Встаю, жадно дышу, жизнь возвращается… Вновь вижу в зеркалах Вирджинию, ее рожицу, прелестную ее мордашку… Но где же ее дорогое мне тело?.. Моя голубка, сердце мое, обожаемая моя девчушка тонет в отвратительной мешанине тел, в груде бесноватых. Не менее двадцати тел налегли на нее, в черных фраках, костюмах. Рычат, хрюкают, барахтаются… Неужели такое возможно?.. Эти неутолимые маньяки разорвут ее на куски!.. Рычат при виде ее бедер, непостижимого, янтарно-золотистого дивного плода, ее маленьких тугих сосков, дерзко торчащих грудей, упруго подрагивающих ягодиц розового мрамора!.. Все стало добычей этих кабанов… Навалились так, что ее и не видать… Они тоже обожают ее, черт бы их побрал! Она нужна им вся, как есть, все ее горячее тело… Разнузданное пиршество чавкающих на скотне морд!.. Безмерное блаженство… Какое чудовищное осквернение!.. Терплю муку нестерпимую, реву под грузом тел моих безумиц… Они льют мне в глотку шампанское, бутылку за бутылкой… Задыхаюсь, захлебываюсь. Проклятые охмуряльщицы!.. Все же мне удается вырваться из сплетения рук, я перевожу дух, но тут меня шатнуло, и я упал… Доконали они меня своим пойлом!.. Зловредные потаскухи ликуют!.. Я съеживаюсь, прячась от их лижущих языков… Они собираются раздеть меня, догола… Кругом невообразимая кутерьма, безумство, весь этот гнусный вертеп ходуном ходит… Теперь и вопят, и взбрыкивают под припев, в такт… Повальный пляс, блудливая дребедень… Празднество достигает своей вершины…
Touit-Touit, Mister! Touit-Touit, Sister! Yopi Master! Квак! Квак! Квак!
Не блещет разнообразием… А в подвале беснуются! Свора туитников захлебывается от восторга… Словно с цепи сорвались, совсем ополоумели… Прыгают друг другу на шею, рвут клочьями волосы… Им больно, они кричат, валятся кучей прямо на танцевальной площадке… Груды взмыленных, вопящих, блюющих пьяниц… Бешенство похоти бурлит в них… Груды господ из света, нелепо переплетшихся на полу, высунувших язык… Резкими толчками духовых музыка толчет, взбивает ораву – точно омлет… разбухает все это месиво распластанной, урчащей плоти… Всю площадку занимает громадное суфле… Оно дуется, пухнет, поднимается, распирается неудержимо… И вдруг опадает… Дышит в ритме музыки… Какое охмеление, какое безумство! Труба зычет так раздирающе, что самый воздух скрежещет и… зеркала дрожат… Вот так все и происходит.
Страсти неистовствуют от края до края… Они хотят сделать нас преступниками… Я ору хором с ними… Не знаю, как быть дальше… Моргать, как они, по-коровьи, хрюкать свиньей, хохотать, подобно гиене? Лучше бы мне стать орлом, улететь с любимой… Я реву, как осел… я туго оплетен ласкающими руками… они тянутся ко мне отовсюду – горячие, холодные, мягкие, шершавые… Бесчисленные пальцы шарят по моим штанам… объятия душат меня… Мои барахтанья только возбуждают этих сучек… Стоит мне заартачиться, и они оторвут мне член… А что тут поделаешь? Чары этого колдовства неотразимы. Если я уступлю, они выпотрошат меня. Туитники вопят пожелание счастья мне:
– Damn him! Damn him!
Понятно, что они думают… Они думают, что я проклят. Плевок мне в лицо!
