.. От его вони свободно чувств можно лишиться – нечего сказать, утонченный господин!.. Не поддаваться, не поддаваться… Неужто малышка ничего не ощущает?
– Неужели вы ничего не чувствуете, девочка? Принюхайтесь хорошенько!
До чего меня злит эта сучонка, малолетка распутная!.. Она просто выводит меня из себя!.. Намеки для нее – пустой звук!.. Совсем опьянела – и хоть ты что!.. Мешаю я им веселиться… мешаю. Только это их и волнует… Нет, но с этой падалью, червивой тухлятиной… Она же в восторге от него!.. Женщины порочны до мозга костей, с колыбели…
– Пошли отсюда! Надо поторапливаться!
Как же мне обрыдли все эти затеи! Довольно, посмеялся… Да и выпито изрядно, как ни верти… Куда денешься?.. Опять же шампанское… Все из-за вони, из-за внутреннего борения… Нет у меня привычки к спиртному… Только я все время вижу ее ноги… Вирджинии, то есть… Крепкие, мускулистые, розовые ноги мальчишки-подростка, так-то вот… Я, может быть, и хмелен, да благоразумен… Не какой-нибудь сатир… Ноги просто великолепные, загляденье, но девчонка скверная, с самой колыбели себе на уме… Порочность, растление – изначально… Омерзительные совокупления… Да, да, вот где корень зла!.. Я все видел собственными глазами! С Бигудихой! Комедия! Насмотрелся я за целый день, да уж!.. Такое вот познание бездны… Какие бедра!.. Десять, двенадцать лет… Бигудихе, скажем, пятьдесят… Волосы, между ног, седые совсем! Прелестная парочка… в упряжечке! Порок и криводушие!..
– Я буду звать вас Gollywoag! Шутейный Негритосик!
Слышали уже! Понаобещал Червивый!.. Вирджиния, сердце мое, терзающий меня ангел во плоти, Купидон, своей стрелой внутренности мне рвущий… То не раны, полученные в боях, – то муки, причиняемые совсем недавними уязвлениями… Все прочее не желаю видеть, пропади оно!.. Чтобы перестал трясти околдовывающим тряпьем!.. Но прежде всего – прочь из этой забегаловки! Тут все провоняло из-за него… Да и довольно уже швыряться луидорами… Я зануда? Сколько желчи!.. Это про самого веселого солдатишку в этой шараге!.. Ну, погодите, любезные мои подмастерья!.. Хотя в моих печенках и понатыкано шрапнели, я пока еще самый развеселый ухарь из всей компании. А какое веселье без выпивки? Я ревнив?.. Слова не скажу: каждому и всякому отдаю мою плутовку… Понятное дело, мучаюсь, горит все во мне… Я совсем изнемог не только из-за покалеченных рук и ног, но и из-за этой муки тоже! Посмеюсь в другой раз!.. Будет другое огненное колесо, другая война, и уж она все раздолбает… полетит все прахом!.. Уж тогда я не буду стесняться. Стану для начала генералом!.. Теперь-то я выбился из колеи… Хотя и есть во мне забавность, да худосочная – даже озлиться не могу… разве что куснуть мою бесстыжую плутовку, нахалку… Под клетчатой юбкой… Видел, как Бигудиха кусала ее без всяких церемоний… Любовные забавы посреди города, посреди сквера, у всех на глазах… Обе извивались, услаждались… Еще немного, и она увела бы мою беспутную крошку, прямо на Лестер-сквер, как дважды два!.. А у девчонки юбочка задрана аж до шеи… Под солнышком наставляла мне рога… Клетчатая юбчонка… Вот уж услаждались промеж себя, будьте покойны… Охальный разврат… Я теперь вроде как лунатиком заделался: чуть что, и снова мерещиться начинает… все эти картины, такие развратные, что хоть вой! Нет, нечего больше раздумывать!..
– Ну, так что мы здесь торчим?
Встаю. Довольно, пошли отсюда! Беру на себя руководство.
– О чем размечтался, Миллиард? – Это я его так… – О несметности?
Клал я на это отродье.
