– Повтори! Ну-ка повтори! Я ни от чего не отступился! Ты лжешь, подлец!
Он в совершенном исступлении.
– Ваша «Вега», сударь, это совершенная туфта! И ваше китайское платье, и ваш гавот, и ваш вынюхивающий нос! Вы такой же лама, как я папа римский!.. Да… да… да! Вы обыкновенный жулик! И вы не провели меня своей путаницей, путаник! Поищите поглупее себя!
Я нанес ему болезненный удар. Глаза у него помертвели. Попал в жулики!
– Вы гибнете, молодой человек! Вы гибнете! Такое поношение! Я стараюсь слушать вас, но вы мелете такой вздор! У вас больное тело. Вас могли бы извинить ваши увечья, но и дух ваш совершенно нездоров! Только недуг гнездится еще глубже: у вас сердце неправильное!
Я так и подскочил:
– Ах, неправильное? Неправильное? Возьмите назад свои слова, иначе я за себя не отвечаю! Вот этим горшком запущу вам в рожу!
Я не я буду, если не трахну его по башке ночным судном!
– Жалкий трус!.. Тыловая крыса!.. Очковтиратель!..
Он метнулся к напольным часам и схватил их, готовясь защищаться:
– Только попробуй!..
Он держал часы над собой на вытянутых руках… Двадцать минут четвертого… Сейчас швырнет… Я быстро уклонился. Трах! Прямо в зеркало. Брызнул дождь мелких осколков. Он стоял, повесив руки, и ухмылялся.
– Ах, ты, гадина!
Я бросился на него и схватил за горло.
– Сволочь! Сволочь! Ты мне за все заплатишь!..
Он истошно орал, я стискивал ему глотку. Он ревел белугой. Я придавил его коленями, он вскидывался, подбрасывая меня.
– Ори, ори, гад ползучий! Все равно никого в доме нет! В дверь постучали, окликнули:
– Please!.. Please!.. Вирджиния!..
Она вошла, одетая в пеньюар.
– Вот, взгляните! – подозвал я ее.
Мне нечего было добавить. На того, кого я подмял под себя, страшно было смотреть. Ударами локтя здоровой руки я окончательно разбил ему лицо: подсохшие кровоподтеки под глазами полопались, потекла кровь, залила весь ковер. Мы обтирали ему лицо салфетками.
Четыре часа утра… Вирджиния спустилась в буфетную сварить нам кофе.
Состен стонал, его рвало: я здорово намял ему живот, а у меня все кружилась и кружилась голова: хватил он меня по ней.
Наконец мы улеглись в постели. Когда Вирджиния поднялась к нам из кухни, я попросил у нее прощения. Он сказала в сердцах: – Sleep! Sleep! You are no good!
Хотел пожать руку Состену, но он уже храпел спал мертвецким сном. Думаю, он здорово на меня обиделся. О полковнике ни слуху ни духу.
Полковник не возвращался – факт непреложный. Минул день, другой… Глухо… Разговоров о нем избегали, неудобно было при Вирджинии… Наверное, она тревожилась – ведь он был ее дядей, единственным родственником. Хоть и мерзкий субъект, а все же какая-то опора…
Я заглядывал в «Миррор» и «Дейли Мейл», главным образом в раздел «Личное»… Ни единого намека… Событие из ряда вон выходящее. Слугам ничего не было известно. Похоже, нечто подобное случалось с ним и раньше… так же внезапно пропадал из дома. В последний раз – в 1908 году… Дворецкий Шрим припомнил, что в 1905 году он тоже внезапно исчез, не известив ни его, ни кого бы то ни было, и пропадал целых два месяца. Взял и испарился!.. Так никогда и не узнали, что за причина была и что он делал в городе. Вернулся однажды вечером, весь в грязи, обовшивевший, в изорванных брюках… Шрим лично укладывал его в постель. Полковник отсыпался целых три дня, а затем, как ни в чем не бывало, вернулся к заведенному укладу жизни. Никто не задавал ему вопросов… Вероятно, и сейчас произошло нечто подобное. Может быть, вернется через два-три месяца, а может быть, через два-три дня! Как знать, вдруг снова поступил на военную службу, нанялся в «Royal Engineer Pioneers? Глядишь, пришлет письмецо с фронта! Может быть, дохнуло на него тем ветром, что веял над Каскадовой сутенерской братией – ветром геройства? Вернется, едри вас, когда пожелает! Никаких распоряжений он не оставил. Поставщики продолжали тем не менее доставлять товар, получая плату с его банковского счета.
