Самое главное ему удалось сохранить: ему оставили руки развязанными. Он сам себя чуть не выбил из седла, и винить некого. Несмотря на перенесенное унижение, он пытался оправдать и оправдывал. Там действительно могло быть некогда, ходили слухи о сильном обострении болезни Сталина, и вполне вероятно, что он не мог принять.
Правда, в этих своих мыслях он ощущал ложь перед самим собою и старался не думать. «Дело, дело,— говорил он.— Прежде всего дело, а там будет видно: победителей не судят. Всему свой час, дойдет очередь и до ГЭС, а пока убедить эту упрямую особу Борисову. Она сама не знает, что творит. Неужели нужно доказывать, что мак хорош вместе с пирогом, а сам по себе мало что решает?»
Он поднял глаза. Перед ним, пухлые руки в бока, стояла тетя Глаша, показывая всем своим видом, что ему пора спать и уступать она не намерена.
— Иду, иду,— сказал Дербачев.
На подсобном участке «Сельхозмаша», на берегу Острицы, появилась странная, очень громоздкая с виду, асимметричная машина. Ее приволок один из заводских колесных тракторов. Агрегат остановился на краю картофельного поля. Вокруг машины засуетились люди. Платон Николаевич Дротов увидел их с другого конца поля, где несколько женщин копали картошку для заводской столовой.
— Добрый день,— поздоровался со всеми Платон Николаевич.— Что вы собираетесь делать?
— Принимай помощников, Платон Николаевич. Приехали урожай снимать.
—- Как? Этим? — Платон Николаевич указал на машину.
— Этим,— подтвердил Поляков, не отрываясь от машины, облепленной со всех сторон инженерами и рабочими.— Не нравится?
— Ну шалишь! Потом рабочие с меня спросят,— возмутился Платон Николаевич.— Здесь не испытательный полигон. Артем Витальевич! — кинулся он к Селиванову; тот отмахнулся:
— Что тебе, Платон Николаевич? Потом, потом. Видишь, не до тебя. Сейчас из обкома приедут. Первая проба.
— Так ведь картошка...
— Цела будет твоя картошка. Эй, Яков Клавдиевич! —крикнул он Капице, перевесившемуся через край приемного барабана.— Что у тебя там?
— Один момент,— не сразу отозвался Капица в своем неизменном берете, простукивая приемник и ощупывая его чуть ли не носом,— он напоминал сейчас доктора, склонившегося над больным в момент кризиса.— Последняя проверочка. Сейчас, сейча-а-ас! — Он выпрямился и, блеснув глазами, негромко приказал: — Романкин, к штурвалу!
— Вам все глаза там запорошит, Яков Клавдиевич...
— Лишние разговоры отставить! Поляков, готовность?
— Готов.
— Начали.
Дмитрий включил скорость, кто-то забежал вперед, замахал руками. Он оглянулся и увидел две неизвестно когда подъехавшие машины, знакомых и незнакомых людей, Дербачева, вылезающего из машины, Степана Лобова.
Тот уже успел подойти и стоял, недоверчиво разглядывая поднятые сейчас в холостое положение подрезные ножи, они опускались во время уборки свеклы.
— Степан Иванович, здравствуй! — крикнул Дмитрий, и Лобов помахал ему, продолжая осматривать машину.
— Ну, что же ты, Поляков? — нетерпеливо сказал Капица сверху, делая вид, что не замечает прибывшее начальство.