А он как раз и не думает вставать. Потягивает кофеек… Сомнений нет… трупным разложением смердит, потому как совсем рядом, вплотную стою, все время трусь о него… Нюхаю, нюхаю… а насмешки строят они… Знать, считают меня деревенщиной, какая шарахается из-за всяких пустяков… Смотрим друг на друга, мнемся… Мне по фигу… как решил, так и сделаю… Видят они, что со мной не поспоришь.
– Значит, уезжаете вдвоем? Опять двадцать пять.
– На край света, куманек?
Пусть не думает, что у меня затрясутся поджилки! Никогда еще не принимал решений более твердых. А ему охота донять меня угрызениями совести, измучить вздохами… Ах ты, гнилушка несчастная!.. Я покажу тебе, что значит твердая рука! Плохо знает меня светляк! На все я готов, чтобы спасти мою прокуду! Чтобы вызволить ее из плена черных чар, оградить от происков загробий!.. Ах ты, пустобрех погребальных подземелий! Давай-ка выйдем! Меж собой порешим, костяной пустозвон! Прочь! Я – человек честный: хочу умыкнуть, похитить, увезти ее! Избавить от власти корыстных очковтирателей!.. Убью всякого, кто будет путаться в ногах, будь ты хоть расфосфором, едри твою!.. На край света, сказал я!.. Голова кругом идет от пьянящей восторженности! Не от вина – от ума, от сердца, от крови, кипящей негодованием и любовью!
– Ведь мы уезжаем, дело решенное! Так ведь, Вирджиния?
Эта ветреница должна сказать свое слово. Слишком молода? Рассказывайте!.. Непорочна? Черта с два!.. Погубить меня можно в любом возрасте. Она должна тотчас же обещать… Умоляю ее, заклинаю… Тут нужна полная ясность… Пусть самолично спровадит этого страшилу… Не через десять лет, а прямо сейчас… Пошел он к едрене фене, к Нельсону, Пепе, Ахиллу! Потрясный будет номер: мертвяк-светляк… Но тут – пошел прочь, напрасно стараешься! Только потравил всех, до одури довел!
– Скажите ему, Вирджиния! Вы хотя бы скажите: вышибли его, ему вылетать! Мы, дескать, так решили!
Нарочито громко говорю, чтобы ему слышно было…
– Все, конец так конец! – отвечает он, накладывает себе в тарелку крупной клубники и давит ее… Получаются алые лепешечки.
Ох, сыт я по горло этими его намеками!
– Гниль ты, и ничего больше! – кидаю ему.
– Отчего это вы взъелись на меня, Фердинанд? – возражает он. – Хладнокровие, хладнокровие!.. Держитесь прилично! Хлад-но-кро-ви-е! – блеет, скрежещет он. – Хочешь хладнокровия, Фердинанд?
И пошло-поехало, взыграл… Ни капельки не обиделся… Напротив того, никогда еще не видел его в таком ударе… Полон замыслов, сплошь да рядом гнусные недомолвки.
– Я повстречал вас, дорогие мои, и уже не отпущу от себя. Увидите, какой дивный подарок я сделаю вам! Клятвенно обещаю! Вам крупно повезло, ангелочки мои! Ведь вы не откажетесь принять?
И ну мерцать огоньками, фосфорно засветился сверху донизу… Лохмотья, голова, руки… И снова заерзал, задергался… И вдобавок ко всему дух… едкий, тяжкий…
– Наипрекраснейшее в мире путешествие – таков мой подарок, дорогуши вы мои! Да, да, кругосветное! Уж я в этом что-нибудь да смыслю! Куда угодно, вдоль и поперек!.. Балуют вас! Больше никакого метро, Фердинанд! Никакого метро во всю жизнь! Забираю у тебя все метро, какие есть!
Необыкновенно остроумно! Засим следуют пять минут хруста и кастаньетного щелканья суставов.
– Что там твой пароход, милейший? Каюты будут обиты шелком! Так что по ночам полное блаженство: будете вкушать любовь, девочка!
И, смеха ради, строфа из модной песенки:
В моей табакерочке добрый табак!