Вирджиния чувствовала себя несколько лучше, но быстро уставала: чуть что – и уже бледнела. Беременность не пошла ей в прок. Начались нелады с почками. Это при ее необыкновенной подвижности! Шаловливая, прыгучая девчонка… Я оказывал ей всевозможные знаки внимания. Спускались с ней в сад поиграть с пташками… Они узнавали ее, особенно зяблики. Прилетали поклевать корма с ее ладони, с живейшим любопытством посматривая на нее круглыми глазками. Нет создания более милого, чем пичужка. Этот смешной шарик пускается на уловки, чтобы, казаться побольше: хитрец пыжится, взъерошивая перышки. Возьмешь в руку, а в ней ничего и нет – так, невесомый дух воздуха. Чирик-чирик! Пушинка, слетевшая с ветром! Вот бы стать птахой… Жить под чистым небом!.. Только это разные вещи, как можно более мягко, само собою, намекал я Вирджинии. Милая моя подружка!.. В известном смысле она была птичкой, а я дикарем, устроившим ей жуткую подлость… Она уставала, даже когда просто сидела, к ней и тогда подступала легкая дурнота. Приходилось ложиться… Не покривлю душой, если скажу, что ходил за ней, как заботливая нянька. Я играл роль папочки, она – мамочки… Смеялась, но как бы через силу, на глаза навертывались слезы, я бросался целовать ее с мыслью: «Ребенок!» Никак не мог поверить… Да так и замирал…
– Rains, dear!
Начинался дождь, надо было возвращаться… Она что-то покашливала, а была вроде здоровой девочкой крепкого сложения, мускулистой, живой в движениях – словом, хоть куда…
Ладно, вернулись… Я позвонил в несколько мест: хотелось все-таки знать, куда запропастился этот обалдуй, где отсиживался? В баре «Джелликотт»? Там были особые барменши маркитантского пошиба, подсаживавшиеся к старичкам и заводившие с ними похабные разговоры… Вполне во вкусе этого психа. Старые хрычи из армейских офицеров того же покроя действительно собирались там за покерным столом… В «Скуэдрон клаб»? Именно туда пересылали адресованные ему письма, туда же Шрим привозил его чемодан в те вечера, когда он отправлялся в театр и не приезжал ночевать. Но и там его тоже не видели… «Не знаю уж, что замышляется, – подумал я, – но наверняка что-то скверное». Состену же все было ясно, он не ломал себе голову и не собирался что-либо предпринимать. Он ждал исполнения пророчества, когда за нами придут фараоны, обутые в сапоги. Насчет сапог он держал пари при челяди: у него не было ни малейших сомнений.
У Вирджинии вызывали смех его шальные выходки, беспрестанные причитания «ох-хо-хо!» по всяким пустякам, исторгаемые им вздохи… Когда он начинал частить, она просила повторить:
– Say it again, captain!
Она произвела его в капитаны, а ему хотелось учить английский, хотелось пойти дальше «th» и «than», хоть кровь из носу!
– Я немедленно дам вам урок при условии, что вы прямо сейчас наденете свое платье и станцуете для нас, как в тот день!