Я отвечу им ясно и решительно. Увидят, каков я во гневе… Но они не ждут моей отповеди. Они выбираются из нагромождения собственных тел, из этой отвратительной свалки. Встали на ноги, и в ярости возобновляют побоище… Озверевшие дикари бросаются друг на друга, точно их науськивают… Ищу среди этого безумства Сороконожку. Не видно его. Куда же запропастился наш невыразимый?.. Искать на площадке для танцев нет смысла – там идет повальная потасовка… Даже мои вакханки оставили меня и ринулись в кипящий котел битвы… Мужчины тотчас же набросились на них, опрокинули, задрали юбки. Остервенелое наслаждение, бесовское неистовство!.. Шабаш, так я и думал!.. Друг на друга вразножку – вот все, что их заботит. Невообразимая акробатика: один стоит, а другой, точно клещами, сжимает его ногами, вися вниз головой. Похоже, пытаются подражать Сороконожке. Поразил он их… Где же все-таки наш трезвенник? Что-то не видно этой костяной гадины… Но я уверен, появится – готовит какую-то сумасшедшую выходку, нечто невероятное, полный отпад. Не видно его… Пуще прежнего ревут, беснуются неистовые в толпе. Просто буйное помешательство… Грызут, рвут себя на куски. Я все высматриваю Сороконожку… Тут совсем не то, что в метро!.. Всем бы жертвам такое житье!.. Все глаза проглядел – нет его… Бесноватые ревут хором, женщин теперь добивают: опрокидывают, швыряют наземь, срывают платья, топчут… Видно, хотят выдавить из них сок. Топчут слабый пол, обеими ногами, дергаясь, подпрыгивая… Нагие обожаемые тела. Здесь уместны любые животные побуждения. Дрессировка силой. Вот так с ними!.. Моих фурий тоже уволокли, терзают, топчут. Как они вопят!.. Пришел и их черед… Красота брызжет на паркет, натекает лужами… Отменный отлуп!.. Торжество джентльменов!.. Теперь я доволен. Перевожу дух. Воздух густой… Мне бы вызволить мою милочку, драгоценную мою чаровницу… Она отбивается все там же… «Туит-туит!» – верещат простертые на полу безумицы, оставшиеся в живых козочки… А я встряхиваюсь, наношу удары, ржу со всеми, начав действовать… Не хочу погибнуть, застыв в оцепенении… Эх, пропади оно все!.. Сейчас сам что-нибудь сотворю – довольно изгаляться этим притворщицам… Ну же, давайте сюда ягодицу, сиську!.. Я отучу их нагличать! Ну-ка, выбью им глаз! Оторву им подлость!.. Какие тут могут быть смешочки!.. Они точно опоили меня зельем!.. Вокруг ржут, видят, что я пытаюсь выбраться, вырваться из водоворота тел, что я делаю нечеловеческие усилия… Но женщины наваливаются на меня, кусают, пунцовые львицы, наказывают за мятеж… Ну все, конец надеждам – я стал игрушкой мессалин. Рвут из меня зубами куски тела, детородный член… Я обессилел… Зло во плоти торжествует. Вырван еще кусок, два, три… Изнемогающий, обслюнившийся, я повержен… Последние силы оставляют меня… Еще одно содрогание, еще один судорожный вздох… Пи, пик! Конец, иду ко дну… В какой ад мы угодили? В какой вертеп затащил нас этот кровосос, этот злодей?.. Моя и без того недужная рука совсем перестала действовать. Даже на локоть не могу опереться, не в состоянии приподняться…
Вновь взываю к Вирджинии, молю, заклинаю… Вот и она! Подает мне знаки… Эта гризетка не скучает, не печалится вострушка! Срамное место ничем не прикрыто… Вижу ее отражение в зеркалах. Сидит себе на коленях у мужчин… А уж вертится, крутится! Оргия для нее не трагедия, а забавная гимнастика… Срамота!.. Я давлюсь, рычу… А она целует без разбора всех мужчин, сгрудившихся вокруг нее. Не знает стыда блудница!.. Один за другим лезут на нее. Сперва цыган, за ним негр, потом бородач, потом атлет… а вот – глядите-ка! – сухонькая старушка в чепце с лорнетом и слуховым рожком. В знак доброго согласия играют в лошадок друг у друга на коленях, подпрыгивают. Всем скопом лезут на нее отовсюду… Славная забава!.. Мне все видно, как на ладони. Моя питомица ублажает всех, не говоря худого слова. Старушонка особенно настойчива, желает искусать ей весь задок… Лорнет свой потеряла… Какая мука! Я вою. Там счастье мое, страсть моя, душа моя… Меня бьет озноб, от гнева путаюсь в словах… Вакханки вновь опрокидывают меня, переворачивают, чтобы ничего не видел, принимаются ожесточенно мять меня, теребить мой мужской член. От боли уже и выть не могу, уступаю их беспощадному напору… И все-таки услышал голос – бесхитростная душа, юность, купель вечной молодости… А прожорливые свиньи блаженствуют, старушонка вконец ополоумела… Кто-то поднимает ее… Поднимают ее с пола… Требуют, чтобы пела, иначе обещают ей знатную взбучку, выволочку в сорок пар рук!.. Она отнекивается, плачет, судорожно цепляется… Но наконец сдалась, сложила оружие и запела. Просто ангельский голос, мягкий, чистый, как хрусталь, нежный, бархатный – словом, такой… Но припев шпанистый:
– Touit-Touit, that's the way to be… Огневой припев собравшихся в притоне.
