см
.: Heiden К. Hitler. Bd. 1, S. 55.


На протяжении всей войны Гитлер был связным между штабом полка и передов
ыми позициями, и это задание, когда ему приходилось полагаться только на
самого себя, отвечало его характеру одиночки. Один из его тогдашних кома
ндиров потом вспоминал о нём как о «спокойном, несколько невоенного вида
человеке, который поначалу ничем не отличался от своих товарищей». На не
го можно было положиться, как на добросовестного и, по словам того же исто
чника, солидного человека. Но и здесь он считался чудаком, «чокнутым», как
почти единодушно говорили о нём другие солдаты. Часто сидел он «в углу, с к
аской на голове, погруженный в свои мысли, и никто из нас не мог вырвать ег
о из этой апатии» Все оценки, а их за эти почти четыре года наберётся довол
ьно много, звучат так же или примерно так же, ни одна из них не производит ж
ивого впечатления, но эта их бесцветность отражает серость самого объек
та.
Даже те эксцентричные черты, которые его отличали, носят на удивление бе
зличностный характер и высвечивают не столько его личность, сколько при
нципы, коим он следовал. Примечательно, что случавшиеся у него порою слов
оизвержения, с помощью которых он освобождался от своих раздумий, касали
сь не тягот солдатской жизни, которых была тьма, а выражали его страх за по
беду, подозрения в предательстве и в наличии невидимых врагов. Нет ни одн
ого эпизода, который придавал бы ему индивидуальный облик, ни одного при
знака какой-либо самобытности, а единственная история, которая дошла из
того времени и вошла потом во все хрестоматии, действительно, является н
е чем иным, как хрестоматийным рассказом о том, как однажды Гитлер, будучи
послан с донесением, наткнулся у Мондидье на отряд из пятидесяти француз
ов и как он благодаря своей находчивости, мужеству и хитрости сумел их об
езоружить, взять в плен и привести к своему командиру
Эту легенду пересказывае
т, например, Ф. Булер: Bouhler Ph. Kampf um Deutschland, S. 30 f. По вопросу в целом см. также
: Bullock A. Op. cit. S. 49 f.; Maser W. Fruehgeschichte, S. 124 f.; Wiedemann F. Op. cit. S. 21 ff.; Brandmayer B. Meldegaenger Hitler. Muenchen, Ч 1933; Mend H. Adolf Hitler im Felde; Meyer A. Mit Adolf Hitler im Bayerischen Reserve-Infanterie-
Regiment 10 List. Neustadt-Aich, 1934.
.
Его образцовое усердие казалось прямо-таки перерисованным с картинки п
атриотического календаря, а по сути дела было просто иной формой ухода о
т окружающего мира, бегством в мир стереотипов. Во время одной разведыва
тельной операции он вырывает своего командира из-под огня неожиданно за
говорившего пулемёта противника, «заслонив его собой», и умоляет «не дат
ь полку за такой короткий срок во второй раз потерять своего командира»
См.: Deuerlein E. Aufstieg, S. 77.
Там же на стр. 79 приведён полный список военных наград и орденов Гитлера.
. Конечно же, он был Ч вопреки всем имевшим потом место, но диктовав
шимся политическими соображениями сомнениям Ч храбрым солдатом. Уже в
декабре 1914 года его наградили «железным крестом» 2-й степени, и «это был са
мый счастливый день моей жизни, Ч пишет он портному Поппу, Ч правда, мои
товарищи, которые тоже его заслужили, почти все погибли». В мае 1918 года его
награждают полковой грамотой за храбрость перед лицом врага, а 4 августа
того же года Ч редким для рядового «железным крестом» 1-й степени.
