Не торчите в Ротерхайте и не вздумайте напиться!.. Выполните толково мое поручение… Поезжайте и не болтайте зря… Наш адрес не давать никому, ни под каким видом! Особенно Пепе!..
– Положитесь на меня, господин Состен. Я не из самых болтливых…
Ужасно он меня раздражал своими напутствиями. Полковник слушал, все одобрял, со всем соглашался… Кивал головой… Вдруг вытянулся, точно его дернули. Смирно! В точности, как в тот раз, когда ему приспичило мочиться.
– England, England rule the Gas! Англия правит газами!
Снова здорово! Опять драть глотку!.. Простата здесь ни при чем… Садится. Поорал – и снова погрузился в отупение, уставившись немигающим взглядом прямо перед собой… Племянница ластится к нему, ласково, нежно нашептывает:
– Uncle! Uncle!
А вот Состен полон бодрости, кладет конец сценке родственной любви. Ему дело подавай, работу!
– Работать! – орет. – Работать!..
Цап дядю под руку, подхватил, поволок… Что за человек! Наглец! А фанаберии, а самодовольства!.. Теперь он, видите, в вожаках ходит… Невыносимо! Конечно, я могу рвануть отсюда, пропадай оно все… Лучшего он не заслужил… Ну-ка, ну-ка, надо сообразить… Блеснула у меня одна мыслишка!.. Вот только девочка… Как с ней быть? Выходит, брошу одну с птицей, с этим шутом?.. Мыслимое ли дело? Выставит меня этот гад… Ну, нет! Скорее я убью его!.. А что, если увезти, похитить ее?.. Вот было бы здорово! Такой героический, такой великолепный поступок… Спрошу у нее… Спрошу ее согласия… Душа поет… душа горит! Меня ждет счастье…
– Мадемуазель… мадемуазель!..
Спешу высказаться, запинаюсь, заикаюсь… Нет, не могу… Лучше я еще подумаю. Говорю ей:
– Я ухожу… ухожу… Я вернусь!..
Она несколько удивлена… Уж очень вежливо я ухожу, уж очень послушно подчиняюсь.
Город… улицы… бульвар… Прихрамываю, но поспешаю, радостный, себя не помнящий от счастья… Я ликую: ангел, просто ангел, поистине талисман эта сошедшая с небес девочка! Идол лучезарной красоты!.. Она призвана спасти меня своим очарованием!.. Как мне везет в любви!.. Если война не слишком затянется, мы, может быть, поженимся, заживем своим домом… Воображение у меня разыгралось, я уже бог знает куда заносился в мыслях. Будущее рисовалось мне в розовых красках, этаким чудом… Глядишь, под какую-нибудь амнистию попаду, разбогатею вдруг, приварок с прибылей… все устроится, как по волшебству… Поглощенный мыслями, сверкающими видениями, я уже не замечал, где иду, не видел ни улиц, ни прохожих, ни автобуса:.. меня сжигала лихорадка страсти, веры, восторга… Добрался до Ротерхайта, как во сне… Улица… дом… прямо в него уперся… Оп! Поскакал через несколько ступеней… дверь… другая… Принюхиваюсь… Здесь! Зову:
– Пепе!.. Пепе!.. Пепе Роденкур!
Стучу, колочу… Что-то не торопятся… Опять стучу… Слышу – за дверью голос, но не отворяют… Ну, наконец!.. Она!.. В рот набились волосы, отплевывается, пыхтит, вся перемазана губной помадой… Из самой гущи сражения!.. Оправляет на себе юбку, халат… подтыкает болтающиеся клочья… Очаровательная картина, нечего сказать!
– Мадам, – начинаю я, – мадам, супруг шлет вам свои наилучшие пожелания…
– Ах, так вы от этого негодника? Быстро, адрес! Где он скрывается?..
Вмиг очухалась!
– Никак невозможно, мадам!..
Разражается буря:
– Ну, разумеется! Разумеется! Он хочет, чтобы я умерла от горя!
Слезы ручьем, душераздирающие рыдания. Она корчится от мук у дверей. А я-то пришел миротворцем!..