Ужасно доволен собою… угощает сигарами направо и налево… возится под столом… стол качается, подрагивает… Он щекочет бедра Вирджинии. Она вскрикивает, но не убегает… Даже, для вида, слегка шлепает его по щеке. Он просто счастлив! А я со своим брюзжанием… Он опять принимается за свое, на ощупь шарит под столам, хватает мою ногу… Наклоняюсь, смотрю – он ищет ее ногу. Она похохатывает, заигрывает… В точности, как тогда на площади… Возмутительное свинство!..
Я принимаю решение:
– Ну, довольно! Пошли отсюда!
– Пошли, пошли… Куда это ты так спешишь?
– Куда пошли?
– На улицу!
У меня одно на уме.
– Но послушайте, Фердинанд, – с грустной укоризной скрипит он. – Я раскисаю на улице, мне худо от тепла, от света… Я и так уже не очень хорошо себя чувствую… Раскисаю от всего! Жестокосердый вы человек, Фердинанд! Мне нужна сырость… подвал… потемки… Как можно больше потемок!
Он подзывает официанта.
– Три бенедиктина, waiter!
И не собирается уходить, сидит основательно.
– Довольно света, довольно уличной суеты! Сидите смирно, военнослужащий без денежного довольствия! – Это он мне. – Сидите, неуемный! Слушайте голос хозяина!
Утихомиривает меня, видите ли.
Ах, шалун ты наш неугомонный! Я начинаю закипать… Нет, остынь!.. Лучше уйти… Я опять за свое:
– Ну, двигаем!..
– Прекрасно, очень хорошо! Как вам угодно! Скрежещет еще громче прежнего, трясется – осердился… Так разволновался, что начал заикаться:
– Я н…н…наивеличайший в-в-властитель с-с-с-сверх-страстей!
Произнося сии слова, он привстал на стуле. Пусть его порет чушь, лишь бы все это кончилось! Он простирает длинную, тощую свою руку… Опять речь, думаю я… Знак публике подает… Он опустил руку и – ба-бах! – грянул гром… Гляжу, боюсь снова остаться в дураках… Может, думаю, это у меня в голове? Слуховая галлюцинация?.. Но нет! Полыхает так, что гудит… Языки огня перекидываются от стены до стены… Как же они взвыли! Не только я! Все охвачено огнем… повисло багровое облако… Пылает весь ресторан… Взрыв, шквальный порыв… Цзынь-нь-нь!.. Посуда… Женщины воют – хоть уши затыкай!.. «Цепеллины!» – голосят. Ждать нечего! Помчался сломя голову, даже про лапочку мою забыл, враз лишился хладнокровия… Проклятье! Поистине, громы – суть мой удел!.. Та же злосчастная судьбина, что и у Бена, мелькнуло у меня в мозгу… Беги, куда глаза глядят, милок! Куда глаза глядят! По счастью, толпы нет – всего-навсего кучка ценителей изысканной кухни… «Бомба с цепеллина! Бомба с цепеллина!»… Стиснулись в дверях, крик стоит… Давка все-таки страшная… А, вот мы и снова вместе… все трое! Стало быть, и переживать нечего!.. Вирджиния, Сороконожка… Волосы малышки растрепаны, а он искрит отовсюду… Торжество потустороннего!.. Этот затейник-канатоходец и устроил всю эту заварушку… Публика, сидевшая за ужином, решила, что это бомба, и, в полной уверенности, что это именно так, орет: «Цепеллин, цепеллин!» Совсем перестали двигаться вперед, славились в дверях из-за тройных створок. Тут Сороконожка заворочался, уплощился и… сделав усилие… у нас на глазах превратился в тонкую пластинку чего-то вроде желатина… Куда только подевался его костяк… Он скользнул в дверную щель… Невероятно!.. Глянцевитый студень… Юркнул без сучка, без задоринки. Он уже снаружи, в непроглядной уличной темени… А мы тем временем протискиваемся, обдираясь… Слышится его смех… Наконец выбрались к нему. Я отыскал его по смеху… Шакал! Как же рада малышка! Бросается ему на шею… Нахожу их на ощупь… Оба в чудесном настроении…
– В путь! Вперед!
