Прошу тебя разъяснить это разногласие. Было бы
правильно весь австро-сербский вопрос передать Гаагской конференции, чтобы
избежать кровопролития. Доверяюсь твоей мудрости и дружбе. Николай".
Утром 30-го июля царь послал кайзеру телеграмму, объясняя причины
частичной мобилизации: "Военные приготовления, вошедшие теперь в силу,
были решены пять дней тому назад, как мера защиты ввиду приготовлений
Австрии. От всего сердца надеюсь, что эти наши приготовления ни с какой
стороны не помешают твоему посредничеству, которое я высоко ценю.
Необходимо сильное давление с твоей стороны на Австрию для того, чтобы она
пришла к соглашению с нами. Ники".
Телеграмма русского императора, в которой сообщалось о мобилизации в
России, направленной против Австрии, взбесила кайзера. "И такие меры
приняты с целью защиты от Австрии, которая и не думает на него нападать!!!
Я более не намерен быть посредником для царя, который просил меня вести
переговоры и в тоже время втайне от меня провел мобилизацию". Прочитав в
телеграмме фразу на счет "сильного давления на Австрию", Вильгельм
нацарапал на ней: "Ну уж нет, и не подумаю!!!"
30 июля Сазонов "соединился с телефоном Петергофского дворца... Я
сказал [Государю], что говорю с ним из кабинета начальника генерального
штаба и прошу его принять меня с чрезвычайным докладом еще до обеда".
После паузы голос государя раздался снова и сказал: "Я приму Вас в три
часа".
В своих воспоминаниях Сазонов так описывает их беседу в Петергофе: "Я
сказал государю, что нам войны не избежать. Государю не оставалось ничего
иного, как повелеть приступить к всеобщей мобилизации.
Государь молчал. Затем он сказал мне голосом, в котором звучало
глубокое волнение: "Это значит обречь на смерть сотни тысяч русских людей.
Как не остановиться перед таким решением?"
Сазонов ответил, что было сделано все, чтобы избежать войны. По его
словам, война навязана "злою волею врагов, решивших упрочить свою власть
порабощением наших естественных союзников на Балканах и уничтожению нашего
исторически сложившегося влияния, что было бы равносильно обречению России
на жалкое существование, зависимое от произвола центральных империй".
Сазонов сидел против царя, "внимательно следя за выражением его бледного
лица, на котором я мог читать ужасную внутреннюю борьбу, которая
происходила в нем в эти минуты...
Наконец государь, как бы с трудом выговаривая слова, сказал мне: "Вы
правы. Нам ничего другого не остается делать, как ожидать нападения.
Передайте... мое приказание о мобилизации".
Прежде, чем в Берлине стало известно о всеобщей мобилизации, начатой
в России, отосланы были еще две телеграммы, одна из Царского Села, другая
из Потсдама. Николай II направил кайзеру следующий текст:
"По техническим условиям невозможно приостановить нами военные
приготовления, которые явились неизбежным последствием мобилизации
Австрии... Пока будут длиться переговоры с Австрией... мои войска не
предпримут никаких вызывающих действий. Даю тебе в этом мое слово. Ники".
Вильгельм ответил:
"Я дошел до возможных пределов, и ответственность за бедствие,
угрожающее цивилизованному миру, падает не на меня. В настоящий момент все
еще в твоей власти предотвратить ее... Моя дружба к тебе и твоему
государству, завещанные мне дедом на смертном одре, всегда была для меня
священна, и я не раз честно поддерживал Россию в моменты серьезных
затруднений, в особенности во время последней войны. Европейский мир все
еще может быть сохранен тобой, если только Россия остановит военные
приготовления... Вилли".
Весть о всеобщей мобилизации огромной русской армии напугала Берлин.
В полночь 31 июля граф Пурталес появился в кабинете Сазонова и вручил ему
германский ультиматум с требованием в течение 12 часов прекратить
мобилизацию. К полудню следующего дня, 1 августа, Россия не дала ответа, и
кайзер приказал начать общую мобилизацию.
Николай II спешно телеграфировал Вильгельму 19 июля:
"Понимаю, что ты должен мобилизовать свои войска, но желаю иметь с
твоей стороны такие же гарантии, какие я дал тебе, т.е. что эти военные
приготовления не означают войны, и что мы будем продолжать переговоры ради
благополучия и всеобщего мира, дорогого для всех нас. Наша долго
испытанная дружба должна с Божьей помощью предотвратить кровопролитие.
