С этой точки зрения русские,
которые гибли в лесах Восточной Пруссии, в той же мере способствовали
союзническому делу, как и французы, умиравшие на берегах Марны.

21. СТАВКА
Когда началась война, первым порывом императора было принять на себя
командование армией по примеру древних царей, которые вели войско на
супостата. Но министры принялись отговаривать царя от такого решения,
убеждая его не рисковать своей репутацией как монарха, тем более, что, по
словам Сазонова, "надо быть готовым к тому, что мы будем отступать в
течение первых недель".
Главнокомандующим стал великий князь Николай Николаевич, выехавший со
своим штабом из Петрограда 13 августа. Ставку свою он организовал в
Барановичах, узловой железнодорожной станции посредине между германским и
австрийским фронтами, на боковой ветке Московско-Варшавской железной
дороги. Великий князь и штабные офицеры жили и работали в поездах,
поставленных веером и укрытых от посторонних глаз листвой деревьев в
березняке, где местами росли сосны. Ставку охраняло тройное кольцо
часовых. Со временем над вагонами были установлены навесы, которые
защищали их от жары и снега, а вдоль составов проложены мостки.
Главной фигурой в ставке был великий князь, занимавший отдельный
вагон. На полу вагона лежали медвежьи шкуры и восточные ковры. На стенах
специального купе висело сотни две икон. Над дверными проемами во всех
помещениях, куда заходил великий князь, были прикреплены листки белой
бумаги, напоминавшие саженного роста генералиcсимусу, что следует
пригибаться.
Британский военный атташе в Петрограде генерал сэр Джон
Хенбери-Вильямс, приехавший в Ставку на поезде великого князя, оставался
там вплоть до отречения государя. В дневнике, который генерал вел все эти
два с половиной года, дается яркая картина жизни в генеральном штабе
русской императорской армии во время первой мировой войны: "Мы все ходили
молиться в маленькую деревянную церковь, построенную на территории Ставки.
Гвардейцы и лейб-казаки... в полевых гимнастерках и длинных серых шинелях,
стояли не шевелясь, похожие на статуи, установленные в сосновом лесу.
Неожиданно раздавались звуки рожков, и в дали появлялся великий князь
Николай Николаевич - суровое лицо, высоко поднятая голова. Обожаемый всей
армией, в которую и сам был влюблен - это была личность почти мистическая...
Дойдя до шеренги, он поворачивался лицом к военным и, глядя им прямо
в глаза, приветствовал всех, невзирая на чины, общим приветствием:
"Здорово, молодцы!" С грохотом отсалютовав оружием, те дружно отвечали...
Потом все мы чинно входили в церковь".
Государь любил приезжать в Ставку, где царила эта суровая и
мужественная атмосфера. Когда вереница синих вагонов с золотыми двуглавыми
орлами на бортах останавливалась возле великокняжеского состава, император
с радостью погружался в армейские будни. Ему по душе была деловая
обстановка, царившая в Ставке, нравилось, как четко отдаются и выполняются
распоряжения; он любил профессиональные разговоры в офицерской столовой,
простую жизнь среди природы. Это напоминало государю его молодость, когда
его, тогда юного офицера, больше всего заботило одно: как бы не проспать и
не опоздать к утреннему построению. К тому же, здесь он отдыхал от
государственных забот и министров. Хотя государь всей душой был предан
жене и детям, такие поездки заставляли его забыть оторванный от внешнего
мира, тесный, по существу, женский, мирок Царского Села.
Во время визитов в Ставку император старался никаким образом не
ущемить права великого князя. Сидя рядом с главнокомандующим во время
утренних совещаний, царь играл роль почетного гостя. Оба выслушивали
доклады о боевых действиях, происходивших накануне, оба склонялись над
простынями карт Польши, Восточной Пруссии и Галиции, изучая красные и
синие линии, обозначающие позиции противоборствующих армий. Но когда
следовало отдать приказ, царь умолкал, предоставляя возможность
действовать великому князю.