Все гнусности выпали моей голубке!.. Кончилась моя жизнь!.. И тут ужасный, режущий уши рев рога… Трубит, сотрясая все… Фальшивит нестерпимо, мерзавец. Сигнал… Загомонили… Пары, группки взволновались…
– Освободите площадку! – рычат негры, врезаясь в скопище. – Освободите!..
Из брандспойта ударила, заклокотала струя, водяным смерчем по задам… Сметает подчистую! Орда тает… Дробь большого барабана… Из-за кулис появляется грум. Он тащит толстенную кипу карт, огромных карт, много выше его самого… Тащит на спине полную колоду. Раскладывает карты на полу. Другой грум выкатывает рулетку… «Ставки сделаны!..» Вновь лихорадочное возбуждение… Туитники желают все играть немедленно! И пошла рукопашная… Никто и секунды ждать не желает! Набрасываются друг на друга с кулаками… Бьются смертным боем, лишь бы завладеть картами… Грумы уносят двух поверженных… Хлопают пробки от шампанского… Льется рекой… «Ставки сделаны!..» Сороконожка занимает свое место… Крупье заделался! Все в тех же серо-зеленых тонах… И с ходу за дело!.. Поднимает лопатку, меня подзывает – мол, подходи!.. Скрипит, покрывая гомон:
– Давай, Фердинанд! Целое состояние!
Сюда, мол, двигай!.. Ставки сделаны!.. а я шевельнуться не в состоянии… Безумицы вновь навалились всем скопом… Я распростерт, изнемогая под ласками… Последние силы оставляют меня… Эти раздушенные особы рвут меня на части, опьяненные моей жалкой беспомощностью… Жестоко терзают мое тело, шрамы… Особенно руку… Выкручивают, тянут… Ору, но на их милость не сдаюсь… Мне не по душе ни одна из этих блудниц. Ненавижу их всех!.. Страстно люблю одну мою Вирджинию! И чем дальше она от меня, тем милее мне!.. Там, далеко, ее оплетают руки, ее нюхают, облизывают, вылизывают… Она прерывисто дышит, ластится, извивается, изнемогает от истомы на ковре… Там, в самом дальнем конце зеркальных отражений… Эти светские господа снова возятся на ней, блаженно урчат… Убью их всех!.. Крутясь, изворачиваясь, я наконец чуть-чуть сдвинулся с места… Ползу… Ползу!.. Проберусь к Вирджинии… Пытаюсь… Вырву ее у этих свиней!.. Грум объявляет выигравший номер… Приостанавливаюсь… 12… 12… Пробираюсь по паркету, номера написаны на нем мелом… Ползу… Ползу… 6… 3… 9… Принимаются новые ставки… Шары мечет Сороконожка. Смотрю на эту гадину во все глаза… Скорчился под пианино… Согнувшись крючком, вдыхает собственные испарения… С каждым броском загорается ярким фосфорическим свечением… 9… 9… Жульничает, объегоривает народ… забирает драгоценности, и на утиный лад – кряк! кряк! – крякает… Радуется по-своему… Начал шуровать лопаткой. Сгребает все самое ценное – ничего не скажешь, хорош!.. Теперь взялся за души. Души тоже ставят на кон – самое ценное, чем располагают туитники… По всему полу разбросаны души… перекатываются… Немного похожи на сердца, только бледные-бледные, полупрозрачные… Сразу видно, что очень хрупкие… Вот когда я увидел во всем блеске эту гадину Сороконожку!.. Будь я проклят, если он не заслужил сполна метро! Вон как хлопочет… Нет теперь во мне и тени раскаяния… было, да все