Правда, конкретный повод для этой награды так и остался невыясненным до
сегодняшнего дня, сам же Гитлер об этом никогда не говорил Ч предположи
тельно, чтобы не афишировать тот факт, что наградили его по представлени
ю полкового адъютанта еврея Хуго Гутмана. И в истории полка нет об этом ни
слова, а имеющиеся свидетельства сильно рознятся друг с другом. В них либ
о утверждается Ч явно имея в виду упоминавшуюся историю, Ч будто Гитле
ром был взят в плен английский патруль из пятнадцати человек, либо расск
азывается о полном драматизма задержании им десяти, двенадцати или даже
двадцати французов, причём Гитлеру приписывается даже свободное владе
ние французским языком, хотя в действительности тот знал по-французски
лишь одно-два выражения, да и те нетвёрдо. А в ещё одном свидетельстве утв
ерждается, будто он под сильным огнём сумел пробраться на батарею и тем с
амым предотвратил грозящий обстрел собственных позиций. Вероятнее же в
сего, награду он получил не за какой-то отдельный подвиг, а за свою доброс
овестную, хотя и незаметную службу в течение всех этих лет. Но что бы ни бы
ло поводом, в плане будущего фронт оказал Гитлеру неоценимую услугу. Он д
ал ему, австрийцу, в определённом смысле более высокое право считать сво
ей родиной Германию и тем самым вообще создал необходимые предпосылки д
ля успешного начала его карьеры Ч благодаря фронту было обретено и леги
тимировано право Гитлера на решающий политический голос, равно как и пра
во на политических приверженцев.
А вот в самой армейской среде, среди солдат-камерадов, его экзальтирован
ное чувство ответственности, его ефрейторское беспокойство за весь ход
военных событий часто вызывали критическую реакцию: «Мы все его ругали,»
Ч вспоминал потом один из его однополчан, а другие говорили: «Ну, чокнуты
й хочет ещё нашивку заработать». На его худом, желтоватом лице постоянно
лежал отпечаток подавленности. И хотя нельзя сказать, что его совсем уж н
е любили, Ч нет, скорее чувствовали, что он, как и раньше, держал всех на ра
сстоянии, благодаря чему и ощущал, что он не такой, как его камерады. В отли
чие от них у него не было семьи, он не получал и почти не писал писем, не разд
елял он и банальных солдатских привычек, их забот, не терпел их историй о б
абах и их гогота: «Ничто я так ненавидел, как эту грязь», Ч скажет он потом
, вспоминая об этом времени, и будет уверять, что вместо всего этого он мно
го размышлял над проблемами жизни, читал Гомера, Евангелие и Шопенгауэра
, так что война заменила ему тридцать лет учёбы в университете
Frank H. Op. cit. S. 40.
. Будучи упрямее, чем все они, он полагал, что только он один и знает по
длинную суть, и черпал в своём одиночестве, в своей сиротливой уединённо
сти сознание особой избранности. Сохранившиеся фотографии того времен
и дают определённое представление об этой специфической отчуждённости
по отношению к другим солдатам, о несовпадении его и их побуждений и прак
тического опыта: Гитлер, бледный и замкнутый, сидит вместе с ними, но так д
алёк от них.
Эта совокупная неспособность к человеческим отношениям и была, надо дум
ать, главной причиной того, что за все четыре года на фронте Гитлер дослуж
ился только до ефрейтора. Выступая на Нюрнбергском процессе, офицер, быв
ший в течение многих лет начальником штаба полка Листа, сказал, что вопро
с о производстве Гитлера в унтер-офицеры поднимался, но в конечном итоге
было решено этого не делать, «поскольку мы не могли обнаружить в нём кома
ндирских качеств». Говорят, что и сам Гитлер не хотел, чтобы его повышали
Wiedemann F. Op. cit. S. 26.
.
То, что нашёл он на войне, в казармах и на солдатских биваках, было тем видо
м связи между людьми, который отвечал его естеству и характеризовался га
рантированным шансом на безликость: и снова тут он встретил форму жизни
мужского общежития, хотя и изменившуюся в том плане, что теперь, наконец, о
на соответствовала его потребностям в социальном престиже, его внутрен
нему непокою, равно как и его любви к патетике. Но и тут, как и там, его социа
льные рамки определялись его нелюдимостью и мизантропией, а также его по
ниженной потребностью в контактах. Родину, которой у него не было, он обрё
л на войне, и ничейная полоса стала его домом.