Во время одного из таких приездов, когда император чувствовал себя
раскрепощенным, генерал Хенбери-Вильямс впервые встретил его."В 2.30 меня
вызвали к императору, - писал он. - Возле двери царского вагона я встретил
двух громадного роста лейб-казаков... На императоре была простая армейская
гимнастерка, синие бриджи и высокие сапоги. Он стоял за конторкой. После
того, как я отдал ему честь, царь подошел ко мне и тепло пожал руку. Я был
поражен его удивительным внешним сходством с нашим монархом и его манерой
улыбаться. При этом лицо осветилось, словно оно испытывает истинное
удовольствие от встречи со мной. Он прежде всего осведомился о здоровье
нашего короля, королевы и королевской семьи... Николая II я представлял
себе грустным, озабоченным монархом, согбенным под бременем
государственных и иных забот. Увидел же перед собой светлое, умное,
счастливое лицо, лицо человека, не лишенного юмора и проводящего много
времени на открытом воздухе".
Пища в Ставке была простой и обильной: разного рода закуски, ростбиф,
йоркширский пудинг, водка и вина. Водка, по словам Хенбери-Вильямса,
прошлась по его пищеводу "точно факельное шествие". За столом в окружении
офицеров, к которым он относился, как к своим сослуживцам, император вел
себя непринужденно, не то что среди придворных, где его связывали
всяческие условности. Однажды он дал свой анализ различий между Россией и
Соединенными Штатами:
"Сегодня за обедом Е.И.В. [его императорское величество] завел
разговор об империях и республиках, - писал английский генерал. - Смолоду
он считал, что на него возложена огромная ответственность, и народы,
которыми он правил, столь многочисленны и настолько отличаются друг от
друга расой и темпераментом, настолько непохожи на западных европейцев,
что без императора им не обойтись. Первая же его поездка на Кавказ,
произведшая на него неизгладимое впечатление, укрепила его в этом мнении.
Соединенные Штаты, указал царь, совсем другая страна, и параллели
между двумя государствами неуместны. Что же касается России, то, благодаря
множеству проблем и сложностей, существующих здесь, воображению, горячему
религиозному чувству, привычкам и обычаям, монархия - для нее насущная
необходимость. Так, по его мнению, будет продолжаться еще долгое время.
Разумеется, некоторая децентрализация власти неизбежна, но решающее слово
должно оставаться за монархом. Полномочия Государственной Думы должны
укрепляться постепенно из-за сложности распространения образования среди
широких масс подданных".
Что касается личной роли самодержца, то, признался Николай II,
отдавая какое-то приказание, он не был уверен в том, что оно будет
выполнено. Зачастую, видя, что какое-то его распоряжение выполнено
недобросовестно, он замечал, обращаясь к британскому атташе: "Видите, что
значит быть самодержцем".
Живя в Ставке, царь любил совершать продолжительные прогулки по
проселочным дорогам, предварительно обследованными казачьими разъездами. В
теплую погоду катался на гребной лодке по Днепру. Иногда приглашал на
лодочные состязания других офицеров. Император любил выигрывать гонки, но
выбирал себе лишь достойных соперников.
В ноябре 1914 года император, покинув Ставку, отправился на Южный
Кавказ, где русские войска сражались с турками.
"Мы едем по живописному краю... с красивыми, высокими горами по одну
сторону и степями - по другую... На каждой станции платформы набиты
народом, особенно детьми; их целые тысячи... Мы катим вдоль берега
Каспийского моря; глаза отдыхают глядеть на голубую даль: она напоминала
мне наше Черное море... Невдалеке горы, чудесно освещенные солнцем..." -
Проезжая по Кубани, государь восхищался ее людьми и их богатыми фруктовыми
садами."Великолепен и богат этот край казаков. Пропасть фруктовых садов.
Они начинают богатеть, а, главное, непостижимо чудовищное множество
крохотных детей-младенцев. Все будущие подданные. Все это преисполняет
меня радости и веры в Божье милосердие; я должен с доверием и спокойствием
ожидать того, что припасено для России", - писал он императрице.
Во время поездок, когда он был лишен возможности размяться, царь
разрешал проблему тем, что занимался на спортивных снарядах, установленных
в вагоне. Он писал, что трапеция оказалась очень практичной и удобной. Он
подтягивался на ней по нескольку раз перед трапезой. По его словам, такой
снаряд - превосходное устройство, удобное для железнодорожных путешествий,
позволяющее полировать кровь и встряхнуть весь организм. Забавное это
зрелище: пока царский поезд мчался мимо запыленных селений и станций,
запруженных любопытствующими верноподданными, царь-батюшка, зацепившись
ногами за перекладину, раскачивался на своей трапеции.
Осенью 1915 года царь привез в Ставку одиннадцатилетнего наследника.
Решение это было необычным - не только из-за юного возраста цесаревича, но
и по причине его гемофилии. Однако решение императора не было
скоропалительным, оно было давно обдуманным и мудрым.
