Господи Боже! Разве у Его Величества империя недостаточно велика?
Разве у нас в Сибири, в Туркестане, на Кавказе, в самой России нет
огромных территорий, которые даже не вспаханы? Тогда какими погремушками
нас манят? Восточная Пруссия? Разве среди подданных императора
недостаточно немцев? Галиция? Она кишит евреями!.. Константинополь, крест
на Святой Софии, Босфор и Дарданеллы? Мысль эта настолько нелепа, что о
ней и говорить не приходится. Даже если бы одержали мы полную победу, и
Гогенцоллерны и Габсбурги будут вынуждены просить мира и согласиться на
наши условия, это будет означать не только конец германского владычества,
но и провозглашение республик по всей Центральной Европе. Тогда неизбежен
крах царизма. Если же допустить мысль о нашем поражении; чем оно
обернется, лучше промолчать... Отсюда вывод, что нас следует как можно
скорее выпутываться из этой авантюры".
Палеолог, у которого была одна забота - сделать все от него
зависящее, чтобы Россия продолжала войну - смотря Витте вслед, думал о
том, что это "загадочный, умеющий деморализовать собеседника индивид,
большой умница, деспотическая личность, относящаяся к ближним с презрением
и чувствующая свою силу, жертва собственного честолюбия, зависти и
гордыни". Посол решил, что воззрения Витте "вредны и опасны" как для
Франции, так и для России.
Нигде оптимизм императора не встречал более горячего отклика, чем
среди русского офицерства. Офицеры полков, размещенных вдали от границы,
опасались, что война закончится раньше, чем они успеют попасть на фронт.
Гвардейские офицеры, которым посчастливилось попасть в действующую армию,
выясняли, следует ли брать с собой парадные мундиры для церемониального
марша по Унтер-ден-Линден. Им посоветовали отправляться в походной форме,
парадную же им вышлют с ближайшей оказией.
Каждый день, с рассвета до заката, улицы российской столицы
сотрясались от грохота сапог по мостовой: к Варшавскому вокзалу шагали
пехотные полки, отправляющиеся на фронт. Дороги, ведущие на запад, были
запружены пехотой, кавалерией, конной артиллерией, двигавшейся в
направлении Прибалтийского края и Восточной Пруссии. Солдаты шли, а не
маршировали. Их сопровождали обозы, санитарные автомобили, полевые кухни и
лошади для ремонта. Колонны шли такой плотной стеной, что иногда солдаты
сворачивали с дороги и, поднимая клубы пыли, шагали прямо по полям, словно
в ХIII веке во время татарского нашествия. Слышались крики, цокот копыт и
стук колес.
Возвращаясь с аудиенции у царя, Палеолог встретил на дороге один из
полков. Генерал, узнав посла, отдал честь и воскликнул: "Мы разобьем этих
грязных пруссаков! Долой Пруссию! Вильгельма на остров Святой Елены!" При
прохождении каждой роты генерал, привстав в стременах, восклицал:
"Французскому посланнику ура!" И солдаты что есть сил кричали: "Ура! Урра!"
Наконец генерал ускакал, бросив через плечо: "Вильгельма не Святую
Елену! Вильгельма на Святую Елену!"
Порой женщины и дети шли по нескольку верст, провожая солдат. "Одна
женщина, совсем молоденькая... прижимала к груди младенца, - писал
М.Палеолог. - Она шла, стараясь не отставать от солдата, шагавшего в конце
колонны - красивого, загорелого, мускулистого парня. Они не произносили ни
слова, лишь неотрывно смотрели друг на друга. Молодая мать протянула
ребенка солдату, и тот его поцеловал".
Такие же картины можно было наблюдать на всех железнодорожных
станциях России. Находившийся в ту пору в Москве британский консул
Р.Г.Брюс Локкарт вспоминал: "Покрытые пылью солдаты битком набивались в
товарные вагоны; большая толпа пожелала им счастливого пути; среди
провожающих были озабоченные, бородатые отцы, жены, матери, улыбавшиеся
сквозь слезы; ...дородные священники, благословлявшие счастливых воинов.
Последнии рукопожатия, последние поцелуи. Пронзительно свистнул паровозный
свисток. Несколько раз дернувшись, не в силах сдвинуть с места,
перегруженный эшелон неохотно тронулся в путь и наконец скрылся в белесых
сумерках. Сняв шапки, толпа молчала, слушая, как замирают вдалеке голоса
поющих солдат, которым не суждено вернуться назад".