Я расклеился, хромаю, ворчу, тюк с товаром потерял – забыл на банкетке… Нет уж, возвращаться не буду! Да и чует мое сердце, что без полиции здесь не обойдется. Не угодить бы нам в засаду. Ну же, пошли! Надо бы воспользоваться темнотой… тем, что они толком не знают, где находятся… Только он ни о чем не печалится: резвится, кружится волчком, скачет меж кучек людей, затеял в прятки играть – дело несложное с его-то светлячками… Малышка гоняется за ним… Подкалывают меня за то, что брюзжу.
– Look at Ferdinand! Look at him!
– Что невесел, Фердинанд? Что невесел, герой смерти? А что ответишь?
– Ладно, давайте сюда! – решает он.
Сразу – бразды в руки. И вновь это отвратительное зловоние… К черту! Плюнуть на все!.. Нет, нет, не поддаваться!..
– Я за тобой, скрипун! – кидаю в ответ… Натерпелся я от этой гадины… Пусть не воображает, что всегда будет брать верх!.. Иду за ним следом в ночном мраке… Он блеет, шагая вдоль лавок… Слышу его – не умолкает… Пусть знают, им НС оторваться от меня! Не отстаю от них, иду как привязанный… Клацают его мослы, звучит гиений хохот… Разудалое веселье!
Раздаются восклицания: «Очаровательная красавица! Божественная! Дивная!» Артист!.. А что вытворял! Ни грамма стыда!.. Еще хуже Боро!.. Ни капли почтения!.. Такое же чудовище!.. После тех злосчастных происшествий не осталось ни на йоту стеснения – вообще ничего… Томится похотью, тискает, и кого?.. Ребенка!..
Знай, воркует: «Очаровательная красавица! Божественная! Дивная!» На миг оборачивается ко мне. «Тебе слышно, дружок? Слышно, ворчун?» – доносится до меня из непроглядной тьмы… Приглашает веселиться вместе с ним… Прибавляю шагу, догоняю их… Запыхался… «Вот тебе подарок, братишка!» Схватил меня за руку, сжал, тряхнул сильно… Неотерпимо больно давят его кости, хоть криком кричи! Но Я не пикнул… Продолжаем шагать… Он что-то сунул мне в руку… в темноте не видно… что-то теплое… какая-то мерзость… Я вида не подаю… Достал кусок собственной требухи из портков… Чувствую, как он роется… Что-то наподобие шланга или колбасы… Мягкое, округлое… Хочет, верно, чтобы мне стало дурно, чтобы в обморок грохнулся, чтобы взмолился о пощаде. Как же, дожидайся, шалунчик!: – Ты сгнило, привидение! – говорю ему, – И суешь мне свою гниль!
Любезность на любезность!.. Захихикал… Пусть его хихикает! Напрасно старается!
– Какая же вы пакостная сволочь! – отбриваю его среди мрака, ночи, вони и так далее… Больше ему меня не сбить! Вышел весь его номер… Ни за что не отстану от него, хоть на край света… Пусть катится к едрене фене!..
Он прибавляет ходу… Быстро шагаем, но я не отстаю ни На вершок. При переходе улиц из него возникают болотные огоньки… Из тряпья его, изо всех мест… В пути вещь удобная…
– «Туит-Туит-клуб!» – дребезжит он. Туда, надо думать, и ведет нас… Ночной клуб, какое-то сомнительное заведение… Начнутся всякие излишества, безудержный загул… С самого начала было ясно! Кутеж престолонаследных князей! Он верещит как нанятый: «Yap! Yap! «Туит-клуб!» Чтобы мы ликовали в предвкушении, чтобы голова кругом пошла… Ну, нет! Не уйдет от меня эта вонючка!.. Что-то варится в его котелке, дружком он просто прикидывается… Ему нужно, чтобы девчонка принадлежала ему одному… Новая вампирская хитрость… На какое-то дельце меня заманивает… Какая-то подлая преступная затея… Что-то особенное собирается отмочить. Ох, чую, какая-то жуткая месть! Только я начеку! Черта лысого он получит, вот что!.. А сам все думаю, думаю… О моем мешке со скобяной всячиной-перевсячиной… Когда он бултыхался у меня на спине, мне сопутствовала удача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99