Это противодействие проявит себя в первую очередь в настроениях критик
и в адрес цивилизации и найдёт своих апологетов в таких авторах как Паул
ь де Лагард, Юлиус Лангбен и Ойген Дюринг. Конечно, обличавшееся ими недом
огание относилось к симптомам общецивилизационного кризисного настро
ения, представлявшего собой реакцию на лишённый фантазии, прагматическ
ий оптимизм эпохи. На рубеже веков оно наделало немало шума как в Соединё
нных Штатах, так и во Франции, привлекло внимание к делу Дрейфуса, к «Аксьо
н франсэз», к манифестам Морраса и Барреса. Габриеле д'Аннунцио, Энрико Ко
ррадини, Мигель Унамуно, Дмитрий Мережковский и Владимир Соловьёв, Кнут
Гамсун, Якоб Буркхардт и Дэвид Герберт Лоуренс стали, при всех их индивид
уальных различиях, выразителями сходных страхов и противодействий. Одн
ако в Германии этот, подобный вторжению и чрезвычайно глубокий перелом,
так внезапно перебросивший страну из её бидермайера
Стилевое направление в ав
стрийском и немецком искусстве в первой половине XIX в. Название дано по фа
милии литературного персонажа, олицетворявшего простодушного, недалёк
ого обывателя. Ч Прим. перев.
в модерн и требовавший при этом все новых разрывов и расставаний, п
ридал здешнему протесту несравнимую с остальной Европой экзальтирован
ную окраску, где страх и отвращение по отношению к действительности соче
тались с романтической тоской по канувшим в Лету идиллическим порядкам.

И эта традиция тоже пришла издалека. Страдание по поводу «опустошений»,
приносимых процессом цивилизации, можно было проследить до Руссо или «В
ильгельма Майстера» Гёте. Апологеты этого неприятия презирали процесс
и не без гордости признавались в своей Ч не от мира сего Ч отсталости; вс
е они были наблюдателями вне своего времени, стремившимися, как писал Ла
гард, увидеть такую Германию, которой никогда не было и, может быть, никогд
а и не будет. Ко всем фактам-возражениям они относились с высокомерным пр
енебрежением и горько сетовали на «одноглазый разум». Свой порою весьма
остроумный иррационализм они обращали против биржевого дела и урбаниз
ации, принудительных прививок, мирового хозяйства и позитивистской нау
ки, против «коммунизации» и первых аэропланов Ч короче говоря, против в
сего процесса эмансипации современного мира, того процесса, из проявлен
ий которого они рисовали общее полотно катастрофического «заката души
».
Будучи «пророками озлобленной традиции», они жаждали прихода дня, когда
будет положен конец опустошению и «старые боги вновь выйдут из вод».
Противопоставлявшиеся ими новому времени представления о ценностях, в
ключали в себя естественность, искусство, прошлое, аристократию и любовь
к смерти, а также право сильной цезаристской личности. Бросается в глаза,
что этот протест, содержавший сетования по поводу упадка немецкой культ
уры, нередко был пронизан идеями империалистического мессианства, в кот
орых страх обращался в агрессию, а отчаяние искало утешения в величии. Са
мая известная книга, выразившая эту тенденцию времени, принадлежала пер
у Юлиуса Лангбена и называлась «Рембрандт-воспитатель». Вышедшая в свет
в 1890 году, она пользовалась невероятным успехом и уже за полтора-два года
насчитывала до сорока переизданий. Такая широкая популярность этого эк
сцентричного свидетельства паники, антисовременности и националистич
еского мессианского бреда приводит к мысли, что сама книга была выражени
ем того кризиса, который она изгоняла своими заклинаниями с такой страст
ью и ожесточением.
Чуть ли не ещё более чреватым последствиями нежели соединение враждебн
ого отношения к цивилизации с национализмом эпохи явилась Ч как это уже
имело место с социал-дарвинистскими и расистскими теориями Ч смычка э
тих чувств с антидемократическими идеями. И это было диагнозом, свидетел
ьствовавшим о болезни того либерального западного общества, которое ос
новало свой политический строй на принципах Просвещения и Великой фран
цузской революции. Этот поворот носил общеевропейский характер, так, «в
частности, во Франции и в Италии», как писал позднее Жюльен Бенда, около 1890
года писатели «с поразительной проницательностью осознали, что доктри
ны абсолютного авторитета, дисциплины, традиции, отрицания духа свободы
, утверждения нравственной оправданности войны и рабства дали возможно
сть занять гордые и несгибаемые позиции, и в то же время они в значительно
большей степени отвечали представлениям простых людей, нежели сентиме
нтальные либерализм и гуманизм»
Benda J. La trahison des clercs. Paris, 1928, цит. по: Stern F. Kulturpessimismus, S. 6. Своего рода д
обавлением к этому могут служить слова Грегора Штрассера, сказанные им в
июне 1932 г.: «Сознательно противопоставляя себя французской революции, бу
дучи её антиподом и преодолением, национал-социализм отвергает суеслов
ие об индивидуализме, исказившем внутреннее германское представление
о свободе понятием внутреннего экономического беспредела; он отвергае
т рационализм, учение о разуме, которое готово признавать властителями с
удеб народа и государства лишь ум и интеллект, а не полнокровную волю и ду
шу человека. Таким образом, национал-социалистическая идея государстве
нности подразумевает в конечном счёте смену либеральной эпохи…» См
.: Strasser G. Kampf um Deutschland, S. 381 f.