С нетерпением и надеждой жду твоего ответа. Ники".
Однако, прежде, чем эта телеграмма пришла в Берлин, германское
правительство прислало графу Пурталесу шифрованные инструкции. Ему было
предписано вручить в 17 часов ноту с объявлением войны России. Пурталес с
посеревшим лицом пришел к Сазонову лишь в 19.10. Престарелый граф трижды
спрашивал у Сазонова, сможет ли русское правительство дать гарантию, что
мобилизация будет отменена. И трижды Сазонов ответил ему отрицательно.
Пурталес, по словам Сазонова, заявил: "В таком случае мне поручено моим
правительством передать Вам следующую ноту". Дрожащая рука Пурталеса
вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны... Посол потерял всякое
самообладание и, прислонившись к окну, заплакал, подняв руки и повторяя:
"Кто мог бы предвидеть, что мне мне придется покинуть Петроград при таких
условиях!" Я почувствовал к нему искреннюю жалость, и мы обнялись перед
тем, что он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета".
Император и его семья, находившаяся в это время в Петергофе, только
что вернулись с вечерней службы. Прежде чем пойти обедать, царь отправился
к себе в кабинет, чтобы прочитать полученные депеши. Императрица и великие
княжны сели за обеденный стол, ожидая, когда к ним присоединится и
государь. Николай II находился у себя в кабинете, когда граф Фредерикс
принес ему сообщение от Сазонова о том, что Германия объявила России
войну. Не подавя виду, что потрясен известием, царь распорядился вызвать
во дворец к 9 часом вечера министров.
Императрица и великие княжны начали беспокоиться. Не успела
Александра Федоровна послать Татьяну Николаевну узнать, почему
задерживается отец, как в дверях появился император. Силясь скрыть
волнение, он сообщил о том, что произошло. Государыня заплакала.
Перепуганные девочки последовали ее примеру. Николай Александрович
успокоил их как мог и удалился, не став обедать. В девять вечера во дворец
прибыли Сазонов, Горемыкин и другие министры вместе с французским и
британским послами, Палеологом и сэром Бьюкененом.

Четыре месяца спустя, во время очередной беседы с Палеологом
император рассказал послу, как кончился для него тот день. Поздно вечером,
когда война была уже объявлена, царь получил еще одну депешу от кайзера.
Она гласила:
"Немедленный, утвердительный, ясный и точный ответ от твоего
правительства на германский ультиматум - единственный путь избежать
неисчислимые бедствия. До получения этого ответа я не могу обсуждать
вопроса, поставленного твоей телеграммой. Во всяком случае, я должен
просить тебя немедленно отдать приказ твоим войскам ни в каком случае не
переходить нашей границы. Вилли".
Почти наверняка депеша эта должна была прибыть до объявления войны,
но из-за бюрократической волокиты застряла в пути. Однако, составлялась
она в ту минуту, когда Германия объявила войну, что неоднозначно
свидетельствовала о воинственных намерениях кайзера. Для русского царя эта
последняя в жизни телеграмма, полученная им от германского императора,
помогла ему лучше понять сущность натуры его немецкого кузена.
"Ни одного мгновения он не был искренен, - заявил Палеологу
император. - В конце концов он сам запутался в своей лжи и коварстве...
Была половина второго ночи на 3 августа... Я отправился в комнату
императрицы, уже бывшей в постели, чтобы выпить чашку чая перед тем, как
ложиться самому. Я оставался около нее до 2-х часов ночи. Затем, чувствуя
себя очень усталым, я захотел принять ванну. Только я собрался войти в
воду, как мой камердинер постучался в дверь, говоря, что должен передать
мне телеграмму. "Очень спешная от его величества императора Вильгельма". Я
читаю и перечитываю телеграмму; я повторяю ее себе вслух - и ничего не
могу в ней понять. Как Вильгельм думает, что еще от меня еще зависит
избежать войны?... он заклинает меня не позволять моим войскам переходить
границу... Уж не сошел ли я с ума? Разве министр Двора, мой старый
Фредерикс, не принес мне, меньше шести часов тому назад, объявление войны,
которое германский посол только что передал Сазонову? Я вернулся в комнату
императрицы и прочел ей телеграмму Вильгельма... Она сказала мне: "Ты,
конечно, не будешь на нее отвечать?" - "Конечно нет!" Эта невероятная,
безумная телеграмма имела целью, конечно, меня поколебать, сбить с толку,
увлечь на какой-нибудь смешной и бесчестный шаг. Случилось как раз
напротив. Выходя из комнаты императрицы, я почувствовал, что между мной и
Вильгельмом все кончено и навсегда. Я крепко спал... Когда я проснулся в
обычное время, я почувствовал огромное облегчение. Ответственность моя
перед Богом и перед моим народом была по-прежнему велика. Но я знал, что
мне нужно делать".