Необходимо было во что бы то ни стало поднять боевой дух русской
армии, понесшей тяжелый урон и отступавшей в продолжении всего лета. Сам
император неоднократно посещал войска, и появление государя, символа
Святой Руси, повсюду вызывало огромный энтузиазм. Царь надеялся, что
появление рядом с ним наследника еще больше поднимет слабеющий боевой дух
солдат.
Главное, император думал о далеком будущем, когда престол займет его
сын. До сих пор воспитание отличалось от того, которое необходимо
наследнику престола. Цесаревич жил в уединенном мирке, населенном, главным
образом, любящими его женщинами.
Привезя сына из душной атмосферы дворца в Ставку, где его окружали
бородатые, пахнущие кожей портупей военные, император рассчитывал
расширить кругозор будущего монарха.
Большого труда стоило императрице отпустить сына с отцом. Ведь всю
жизнь ребенок был у нее на глазах; если же ему порой приходилось
отсутствовать, мать воображала себе невесть что. Во время поездок в Ставку
наследника сопровождали, как обычно, доктора Федоров и Деревенко, учитель
французского языка Жильяр и телохранители Деревенко и Нагорный. Однако
риск был велик, и императрица это хорошо понимала. Во время поездки
ребенок мог споткнуться и упасть в коридоре. Трясясь в моторе по грунтовым
дорогам, передвигаясь в зоне действия германских аэропланов, совершая
длительные переходы, выстаивая по несколько часов во время смотра войск,
он вынужден был переносить такие перегрузки, какие не позволил бы испытать
пациенту-гемофилику ни один врач. В письмах императрицы царю сквозит
тревога за сына: "Позаботься о том, чтобы Маленький Алексей не уставал,
лазая по ступенькам. Он может совершать продолжительные прогулки...
Маленький любит копаться в земле и работать, он такой сильный и забывает,
что ему нужно быть осторожным... Позаботься о руке Бэби, не разрешай ему
бегать по поезду, чтобы он не повредил себе руки... Прежде чем ты придешь
к решению, поговори с мсье Жильяром, он такой толковый и все так хорошо
знает о Бэби." Каждый вечер, в девять часов, императрица шла в комнату
сына и словно бы вместе с ним молилась. Опустившись на колени, она просила
Господа вернуть ей сына живым и невредимым.
Однажды, когда Жильяр вернулся в Царское Село, оставив ученика в
Ставке, государыня объяснила наставнику причину, по которой она отпустила
сына с государем.
"После обеда мы вышли на террасу, - писал учитель наследника. - Был
чудный, тихий, теплый вечер. Ее Величество прилегла на кушетку, она и две
ее дочери вязали шерстяные изделия для солдат. Другие две Великих Княжны
шили. Главным предметом нашего разговора был, естественно, Алексей
Николаевич, о котором они хотели знать все мельчайшие подробности...
Императрица с удивившей меня откровенностью сказала, что Государь много
страдал всю свою жизнь от природной застенчивости и от того, что его
слишком долго держали вдали от дел, вследствие чего, после внезапной
кончины Александра III, он чувствовал себя очень плохо подготовленным к
обязанностям монарха. Вот почему он дал себе обещание, прежде всего, не
повторять тех же ошибок в воспитании своего сына".
Скрепя сердце, императрица согласилась с супругом. Да и самому
цесаревичу не терпелось вырваться из Александровского дворца. Вот уже
много месяцев самое большое удовольствие он получал от поездок на
"моторе", удаляясь верст на двадцать от Царского Села. "Мы выезжали тотчас
после завтрака, - вспоминал Жильяр, - часто останавливаясь у въезда
встречных деревень, чтобы смотреть, как работают крестьяне. Алексей
Николаевич любил их расспрашивать; они отвечали ему со свойственными
русскому мужику добродушием и простотой, совершенно не подозревая, с кем
они разговаривали. Железные дороги в пригородах Петрограда также
привлекали внимание Алексея Николаевича. Он очень живо интересовался
движением на маленьких станциях, которые мы проезжали, работами по ремонту
путей, мостов и т.д. Дворцовая полиция забеспокоилась насчет этих
прогулок, которые происходили вне района ее охраны... Каждый день, выезжая
из парка, мы неизбежно видели автомобиль, который несся вслед за нами.
Одним из наибольших удовольствий Алексея Николаевича было заставить его
потерять наш след".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92