Пусть повторит то, что делал на Пикадилли… но именно этого он и не желал более! Никаких Пикадилли, вообще ничего!.. Чародейный настрой оставил его, а пляска Гоа и сражение настолько изнурили, что он даже представить не мог, когда вновь ощутит в себе таинственные токи. После корриды с фараонами в нем настолько ослабел заряд четвертой степени, что находился, без преувеличения, на нуле и, вероятно, на нем же и останется в ближайшие годы, и все это, само собою разумеется, по моей вине. Если бы я стучал, как положено, по блюдечку, если бы не пустил насмарку наш уговор и т. д. и т. п. Он долбил и долбил меня: мол, напрасно я надеялся отвертеться… противогазами… все равно, мол, придется заниматься, а ему возобновить испытания… Только пропало у него всякое желание! Из-за меня он упустил свой шанс!.. Если бы на Пикадилли я стучал палочками в точности, как договаривались, в ритме «так-так… так-к-к-так-к-к», все кончилось бы превосходно, великое чудо свершилось бы… Жажда величия вновь овладевала им. Я отмалчивался… А, мелочные придирки… предвзятость… Меня пугало будущее… Забот – невпроворот! «Что же поделаешь, назад хода нет, – размышлял я. – Будь что будет! А пока есть койка, жратва и тепло… Какие беды ни грозили бы нам, какой смысл дергаться? Чудесное избавление – в том, чтобы мы с Вирджинией никогда, ни на минуту не расставались, чтобы всегда были вместе и в счастье и в горе, чтобы так было всю жизнь…»
В каком-то смысле я набирался мудрости, во всяком случае, в области чувств… Но вот возникли угрозы, всяческие осложнения, а ведь не все можно уладить одними чувствами… Мы с Состеном обдумывали создавшееся положение, обсуждали его уже вполне доброжелательно…
«Дринь-нь-нь!»… Телефон!..
– Алло, слушаю!..
– Это из собора святого Павла!
Вот тебе раз!..
– Как вы сказали?
Естественное удивление…
– Позовите к телефону господина Состена! Есть разговор…
Довольно нелюбезный голос…
– Господина Состена нет дома.
Спасибо, нашелся!
– Там он, там! Дома он!
Никак не отвяжется.
– А с кем я говорю?
– С Господом Богом!
Бряк! Положили трубку. Какой-то любитель розыгрышей…
Хотелось бы знать, кто это мог быть. Кому это может быть известно?
– Ты трепал языком, Состен! – напустился я на него. – Чего-то наболтал слугам! Какая же ты свинья!..
Он поклялся своей головой. Хоть и ненадежная гарантия, но мы немного поостыли. Тем не менее хотелось бы избежать повторения. Я снял трубку.
И тут раздался стук в дверь.
Полисмен. «Вот оно!» – сказал я себе. Но нет.
– Мистер Состен де Роденкур! Мисс Вирджиния О'Коллогем!
Он вручил две карточки, повернулся на каблуках и вышел. Две повестки одинакового содержания: «Will call at Room 912 Friday 6, 3 p.m. Scotland Yard 1.»
В пятницу 6-го числа в 15 часов просим явиться в комнату 912, Скотланд Ярд, 1.
Я прочел первый, потом Вирджиния и Состен.
– Ни в коем случае не идти, ребятки!.. Убежден, это для отвода глаз! – решительно объявил я.
Во мне не было и тени сомнения… Когда я все растолковал Вирджинии, уверяя, что это чудовищная западня, ее начала бить дрожь. Ей, девочке отнюдь не пугливой, со спортивной закалкой, до крайности самоуверенной, стало вдруг нехорошо. Впрочем, в ее состоянии… Пришлось уложить ее… Она стучала зубами, глядела на меня, и я расплывался, становился совсем не похож на себя… Легкая дурнота. Я хлопал ее по ледяным рукам, целовал. Мне чудилось, что она уже умерла… Уже не видел ее… Ничего не видел…
Улыбка вернулась на ее губы… Я ожил… Как птица, я был целиком в ее власти, посаженный в клетку ее счастья. Она могла унести меня куда угодно. Лишь бы она никуда не отлучалась… Моим единственным желанием было ни на секунду не расставаться с ней… Я забуду все свои злоключения, забуду о руке, даже о голове, о постоянном гуле в ней, о болях во всем теле, о консуле, о повестке – лишь бы видеть ее счастливой. Хочу, чтобы она была счастлива полной мерою… Пока это труднодостижимо, доказательством чему служил вызов… Нельзя туда идти – ловушка!.. Точно!