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

20. ЗА РУСЬ СВЯТУЮ!
На следующий день, 2 августа, Николай II объявил в Зимнем дворце о
начале военных действий.
[(По сему случаю был обнародован следующий исторический документ:
Высочайший манифест.
Божиею милостию
Мы, Николай Второй,
Император и Самодержец Всероссийский,
Царь Польский, Великий Князь Финляндский,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем всем верным НАШИМ подданным:
Следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с
славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным
единодушием и особою силою пробудились братские чувства русского народа к
славянам в последнии дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо
неприемлимые для державного государства требования.
Презрев уступчивый и миролюбивый ответ сербского правительства,
отвергнув доброжелательное посредничество России, Австрия поспешно перешла
в вооруженное нападение, открыв бомбардировку беззащитного Белграда.
Вынужденные, в силу создавшихся условий, принять необходимые меры
предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение,
но, дорожа кровью и достоянием НАШИХ подданных, прилагали все усилия к
мирному исходу начавшихся переговоров.
Среди дружественных сношений, союзная Австрии Германия, вопреки нашим
надеждам на вековое доброе соседство и не внемля заверению НАШЕМУ, что
принятые меры отнюдь не имеют враждебных ей целей, стала домогаться
немедленной их отмены и, встретив отказ в этом требовании, внезапно
объявила России войну.
Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную
родственную НАМ страну, но оградить честь, достоинство, целость России и
положение ее среди Великих Держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту
Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все верные НАШИ подданные.
В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да
укрепиться еще теснее единение ЦАРЯ с ЕГО народом и да отразит Россия,
поднявшихся, как один человек, дерзкий натиск врага.
С глубокой верою в правоту НАШЕГО дела и смиренным упованием на
всемогущий промысел, Мы молитвенно призываем на Святую Русь и доблестные
войска НАШИ Божие благословение.
Дан в Санкт-Петербурге, в двадцатый день июля, в лето от Рождества
Христова тысяча девятьсот четырнадцатое, Царствования же Нашего в
двадцатое.
На подлинном Собственною Его Императорского величества рукою
подписано:
"НИКОЛАЙ").]
День выдался солнечный. В Петербурге, по словам А.Вырубовой,
собрались "тысячные толпы народа с национальными флагами, с портретами
Государя. Пение гимна и "Спаси Господи люди твоя"... Толпы народа
собрались и на набережной Невы, куда должен был причалить пароход из
Петергофа с императором на борту. На реке - множество яхт, катеров,
парусных, рыбачьих и гребных лодок с пассажирами.
Прибыв морем в Петербург, "Их Величества... шли пешком от катера до
дворца, окруженные народом, их приветствующим, - продолжала Вырубова. - Мы
еле пробрались до Дворца; по лестницам, в залах, везде толпы офицерства и
разные лица, имеющие проезд ко Двору". Царь был облачен в полевую
армейскую форму, на императрице было надето белое платье, поля шляпки
приподняты. Четыре великих княжны шли следом, но цесаревич, который из-за
травмы, полученной на "Штандарте", все еще не мог ходить, остался в
Петергофе и горько плакал от обиды.
"В Николаевском зале после молебна Государь обратился ко всем
присутствующим с речью", - писала фрейлина. Молебен был отслужен в
присутствии пяти тысяч человек. На алтаре, воздвигнутом в центре
отделанного белым мрамором зала, стояла чудотворная икона Владимирской
Божьей Матери. Согласно легенде, икона эта, написанная с натуры
евангелистом Лукой на доске от стола, на котором Христос трапезовал с
Богородицей, привезенная в 1375 году в Москву, обратила в спять полчища
Тамерлана. Прежде чем отправиться в действующую армию, в 1812 году, перед
этим образом молился убеленный сединой фельдмаршал Кутузов, назначенный
царем Александром I на пост главнокомандующего. И вот теперь, накануне
новой войны, которую в то время многие называли второй Отечественной,
император Николай II искал у иконы заступничества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92