– Умоляю вас, мадам, не гневайтесь! Поймите, это должно остаться в тайне!
Господи, что я несу! Слезы хлынули пуще прежнего.
– Он смерти моей желает!.. Мне все ясно!.. Хочет совсем сжить меня со свету!.. Знаю я этого разбойника!
Спасу нет, как от нее разит перегаром, не продохнуть!
И тут слышу «пеп!.. пеп!.. пеп!..» Кто-то меня окликает. Мужской голос в глубине квартиры… Самого мужчину не видно…
Она притворяется, будто ничего не слышит… Пьяный голос… Вот снова «пеп!.. пеп!..»
Позвольте, позвольте!.. «Пеп!.. Пеп!..» Что-то очень знакомое… Надо бы взглянуть на этого хмыря…
– Кто это у вас?..
– Так, дружок один!..
Но между тем рыдать не перестает.
– Зовут-то как твоего дружка?
– Нельсон…
– Нельсон?.. Какой Нельсон? – спрашиваю. – Не тот ли, что малюет? Нельсон Трафальгарский?
Вижу, очень ей не хочется отвечать, только меня разбирает любопытство, хочу допытаться… Повторяю вопрос… Она заступает мне дорогу, встает в дверях… Пытаюсь пройти. Она притворяет дверь, оставляет только щелку… Струхнула… Так, я остаюсь… Стоим друг против друга… Вижу, курочка что-то замышляет…
Уж мне ли не знать этого самого Нельсона? Рисовальщика, мазилу уличного?.. Прямо у ступеней Национальной галереи… Премерзкий субчик, доложу я вам! Изуродовал его бог, как черепаху… Колченогий от рождения, злобный доносчик и пакостник. В Лестере от него старались держаться дальше… Одна нога у него была короче, а попробуй за ним поспеть!.. Топтался бочком по асфальту вокруг своих набросков… юлой вертелся, как заводной… Толковал пентюхам деревенским о пирамидах, Ниагаре, всяких мировых достопримечательностях… Обхаживал, стало быть, клиентов… тут тебе и Эйфелева башня, и Кремль, и Хрустальный Палаццо, а еще – шестимачтовик с квадратными парусами, водопад на Темзе в Эпсоме… тут же и сценка древнеримской оргии с участием восемнадцати женщин в пеплумах… В общем, понимаете! По всему Лондону промышлял своей пачкотней, в поездах между Чаринг-Кросс и Челси, но любимым его местом были плиты Трафальгарской площади, прямо у подножия памятника. Там он чаще всего и устраивался… Между голубями и бассейном… Потому, кстати, и получил Прозвище Нельсон… Я этого жучилу сразу невзлюбил. Говорил, что, де, инвалид войны. Брехня!.. Написал на своей картонке «Бывший военнослужащий». Враки!.. Просто родился калекой, и ничего больше… Бесило это меня: у меня-то в самом деле были заслуги, и немалые!.. Он не скрывал, что положение художника, уличного пачкуна давало ему кое-какие другие возможности поживиться… Нередко, выйдя из музея, дамы немного задерживаются, чтобы подышать… полюбоваться дивной перспективой… а вещички оставляют на скамье… Легкомысленные создания, особенно барышни!.. Нельсон времени даром не терял. Всегда держался начеку, глазки так и шныряли… Шарил втихаря по дамским сумочкам… Не то, чтобы уволакивал, а дань свою, шиллинг-два, ловко эдак взимал – комар носа не подточит!.. Я бы такому ни за что не доверился, хоть озолоти меня!.. А что он вытворял в туманную погоду, когда средь бела дня на Лондон опускалась мгла, точно периной застилало улицы!.. Так вот, ему не было равных, чтобы проводить людей до их гостиницы… Порой по десять, по двадцать зараз, гуськом… Тех, кто сбился с пути, не знал, куда ткнуться в этом молоке… Надо отдать ему должное, настоящий виртуоз по части вызволения туристов… Отыскать верную дорогу, когда во время прогулки по городу тебя накрывает вдруг облаками, – это ему было раз плюнуть! Как ни крути, рано или поздно вся Империя оказывается на Трафальгарской площади… Здесь прогуливаются все доминионы, толпятся зеваки со всех трех континентов… Но стоит ветру дунуть хорошенько, стоит туманам наползти от реки, всю