Да, но если не пойти, придут они! Это не годилось.
Вывод: потихоньку смыться! Исчезнуть дней на десять, на пару недель. Гульнуть! Мы тоже можем погулять, хорошенько кутнуть! Полковник взял, да и умотал, а если вдруг нагрянет, его не слишком удивит, что мы тоже решили малость проветриться…
Что ж, возможно и такое.
– А, что там! Терять нам нечего! Быстро собирайтесь! Вирджиния охотно согласилась. А в кармане у нас – вошь на аркане… Между тем предстояли кое-какие расходы. Как не войти в изъян, когда кутишь втроем?.. Тут Вирджинию осенило – я ни словечком не намекнул: она поднялась на третий этаж, в дядин кабинет, и принялась, не раздумывая, выдвигать ящики… Два… Три… Внизу слышно было, как она потрошит комод… Она сошла к нам с семью фунтами ровнехонько. Не бог весть что, долго не протянуть… Хотя, может быть, через две-три недельки фараоны решат, что мы уже черт знает куда умотали, куда-нибудь за границу?.. Спектакль мы разыграли неплохо, не наделали переполоха в доме, вели себя в высшей степени естественно, в точности, как полковник… Челяди объявили, что вернемся к ужину, только прогуляемся по городу…
Наверное, не слишком хитроумно придумали. Наверное, не нашлось дурака, который поверил бы нам. Но время поджимало, надо было решаться. Выглядели мы, надо полагать, довольно странно.
Наконец вышли из дома.
Предельная осторожность! Глядеть в оба! Не показываться ни в Тоттенхеме, ни на Пикадилли! Бежать прочь от волчьей пасти! Здесь сразу же замечалось все из ряда вон выходящее.
Чем больше народу, тем легче остаться незамеченным… Двигаем на запад, где толпа погуще… Вскочили в 116-й автобус… Чем дальше – тем лучше!.. Окрестности Гринвича, порт, пивные… Здесь, правда, мне надо было вернуть кое-какие должки, но возобладало стремление ехать дальше… Были у меня в городе излюбленные места, в том числе Лондонский госпиталь, длинное малиново-черное строение казарменного вида, где работал знакомый моих друзей доктор Клодовиц… Неслыханное безрассудство было бы объявиться еще и в этих краях!.. А, ладно! Слишком велик соблазн!.. Вскочили в автобус… Ехали, смотрели с империала на разноцветные лавки… Болтали, радовались тряске… все ходило вверх-вниз… Вирджиния выглядела веселее. Я прихватил ее меховую шубку, она обрадовалась. Я старался ничего не упускать из виду. Свежий воздух пошел ей на пользу.
На душе у меня было радостно оттого, что мы ушли, выбрались из Уайсденской норы… От полноты чувств я окликал прохожих: «Хэлло!.. Хэлло!..»
– Буржуйчик гуляет?
Состен недоумевал…
– Ура, папаня! Унесли ноги!
Жизнь казалась мне прекрасной… Я целовал Вирджинию, когда автобус потряхивало, а на поворотах нас кидало друг на друга… Истинное наслаждение, когда в лицо дует сильный ветер… Свобода!.. А на Состена нагоняло дремоту. Голова его моталась, когда автобус подкидывало… От Уайлсдена до «Элефанта» – путь неблизкий, добрый час езды! Сначала Стрэнд, потом Чипсайд… Полным-полно автомобилей – груды, нагромождения, вереницы, беспорядочное стадо. Резкие развороты, движение против хода, немыслимые заторы… Так было зимой 1916 года. Страшно вспомнить, что творилось на главных улицах, на лондонских магистралях, переполненных, лопающихся, раздираемых… Изрыгавшиеся Америкой потоки всякого железного добра… В глазах рябило от воинского снаряжения… Пушки, орденские ленточки, ландо, части тылового обеспечения, омнибусы, кебы нового образца, воинские колонны на марше, распевающие «Типперери», паровые повозки, торчащие посреди улиц… Все перемешалось:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99