Дмитрий тронул, направляя трактор на две крайние грядки, трактор пошел легко, потом сзади застучало, заскрежетало. Дмитрий почувствовал, что его вместе с трактором дернуло назад, он переключил скорость, и трактор пополз вперед, и сзади шумело, грохотало, двигалось, и Дмитрий не хотел оглядываться, боялся. Он не улавливал нужного, слаженного ритма в работе машины, и мысленно проверял снова все схемы и соединения комбайна, и пытался понять, отчего бы ему барахлить. Он повернул голову — за машиной тянулась туча пыли. Трактор пошел плавнее и легче, можно было прибавить скорость. Дмитрий переключил. Грохот и скрип сзади стал тише, затем скрип исчез, в грохотании появилось слаженное, ритмичное постукивание, и он еще добавил скорость, и услышал «ура-а!», и уже больше не стал оглядываться. Он остановился, когда Селиванов забежал вперед и поднял руки. Дмитрий никогда не видел директора таким возбужденным. Когда Поляков спрыгнул с трактора, все стояли вокруг Капицы, наперебой жали ему руки,— тот моргал мокрыми рыжими ресницами и испуганно озирался по сторонам, отбиваясь от наседавших рабочих,
взявшихся его качать. Лобов и еще кто-то рылись в земле, искали оставшуюся картошку.
Дмитрий взобрался на агрегат, заглянул в бункер и спрыгнул, тоже бросился к Капице поздравлять. Тот же разговаривал с Дербачевым.
— Вес — три тонны, это немного, легко переключается с картофеля на свеклу и обратно. Нужны настоящие испытания, конечно. Хочу вас поставить в известность, Николай Гаврилович, такие машины при данном состоянии нашего завода мы выпускать серийно не можем. Нужна частичная реконструкция цехов.
Дербачев вытер вспотевший лоб.
— Жарко. Давайте подготовьте докладную записку поподробнее и приходите. Только не затягивайте. Подумайте и обоснуйте.
— Понял, Николай Гаврилович.
— Ну, поздравляю еще раз.
— Сглазите. Не поздравляйте окончательно.
— Нечего скромничать, Яков Клавдиевич.
— Я не скромничаю. Поляков, еще один круг! В темпе!
— Берешь на испытание? — спросил Дербачев Лобова. Степан тотчас кивнул. Потапов из «Красных Зорь» запротестовал:
— Пополам, Николай Гаврилович.
— Не жадничай, Володька,— усмехнулся Лобов.— По-соседски поделимся.
— Знаю, поделишься. Только попади тебе — хап и проглотишь. Сосед — знаю.
— Ладно, ладно, без фокусов. У вас есть еще дела в городе? — спросил их Дербачев.
— Я сразу домой, Николай Гаврилович.
— И я.
— Поговорите с заводскими. Договоритесь окончательно.
Поехал, до свидания.
На третий день после пробного испытания комбайна Дербачеву позвонил Селиванов.
— Что? — не сразу понял Дербачев.— Говорите громче, пожалуйста, что?
— Комиссия из министерства. Как снег на голову, без предупреждения. Ревизуют. Чушь, говорят, развели. Кто санкционировал? Категорическое приказание — работы прекратить.
— Кто возглавляет комиссию?
— Толстиков. Иван, Спиридонович по отчеству.
— К черту отчество. Хорошо. Ждите.
Дербачев положил трубку, сплюнул. Опять начинается... Принесло их некстати. Вот воронье! Как чувствуют.
День выдался трудный, в обкоме устали. Ближе к вечеру натянуло тучи, заморосил дождь. Первый дождь за последний месяц. Теплый, по-осеннему мелкий и тихий. Клепаное вернулся расстроенный.
— Пустая трата времени, Николай Гаврилович,— сказал он.— Этот дипломированный осел ничего не слушает. Бубнит об инструкциях, о предписании. Здесь не так просто. В его уверенности есть что-то нехорошее.
До конца дня с нужными людьми из министерства связаться не удалось, и у Дербачева разболелась голова. Идти в дождь не хотелось, он вызвал машину. Стемнело, когда он вышел на улицу, огляделся.
Мокрые тротуары, мостовые, стены, мокрые стекла фонарей выхватывали улицу из темноты кругами.
Фигура в черном от дождя плаще отделилась от стены, шагнула ему навстречу. Дербачев узнал Дмитрия.