. И хотя страдание по поводу модерна, было, несмотря на все литератур
ные успехи, все ещё делом лишь какого-то исключительного меньшинства, эт
и настроения Ч снова говоря о Германии Ч постепенно станут, и в первую о
чередь через молодёжное движение, которое было не просто ими охвачено, а
стало прямо-таки фанатическим и чистым их выражением, сказываться всё с
ильнее и сильнее. «Вся великая тяга немцев, Ч опишет эту позицию Фридрих
Ницше, Ч направлялась против Просвещения и против революции в обществе
, которая с грубым непониманием принималась за следствие первого: пиетет
по отношению ко всему ещё существующему пытался обратиться в пиетет по
отношению ко всему, что существовало, только чтобы вновь наполнились сер
дце и дух и не оставили в себе места для будущих и обновляющих целей. На ме
сте культа разума был воздвигнут культ чувства…»
Nietzsche F. Morgenroete. In: Nietzsche F. Werke. Bd. 1, S. 1145.

И, наконец, враждебные цивилизации настроения времени сомкнутся и с анти
семитизмом. «Немецкий антисемитизм реакционен, Ч такой вывод сделает в
1894 году из обширных, проводившихся по всей Европе исследований Герман Ба
р, Ч это бунт маленьких бюргеров против промышленного развития»

Bahr H. Der Antisemitismus. Ein internationales Interview. Berlin, 1894. Публикация Бара основывалась на беседах со многим
и немецкими и европейскими писателями и общественными деятелями.
. Постановка знака равенства между евреями и модерном и впрямь не б
ыла лишена оснований, равно как и утверждение об их особой приспособляем
ости к условиям капиталистической экономики, построенной на конкуренц
ии. Вот это и являлось двумя сильнейшими мотивами всех страхов за будуще
е. Вернер Зомбарт напишет даже, что «еврейская миссия» заключается в том,
чтобы «ускорить переход к капитализму… (и) устранить пока ещё сегодня за
консервированные остатки докапиталистической организации, разлагая п
оследние ремесла и ремесленного толка торговлю»
Sombart W. Die Juden und das Wirtschaftsleben, S. 140 f. Интересн
ые мысли по этому поводу содержатся также в книге Э. Райхман: Reichmann E. G. Flucht in den Hass, S. 82 ff.
См. в этой связи кроме того: Neumann F. Behemoth, S. 121. Нойман уже в 1942 году считал, что антисем
итизм в Германии был чрезвычайно слабым, а «немецкий народ Ч наименее а
нтисемитским» и что именно это обстоятельство и позволило Гитлеру сдел
ать антисемитизм подходящим оружием.
(193). На фоне этого развития традиционно мотивировавшаяся религиозн
ыми причинами ненависть к евреям становится во второй половине XIX века ан
тисемитизмом, обосновывающимся уже причинами биологическими или социа
льными. В Германии для популяризации этой тенденции особенно много сдел
ают философ Ойген Дюринг и неудавшийся журналист Вильгельм Марр (в своём
труде под характерным заголовком «Победа иудеев над германцами, рассмо
тренная с неконфессиональной точки зрения. Via Victis!
Жертвенный путь. Ч Прим. п
ерев.
), но те же рефлексы были характерны и для Европы в целом. Антисемити
зм в Германии был, несомненно, не более интенсивен, чем во Франции, и, уж кон
ечно же, куда слабее, чем в России или в Австро-Венгрии, в антисемитских пу
бликациях того времени то и дело встречаются сетования на то, что их идеи
при столь широком распространении не могут все же похвастаться успехом.
Но в ту пору, когда иррациональные ожидания бродили повсюду, как бездомн
ые собаки, антисемитизм именно по причине содержавшейся в нём полуправд
ы представлял собой питательную среду для распространения дурных наст
роений, хотя он и не был ничем иным, как возведённым в мифологическую степ
ень проявлением страха. Воздействие и резонанс творчества Рихарда Вагн
ера как раз и состоят в том, что он, как никто другой, мобилизовал магию иск
усства против явственно просматривавшегося во всех этих явлениях проц
есса снятия чар и что это настроение времени, переведённое на язык мифа, о
брело в его творчестве всепокоряющий эффект Ч тут и пессимизм по отноше
нию к будущему, и осознание наступающего господства золота, и расовый ст
рах, и трепет перед грядущим веком плебейской свободы и уравниловки, и пр
едчувствие близящегося заката.