Почему-то именно рядовые первыми поняли, что за война им предстоит. В
отличие от своих начальников, легкомысленно толковавших о параде на
Унтер-ден-Линден и кричавших: "Вильгельма на остров Святой Елены!", многие
русские солдаты отправлялись на войну в мрачном предчувствии, что им не
суждено увидеть ни близких, ни родной деревни. Генерал Альфред Нокс,
британский военный атташе, встретил на фронте одного молодого солдата из
Киева. Тот был в подавленном настроении: у него дома остались жена и
пятеро детей. Нокс попытался подбодрить новобранца, заверив того, что он
еще вернется, но солдат, покачав головой, сказал: "На войну ведет широкая
дорога, а домой - узкая тропинка".
В количественном отношении русская армия была колоссом. Перед войной
в ней насчитывалось 1, 4 миллиона солдат. После мобилизации это число
увеличилось еще на 3, 1 миллиона. За три года войны 15, 5 миллиона ушли
воевать за царя и Русь святую. В британской прессе эту солдатскую массу,
готовую пролить свою кровь, называли "русским паровым катком".
За исключением людских ресурсов, Россия во всех отношениях не была
готова к войне. Железных дорог не хватало, плотность железнодорожной сети
в России составляла одну десятую германской. [(В действительности с
железными дорогами в царской России было не так уж плохо. К 1917 году в
эксплуатации было 81 116 км железной дороги и 15 000 км строилось. За 37
лет в царской России было построено 58 251 км железных дорог. За тот же
период при Советской власти было построено всего 3 250 км, причем
постройка одного километра в царской России обходилась в десять раз
дешевле, чем при советской власти. Ко всему, российские железные дороги
были для пассажиров самыми дешевыми и самыми комфортабельными в мире (Б.Л.
Бразоль Царствование императора Николая II 1894-1917 в цифрах и фактах. М.,
Т-во русск. художников, 1990))] Генерал Н.Н.Головин писал: "Средний
переезд новобранцев в России равнялся 900-1000 верстам. Для Франции,
Германии и Австро-Венгрии этот средний переезд не превышал 200-300 верст".
Один генерал, командовавший сибирским корпусом, заявил Ноксу, что вез
своих солдат на фронт двадцать три дня и ночи. С началом военных действий,
благодаря хорошо налаженной сети железных дорог, германские генералы могли
быстро перебрасывать с одного участка фронта на другой целые армии. Что же
касается русских, то, по словам Нокса, верховное командование приказывало,
но решал железнодорожный транспорт.
Русская промышленность была слаба. На каждую фабрику в России
приходилось 150 в Британии. Русские генералы, рассчитывая, что война будет
скоротечной, не запаслись достаточными запасами вооружения и боеприпасов.
Израсходовав снаряды, русские батареи замолкали, в то время, как немецкие
орудия били непрестанно. На некоторых участках фронта артиллеристам
запрещалось расходовать больше трех снарядов в сутки.
Благодаря отдаленности и характерному географическому положению
России западные союзники не могли оказать ей помощь. Германский флот без
труда блокировал Балтийское море, а Турция, в ноябре 1914 года выступившая
против стран Сердечного Согласия, закрыла проливы. Единственными
свободными русскими портами были Архангельск, который зимой замерзал, да
Владивосток. Вывоз уменьшался на 98%, а ввоз на 95%. Во время войны в
русские порты прибывало 1250 судов в год, а в британские 2200 судов в
неделю. После неудачной операции англичан и французов в Галлиполи Россия,
по словам Головина, стала походить на запертый дом, проникнуть в который
можно лишь через печную трубу.
Но главная проблема касалась не только технологии и географии. Дело в
том, что во главе русской армии находились два человека, которые не
переваривали друг друга: генерал Владимир Сухомлинов, военный министр, и
великий князь Николай Николаевич, дальний родственник императора Николая
II, главнокомандующий действующей армией. Сухомлинов был толстенький
человечек с физиономией упитанного кота. По словам М.Палеолога, он имел
"угрюмый вид, все время подстерегающий взгляд под тяжелыми, собранными в
складки веками; я знаю мало людей, которые бы с первого взгляда внушали бы
большее недоверие". Хотя он был совершенно лыс и возраст его приближался к
семидесяти, Сухомлинов был охоч до дорогостоящих удовольствий. Жена его,
которая была на тридцать пять лет моложе, закатывала грандиозные приемы,
одевалась в Париже и отдыхала на Ривьере, предоставляя мужу выкручиваться,
чтобы оплачивать ее счета. Поскольку командировочные суммы зависели от
расстояния, Сухомлинов часто отправлялся в инспекторские поездки во
Владивосток, всякий раз покрывая в оба конца расстояние в девять с лишним
тысяч верст. Но, прибыв в пункт назначения, военный министр, как заметили
офицеры-дальневосточники, не очень-то любил выходить из своего вагона.