— Здравствуйте, Николай Гаврилович. Вы заняты были, не соединяли.
— Здравствуй, Поляков. Ну давай, что там у тебя? Завтра никак нельзя? — сказал Дербачев, поеживаясь, отыскивая глазами машину.
— Никак, Николай Гаврилович.
Дербачев сбоку взглянул в лицо Полякову, поднял воротник плаща.
— Давай пройдемся, голова у меня что-то...— Он кивком отпустил подъехавшего шофера.
— Лобов вчера арестован.
— Что? — Дербачев остановился.— Подожди, подожди. Давай по порядку.
— Арестован, Николай Гаврилович. Еще не знаете? Обыск. Все перевернули, искали что-то — четверо приезжало.
— Откуда тебе известно?
— Жена прибежала, Марфа,— всю ночь шла. Соседнего председателя, Потапова, из «Красных Зорь», тоже взяли.
Дербачев щелкнул зажигалкой, защищаясь от дождя, прикурил,— Дмитрию были видны его руки с широкими плоскими ногтями.
— Где она сейчас?
— У меня. Не знаю, может, уснула. Тридцать километров по такой грязи — хотела к пасынку еще идти, к сыну Лобова, он здесь в ветеринарном учится. Отговорил до утра. Что все-таки происходит, Николай Гаврилович? Я же знаю Лобова...
— Я тоже его знаю, Поляков.
Дербачев засунул руки в карманы плаща. Глаза успели привыкнуть к темноте, лужи под ногами черно отсвечивали. На этом месте несколько веков назад стоял дремучий лес. А в Острице, с зажатыми в зубах камышинами, таились славянские воины. На Вознесенском холме при установке памятника Неизвестному обнаружены остатки их поселения.
Все ползло из-под ног, и не за что зацепиться. Его вроде бы и не тронули — хитро завинчено. А ведь уборка не ждет. Горизову хлеба, конечно, хватит. Ему о поставках заботиться нечего. Только кричим о бдительности. Но этих людей он знает, тут он не уступит, черта с два.
Дербачев перекусил мундштук папиросы, выплюнул. Да, интересно, сколько они могли просидеть с камышинами под водой?
— Николай Гаврилович,— услышал он настойчивый голос Дмитрия и через силу разжал зубы:
— Возвращайся домой. Разбираться будем.
— Что ей сказать, Лобовой?
— Что бы ты ни сказал, ей не станет спокойнее. Пусть ждет.
— Вы серьезно?
— Вполне. Уговори ее вернуться домой. Пусть никуда здесь не ходит. Так лучше.
— Николай Гаврилович...
— Ты меня слышишь, Поляков? Я знаю, что говорю. Иди. Будет нужно — найду тебя.
— Да, конечно.
— Поляков! — окликнул Дербачев, когда тот пошел, и Дмитрий вернулся.— Слушай, Дмитрий, веди себя спокойно, понял? Работай. Ты меня понял?
— Стараюсь.
— Силы нужно беречь.
Дмитрий пожал протянутую холодную руку и молча зашагал — в промокших ботинках чавкала вода.
Дербачев вернулся в обком, не раздеваясь, взял телефонную трубку. Набрал номер.
— Это — Дербачев. Мне генерала Горизова. Дежурный? Простите, не расслышал. Особое задание? Дней десять — пятнадцать? Так. Попрошу разыскать полковника Иваню-хина и передать ему. Прошу срочно зайти в обком. Да, срочно, срочно.
Дербачев положил трубку. Он уже во всем видел тай-
ный, скрытый смысл. И в аресте коммунистов — председателей колхозов — без его ведома, и в отсутствии Гори-зова, и в тоне дежурного, который, как показалось Дербачеву, отвечал заученными фразами.
Иванихин явился через полчаса — в хорошем штатском сером костюме, выбритый, с большим кожаным портфелем, раздутым от бумаг.