площадь точно ватой обкладывает… Моргнуть не успеешь, а уже все белым-бело, ни зги не видать, хоть глаз выколи. Переполох жуткий!.. Надо довести людей до места, точно слепых… За считанные минуты через главный Вестминстерский бульвар заволакивает весь город. Белые напасти случаются с октября… Тогда-то и начиналась запарка у Нельсона. На своих обрубочках он колесил в поисках туристов, молоденьких девиц, утонувших во мгле… вылавливал их, тычущихся как слепые котята под газовыми фонарями… собирал ошалелых, одурелых, шатающихся, ковыляющих вразброд, на все натыкающихся стариков… сводил, скликал весь этот люд… сгонял в одно место, перебегая от кучки к кучке… вел за руку… направлял голосом, этим своим «пеп! пеп!» к ближайшей станции метро, а то и провожал до самого их обиталища, когда чересчур были напуганы… Едва вокруг растекалась всепоглощающая белизна, он оглашал окрестность своим «пеп! пеп!», звучавшим, как тревожный рев судовой сирены… Спору нет, он действительно помогал людям, многих выручал… Не до смеха, когда останавливается транспорт, когда можно часами кружить на одном месте, когда порою такая непроглядность, что люди боятся ступить шаг, когда не ездят даже маленькие такси, даже конные кебы, когда на Стрэнде светопреставление, экипажи встают на отстой, толпа на тротуарах мечется вслепую, шарит по стенам!.. Такой у «боцмана Пепа» был природный нюх – выбираться из тумана, выруливать из ватной толщи по счислению, вроде лоцмана… Никаких колебаний… никаких отклонений от курса в такой густой мгле… когда меркли бенгальские свечи, электрические дуги, гудящие у театральных подъездов, даже бушующее пламя металлургических заводов – все тонуло в тумане. Кажется, сгустившийся пар вот-вот растворит, поглотит город. Один Нельсон не терялся в такие дни… Любой уголок Лондона, любой прохожий, любая вещь – он неизменно находил нужный адрес, сквер, тупик… Он отыскал бы призрак пара, слившегося с паром!.. А между тем – на лондонских улицах сам черт ногу сломит, неудобица невообразимая, нумерация какая-то вывихнутая!.. Но не было случая, чтобы он заплутал, всегда приводил точно к дверям, прямехонько к звонку!.. Пожалуйте, милостивые государи!.. Вы дома, мадам!.. И – «пеп-пеп!» – пускался на поиски других бедолаг… Запросто собирал за один такой денек фунтов пять-шесть… Сзывал к арочной колоннаде целую ораву бродящих на ощупь: «Пеп! Пеп! Any direction! В любом направлении! Следуйте за мной!» Кого только он не разводил по всему Лондону – долговязых мисс, толстых увальней, приезжих из Афганистана, Перу, Китая, Панамы, деревенских простецов… разношерстные гурты ошалелых, растерянных людей, угодивших в туман, как кур в ощип… Пользовался замешательством, тем, что растерянные люди кое-что забывали. Правда, меру знал. Но проводник он был, каких поискать!.. Каждого приводил в родную гавань, точно по адресу!.. В дни чрезвычайного положения его навар делался жирнее… Едва начинала наползать вата, он спешно собирал вое рисовальное барахлишко. Уж очень удачно он устроился для такого приработка! Такое уж место эта Трафальгарская площадь – естественный цирк, излюбленное место скопления облаков… Испарения стягиваются туда громадными толщами, гигантскими завитками… Ясное дело – клиенты в Панике, тем более, что становится липко и скользко… Приказав взяться за руки, он гуськом переводил их через улицы, увлекал вдоль витрин. «Lady, be careful! Осторожнее, леди!» За словом в карман не лез, обладал чувством юмора и умел Поднять настроение… Вот такой лихой малый… Пеп-пеп!.. Вспомнилось все сразу. Он, точно он!.. Ясно вижу его рожу! Голос-то его, не приснилось же мне!.. Вспомнил, стоя Напротив Пепе, его наглую рожу!..