Сухомлинов был всеобщим посмешищем. Встретив его однажды, дочь
британского посла так охарактеризовала его: "Это типичный салонный вояка,
раздушенный, напомаженный, с золотыми браслетами на белых руках". Сазонов,
коллега по министерству, писал о нем: "Несмотря на свой почтенный возраст,
Сухомлинов отличался юношеской беспечностью и жаждою удовольствий. Он
наслаждался жизнью и тяготился трудом... Заставить его работать было очень
трудно, но добиться от него правды было почти невозможно". И тем не менее,
помимо добывания средств на содержание жены, в обязанности Сухомлинова
входила организация и оснащение русской армии, В прошлом кавалерийский
офицер, в 1879 году во время турецкой войны награжденный Георгиевским
крестом, он признавал лишь одну тактику - сабельная атака для кавалерии и
штыковая - для пехоты. Современные же виды вооружений - пулеметы и
скорострельная артиллерия - по его мнению, были не к лицу храбрым бойцам.
В результате русская армия вступила в войну, имея вдвое меньше полевых
орудий, чем германская. Если на русскую дивизию приходилось всего семь
батарей, то на германскую - четырнадцать. В русской армии имелось всего 60
тяжелых батарей, в немецкой же 381 батарея. Генерал Н.Н.Головин, служивший
под его началом, впоследствии писал: "Окончивший в 70-х годах прошлого
столетия Академию Генерального Штаба, Сухомлинов позволял предполагать в
себе сочетание высшего образования и боевого опыта... Невежественность
генерала Сухомлинова сочеталась с поразительным легкомыслием. Эти два
недостатка позволяли ему удивительно спокойно относиться к сложнейшим
вопросам организации военной мощи. У непонимающих всю сложность
современного военного дела людей создавалось ложное впечатление, что
Сухомлинов быстро разбирается в деле и очень решителен".
К сожалению, такое же впечатление он производил и на царя. Как и
многие другие прохвосты, Сухомлинов умел быть невероятно обаятельным и
угодливым императору. Не в пример другим министрам, он составлял
немногословные доклады, в которых не было никаких неприятных фактов. Зная
любовь государя к армии, он постоянно твердил, что боевой дух войск высок,
а снаряжение великолепно. Когда же приходилось докладывать царю лично,
Сухомлинов перемежал слова доклада с разными забавными историями, которых
он знал великое множество. При дворе у него было прозвище "генерал
Отлетаев", полученное им за прыткость и угодливость. Все эти качества
импонировали, и, при виде проходящих перед государем безукоризненным
строем гвардейских полков, ему и в голову не могло придти, что русская
армия не подготовлена к войне.
Сухомлинов был придворным, для которого высокий чин являлся способом
получения средств жить на широкую ногу. Главный его соперник,
главнокомандующий русской армии, великий князь Николай Николаевич, был
внуком императора Николая I. Обладавший значительным состоянием,
принадлежавшим к императорской фамилии великий князь был всецело предан
военной службе. Пятидесятисемилетний генералиссимус обладал внушительной
внешностью. Саженного роста, худощавый, с пронзительным взглядом голубых
глаз, с коротко подстриженной остроконечной бородкой, шашкой на боку, он
походил на древнего витязя. По словам Палеолога, он был самым любимым
генералом в армии, образцом не только старого служаки, но и славянина:
"Вся его фигура выражает суровую энергию. Его решительные и произносимые с
ударением слова, блеск его глаз, его нервные движения, его строгий, сжатый
рот, его гигантский рост олицетворяют в нем величавую и увлекательную
смелость".
Солдаты смотрели на великого князя с благоговением и страхом.
"Солдаты русской армии, недавние крестьяне, - писал Нокс, - видели в нем
богатыря, защитника Святой Руси... Они понимали, что хотя генералиссимус
очень строг и требователен, к рядовому бойцу он не более требователен, чем
к самому себе".
Вполне естественно, и главнокомандующий, и военный министр презирали
друг друга. Настолько серьезно относился к своим обязанностям великий
князь, настолько легкомысленно исполнял их Сухомлинов. В 1908 году, когда
в Думе зазвучали голоса протеста против занятия высших постов в
вооруженных силах членами императорской фамилии, Николай Николаевич отошел
от активного участия в армейских делах. Перед Сухомлиновым, в 1909 году
назначенным военным министром, открылось широкое поле деятельности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92