Думы, Михаил Родзянко, с большим трудом
добился их выделения.
"В день открытия романовских торжеств, которые начались с литургии
молебна в Казанском соборе, прибежал старший пристав и доложил, что
какой-то человек в крестьянском платье и с крестом на груди встал на
впереди Г. Думы и не хочет уходить, - вспоминал Родзянко. - Я направился в
собор... и там, действительно, застал описанное лицо. Это был Распутин.
Одет он был в великолепную темно-малинового цвета шелковую
рубашку-косоворотку, в высоких лайковых сапогах, в черных суконных
шароварах и в такой же черной поддевке. Поверх платья у него был наперсный
крест на золотой художественной цепочке". Родзянко велел ему убираться, но
"Распутин начал бегать глазами: сначала по лицу, потом в области сердца, а
потом взглянул мне в глаза... Я встретил непонятную силу огромного
действия. Я почувствовал закипающую во мне чисто животную злобу, кровь
отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-помалу прихожу в состояние
подлинного бешенства. Я, в свою очередь, начал прямо смотреть в глаза
Распутину и говоря без каламбуров, чувствовал, что мои глаза вылезают из
орбит... "Ты известный обманщик", - заявил Родзянко - уходи вон". Тот
опустился на колени и начал бить земные поклоны. Возмущенный Родзянко
толкнул его в бок и велел перестать ломаться, не то он велит приставам
вывести его из храма. С глубоким вздохом и со словами: "О, Господи, прости
его грех" - Распутин тяжело поднялся и направился к выходу".
После торжественного молебна праздничные церемонии продолжались
несколько дней. Со всех концов империи прибывали одетые в национальные
костюмы депутации, которых представляли царю. В честь государя и
императрицы и всех великих князей и княгинь, принадлежавших фамилии
Романовых, петербургская знать дала бал, на котором присутствовали тысячи
гостей. Августейшая чета присутствовала на праздничном оперном спектакле.
Шла опера Глинки "Жизнь за царя".
"В партере было полно офицеров, - писала Анна Вырубова. - Они были в
парадных мундирах, а в ложах - дамы, увешанные драгоценностями. Когда
появились Их Величества, все поднялись и устроили им бурную овацию".
После событий в Спале прошло уже четыре месяца, и нагрузка для
государыни оказалась непомерно большой. Во время приемов в Зимнем дворце
ей пришлось выстаивать часами среди толпы, наполнявшей парадные залы.
"Государыня была поразительно красива в голубом бархатном платье с высоким
кокошником и фатой, осыпанной жемчугами и бриллиантами", - вспоминала А.А.
Вырубова. Так наряжались русские царицы до того, как Петр I заставил знать
одеваться на западный манер. На великих княжнах были сверкающие белые
платья с алой Екатерининской лентой через плечо и бриллиантовой звездой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92