– Пепе, – говорю, – у тебя Нельсон. Мне бы потолковать с ним… Убежден, что он шпионит… Хочу посмотреть ему в глаза.
– Нет, я вас не пущу!..
– Да знаю я вашего гостя!
Она всхлипывает, но уже не так громко, изображает оскорбленное достоинство. Спрашивает:
– Так вы его знаете?
– Ну, да!.. Пеп-пеп!.. Ну, да!.. Пеп-пеп!.. Это я ему знак подаю.
А он мне из комнаты:
– Пеп! Пеп!..
– Вы ни о чем таком не будете говорить?
Она испугана.
– Нет, нет! Обещаю!.. Как он у вас очутился?
– Он разыскивал вас, – шепчет она.
Так, уже продает!..
– А как до вас докопался? Загадка.
Вхожу. Он лежит на постели со стаканом в руке.
– Пеп! Пеп! – приветствует он меня.
Этак вальяжно развалился, веселенький. Хорошо устроится.
– Здорово! Пеп-пеп! Что, напился? Сразу беру его в оборот, гадок он мне.
– Что спрашивать?.. Не видишь, что ли? Не обиделся.
Навожу ясность:
– Чего ради ты сюда заявился?
– Развлекаюсь, разве непонятно? Развлекаюсь! Тебя, между прочим, ищу! Пеп! Пеп!.. Дружище, как же я рад тебя видеть!
Он приподнимается, собираясь облобызать меня.
– С чего бы это ты так рад?
– Потому что ты дашь мне два фунта!
– За что?
– За то, чтобы я помалкивал!
Это нуждалось в пояснениях.
Сев на постели, он поправляет на себе одежду, затягивает серенаду:
Привет тебе, прекрасная!
Привет, о незнакомка!
Снова опрокидывается на спину, укладывается поудобнее, отдает распоряжение:
– Drink! Drink, darling!
Сразу видно, что у них все на мази. Она приносит бутылку. Ром. Наливает, притворяясь, будто ей неловко при мне… Кривлянье! Он сгребает ее в охапку, осаживает на кровать, тискает, переворачивает вверх тормашками… Она сердится, вскрикивает:
– Пеп! Пеп! Ну, перестань!..
Он чмокает ее, они снова валятся на постель, покатываются со смеху.
– Darling! Darling! I love you!
Стеснения как не бывало… Она выуживает из-под кровати бутылку, наливает до краев и – буль-буль!.. Ваше здоровье!.. Оба из одного стакана… Весь пол усеян листьями роз, осыпавшимися из корзин лепестками… Она и перед ним разыгрывает спектакль, уж ее-то я знаю! Обольщение! Пошли в ход фотокарточки… Да, крутая каша у них заварилась, я как раз поспел к счастливому финалу. Ай да Пепе!.. Он задает мне непристойный вопрос: не кажется ли мне, что у него стоит, как у жеребца? Не зря, мол, отец служил конюхом на ипподроме Мэзон-Лафит!.. Ну и ну! Сдохнуть можно!.. Они заливаются смехом. Ей нужно забыться после всех злосчастий… И вдруг новый приступ горя, слезы в три ручья!..
Он прикрикивает на нее:
– Прекрати! Прекрати!..
Чтобы никаких слез при нем. Он оглаживает ее, усадив себе на колени… Опрокинулись на постель, снова нежности… Ну, с меня довольно! Нужно порасспросить его. Тащу за ноги:
– Кому это я понадобился, а, Нельсон?
Он теперь в настроении, это неплохо… Может, язык у него и развяжется.
– Погодь, парнишка, погодь! Сейчас!..
Горит желанием рассказать. Снова усаживает Пепе себе на колени…
– Значит, так! Слушай! Громко отрыгивает. Порядок. Он приступает к повествованию.
– Приходит, значит, Анжела, под вечер… Жена Каскада, ты ее знаешь… Словом, мадам Каскад… Подскакивает ко мне в самую запарку – я как раз с мелками горбатился, сам понимаешь… Народищу ко мне!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99