вышло! Испарилось!.. Я исцелен, и без малейших колебаний вновь спихнул бы его под поезд!.. Туда ему и дорога!.. Хихикаю его же смешком. Снова ползу… О-хо-хо… Вновь попадаю в скопище барахтающихся тел. Орда объятых похотью… Сейчас сам заору, завою. Ползу. Неожиданно раздается барабанная дробь, рокочет, рокочет… Бой барабана… бой… бой… Все ближе… Наверху, на лестнице… Тур-р-р… тур-р-р!.. Свистопляска вдруг замерла, точно оборвали… музыка смолкла… гуляки застыли, словно оторопев, в полной неподвижности. По лестнице неспешно сходит барабанщик, ступенька за ступенькой. Тур-р-р!.. Тур-р-р!.. Вошел с улицы. Теперь его видно. Высокий, тощий. Показался во весь рост. Тур-р-р!.. Тур-р-р!.. С важностью исполняет свою обязанность, выбивает дробь на каждой ступеньке, бьет сбор… Головы не поворачивает… Подходит все ближе, шагает совсем рядом… Гляжу на его фуражку – серебряными буквами по клеенке надпись – «Cimetry». Кладбищенский страж в форменной одежде сходит все ниже… На нем длинный сюртук, желтая портупея. Казенный чин, и не из последних. Бородат, густая бородища… Спустился с лестницы, мерными шагами прошествовал мимо, направляясь к пианино… Скорчившийся под ним Сороконожка сжался еще больше, свернул свой костяк й клубок, съеживается, съеживается, совсем скрючился. Так перетрусил, что смотреть противно. Так дрожит, что внутри у него мелко стучит, будто трясут коробку с деревяшками. Ему теперь не до акробатических выкрутасов в воздухе!.. Забился под табурет, паркет разрывает, отдирает плашки… Скребет, роет… В точности пес… Пронзительно скулит… а подле стоит сторож с барабаном. Подошел еще ближе, коснулся концом палочки… Сороконожка вздрогнул, страшно заскрежетал… И все, конец… Выскочил из-под пианино, радостно запрыгал вокруг хозяина, начал бросаться на его тяжелые башмаки. Вылизывает ему подошвы… Радость необыкновенная… Сторож степенно восходит по лестнице – так же степенно, как сходил. За все время ни единой черты не дрогнуло на его лице, ни единого слова не слетело с уст. Только бьет в барабан, восходя со ступени на ступень… Трум… трум!.. Сороконожка следует за ним на звук барабанного боя… Трум… трум!.. Ни на шаг не отстает… По пятам за ним, точно зачарованный… на четвереньках… обнюхивая его обувь!.. На каждой ступени он взвизгивает, скулит, точно от боли… Никто не смеет приблизиться к ним… Весь светский люд стоит в остолбенении, оторопело наблюдает сцену. Сороконожка с кладбищенским сторожем неспешно взошли по лестнице – тр-р-р!.. тр-р-р!.. тр-р-р!.. – и канули в ночь через дверь, которая сама собой отворилась перед ними… Буйство оставило вдруг господ из светского общества. Стоят весьма понуро, совсем сникли, просто растерялись! Вот такая штука… Здорово, что бородач спровадил отсюда эту костяную препакостную тварь, эту зловонную гадину!.. Клянусь, снова скинул бы его под поезд, если бы поймал на какой-нибудь очередной пакости!.. Нечего сказать, неплохо устроился!.. Сколько же крови испортил мне этот мерзавец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99