Многообразные самоуничижительные аффекты буржуазного времени будут, н
аконец, выпущены на свободу и одновременно радикализованы войной; она ве
рнёт бытию утерянную в безрадостных буднях цивилизации возможность не
слыханного самовозвышения, узаконит насилие и уготовит триумфы разруш
ению, явится, как писал Эрнст Юнгер, с помощью огнемётов «великим очищени
ем через ничто»
Tagebuch, 21.IX.1929, цит. по: Sontheimer К.Antidemokratisches Denken, S. 129.
. Война и была как раз отрицанием либеральной и гуманистической ид
еи цивилизации. Чуть ли не магическая сила военных впечатлений, тоже осв
ещённых соответствующей литературой европейского покроя и ставших опо
рными пунктами разнообразнейших концепций обновления, имела своим ист
оком именно этот опыт. Одновременно война научила тех, кто назовёт потом
себя её наследниками, смыслу и преимуществу быстрых и единоличных решен
ий, абсолютного подчинения и одинакового образа мыслей. Компромиссный х
арактер парламентских режимов, их слабость в принятии решений и их часты
й паралич не обладали притягательной силой для поколения, вынесшего с во
йны миф об отлично слаженном боевом коллективе.
Только с учётом всех этих взаимосвязей можно понять, почему провозглаше
ние демократической республики и включение Германии в систему послеве
рсальского мира было воспринято отнюдь не просто и не только как результ
ат поражения. Для сохранивших свою силу настроений неприятия цивилизац
ии и то, и другое означало не просто изменение политического положения, а
грехопадение, некий акт метафизического предательства и глубокой изме
ны самому себе, ибо в жертву сложившимся в данный момент обстоятельствам
приносилась Германия, романтичная, погруженная в раздумья и чуждая поли
тике Германия, которую теперь отдавали на заклание той самой идее западн
ой цивилизации, что несла угрозу уже самой её сути. Примечательно, что «Фе
лькишер беобахтер» назвала Версальский договор «сифилитическим миром
», который, как и эта болезнь, «рождается от короткого запретного удоволь
ствия, начавшись с маленькой твёрдой опухоли, поражает постепенно все чл
ены и суставы, да и всю плоть, включая сердце и мозг согрешившего»
VB, 6.IV.1920; Артур Мёллер ва
н ден Брук говорил о «присущей немцам мании перенимать все идеи западник
ов», словно быть принятым в круг либеральных наций Ч это бог весть какая
честь.
. Страстное, принципиальное неприятие «этой системы» вытекало име
нно из нежелания оказаться в составе ненавистной «империи цивилизации
» со всеми её правами человека, демагогией насчёт прогресса и страстью п
росвещать, с её тривиальностью, испорченностью и тупыми апофеозами благ
осостояния. Немецкие же идеалы верности, божьего милосердия, любви к оте
честву оказались, как это сказано в одном из многочисленных жалобных пис
аний того времени, «безжалостно выкорчеванными в бурях революционных и
послереволюционных времён», а на их место пришли «демократия, движение н
удистов, безудержный натурализм, товарищеский брак»
Из статьи священника д-ра
Бюттнера: Dr. Buettner. Die sozialistischen Kinderfreunde. In: Gelbe Hefte, 1931, Nr. 7, S. 263. Приведённое ниже высказывание Э. Ники
ша см.: Niekisch E. Entscheidung. Berlin, 1930, S. 118.
.
И во все годы существования республики наблюдается Ч в том числе и сред
и правой интеллигенции, продолжавшей враждебную традицию вильгельмовс
кой эры по отношению к цивилизации, Ч тяга к союзу с Советским Союзом, ве
рнее, с Россией, бывшей, как материнское чрево, сердцевина, «четвёртое изм
ерение», предметом эмфатических ожиданий. В то время как Освальд Шпенгле
р призывает к борьбе против «внутренней Англии», Эрнст Никиш, другой апо
логет сопротивления во имя духовной идентичности нации, пишет: «Пора нем
ецкому пробуждению обратить взоры на восток… ход на запад был немецким н
исхождением; поворот на восток будет снова восхождением к немецкому вел
ичию». «Мелкотравчатому либерализму» противопоставляется «прусско-сл
авянский принцип», а столице Лиги наций Женеве Ч «ось Потсдам Ч Москва
». Страх засилья над немецким духом материалистического и демифологизи
рованного западного мира оказывается тут сильнее страха перед угрозой
всемирного коммунистического господства.
Первая послевоенная фаза явилась катализатором не только страха перед
революцией, но и чувства отрицания цивилизации, а они, в свою очередь, поро
дили синдром необычайного динамизма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56