— Разрешите? — спросил он, внося портфель с медными застежками раньше себя.— Приветствую, Николай Гаврилович. Прибыл.
— Садитесь, Иванихин. Вы не сможете объяснить, где Горизов?
— Пути начальства неисповедимы,— улыбнулся полковник, устраивая портфель на коленях.— Генерал Горизов на особом задании. Мне поручено информировать вас. За время вашего отсутствия вскрыто большое дело.— Полковник оглянулся.— Нас никто не может здесь слышать?
Дербачев закурил, придвинул папиросы полковнику. Иванихин поморщился, жалостно вздохнул:
— Никак нет — бросил месяц тому назад. Знаете ли, желудок.
— Болит? — поинтересовался Дербачев, с видимым наслаждением попыхивая дымом.
— Эскулапы признали язву.— Иванихин опять поморщился, неожиданно весело поинтересовался:—С фильтром курите, Николай Гаврилович?
— Нет, обычные.
— И зря, Николай Гаврилович. Настоятельно рекомендую.
— Учту, спасибо. А теперь скажите, полковник, на каком основании, да еще в разгар осенних работ, вы арестовываете председателей без ведома обкома? Горизов в самом деле в отъезде?
— Так точно, уехал в район, три дня тому назад в Белковом был. С тех пор сведений не имею.
— «Не имею»! Черт знает что!—Дербачев дал волю сдерживаемому гневу.— Арестованы Лобов, Потапов — председатели лучших в области колхозов.
— Дело серьезнее, чем вы думаете, Николай Гаврилович. Вас не хотели отвлекать от уборочной кампании, хотели поставить в известность, когда картина прояснится совершенно.
— А конкретнее?
— Если вы располагаете временем, я обстоятельно доложу.— Иванихин отставил локоть и взглянул на часы.— На это потребуется час.
— Говорите.
Дербачев слушал, пытаясь вникнуть в недосказанное. Внутренним безошибочным чутьем угадывал, что все происходящее имеет прямое отношение к нему. Точнее, направлено против него. Он не верил, что Горизова нет в Осторецке, не верил ни одному слову полковника. Лобов, Потапов — саботажники? Подрыв колхозного строя — чепуха абсолютная. Так. Докладная в райком партии Борисовой о неблагополучном положении в колхозе «Зеленая Поляна» шестилетней давности, донесение участкового о «повешенной картошке», издевательской надписи над нею и нежелание Лобова вести расследование, отказ назвать имена виновных, акт на падеж коровы — забили на питание косарей — просто смехотворные улики. Донесение о вырубке приусадебного сада Матвеем Прутовым — дискредитация распоряжения советской власти, демонстрация протеста — это посущественней. Нарушение севооборота, скрытие поголовья? Незаконная выдача хлеба на трудодни? Так, так... Что еще? Все? В ответ на его требование представить самые достоверные, самые убедительные улики?
Дербачев сердито спросил:
— И вы верите?
— Нам нельзя, Николай Гаврилович, верить или не верить. Я обязан следовать фактам...
— Вы считаете факты достаточными?
— Мы — меч в руках государства, партии. Вы знаете, Николай Гаврилович, чьи это слова,— закончил свою мысль Иванихин и сильнее придавил к себе портфель.
— Оставьте в покое Дзержинского, Иванихин. В чем вы хотите убедить? Арестованные вами — коммунисты. Я вынужден назначить партийное расследование. Комитет партии отвечает за каждого своего коммуниста.
Раздался телефонный звонок.
— Дербачев. Выполнила годовой план? Поздравляю. Областной комитет поздравляет коллектив швейной фабрики. Завтра на митинге? Буду. Это большое событие, большая победа. Спасибо.
Иванихин не счел нужным нарушать молчание, слышно было, как шелестит по стеклу дождь.
— Да, за каждого коммуниста,— повторил Дербачев, точно забыв о присутствии в кабинете другого человека.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69