И это с абсолютной буквальностью подтверждается одним из его бывших ком
андиров: «Для ефрейтора Гитлера полк Листа был его родиной»
Ibid. S. 29. Аналогичное выска
зывание приводит X. Менд: «Окопы и команды были его миром, и ничего помимо э
того для него не существовало». См.: Mend H. Op. cit. S. 134.
. Эти слова снимают одновременно и противоречие между его, кажется,
доведённой до автоматизма дисциплинированностью во время войны и асоц
иальностью его аутсайдерства в предшествующие годы. После смерти матер
и он нигде ещё не чувствовал себя, как дома, и никогда не ощущал в такой сте
пени удовлетворённой свою одновременную тягу к приключениям и к порядк
у, к свободе и к дисциплине, как в штаб-квартирах, окопах и блиндажах на фро
нте. В противоположность щедрому на раны опыту предыдущих лет война была
для Адольфа Гитлера великим положительным моментом его формирования, «
огромным впечатлением», «грандиозным», «столь счастливым», как сам он эт
о сформулирует, безудержно приветствуя этот опыт, имевший для него, по су
ществу, метафизический ранг.
Сам Гитлер скажет, что война его перевернула
Tischgespraeche, S. 323.
. Ибо, помимо всего иного, она придала ему, чувствительному молодому
человеку, твёрдость и сознание его собственной ценности. Примечательно,
что теперь он уже не боится показаться на глаза своим родственникам Ч о
тпуск в октябре 1917 и в сентябре 1918 года он проводит у родных в Шпитале. Кроме
того, на фронте он узнал пользу солидарности, получил какие-то навыки сам
одисциплины и, наконец, ту веру в судьбу, которые будет отмечен патетичес
кий иррационализм его поколения в целом. Мужество и хладнокровие, которы
е были проявлены им под самым жестоким огнём, создали ему у однополчан св
оего рода нимб; если Гитлер рядом, говорили они, «то ничего не случится». К
ажется, эта уверенность произвела большое впечатление и на него самого;
она явно укрепила в нём ту веру в своё особое призвание, которую он настой
чиво сохранял в себе во все эти годы неудач.
Однако в то же время война усугубила и склонность Гитлера к критическим
размышлениям. Он, как многие другие, приобрёл на фронте убеждённость в то
м, что старые руководящие круги поражены бессилием, а тот строй, в защиту к
оторого он выступил с оружием в руках, одряхлел изнутри: «За этих убитых я
заставил бы ответить их командиров,» Ч поразил он как-то своим высказыв
анием одного из однополчан. Вопрос о новом порядке, который вдруг встал п
еред этим почти не интересовавшимся политикой молодым человеком из бур
жуазного круга, целиком захватил его. И хотя поначалу, по его собственным
словам, он «не лез в политику» или Ч как это звучит в другом месте, точно и
ллюстрируя аполитичность в годы жизни в Вене, Ч «так что тогда о политик
е и знать не хотел», его непреодолимая тяга к раздумьям перевернула все е
го прежние взгляды, и вскоре он стал обращать на себя внимание тем, что «фи
лософствовал о политических и мировоззренческих вопросах на примитивн
ый манер маленьких людей». Сохранилось его длинное, на двенадцати страни
цах, письмо начального этапа войны одному знакомому в Мюнхене, подтвержд
ающее это наблюдение. После подробного описания атаки, в которой ему дов
елось принять участие («Чудом остался я целым и невредимым»), он заканчив
ает своё послание следующим пассажем
Письмо Гитлера судебному заседателю Хепп
у, написанное в феврале 1915 года, фотокопия находится в Институте современ
ной истории в Мюнхене (далее Ч IfZ). Упомянутое выше замечание приводит Ф. Ви
деман (Wiedemann F. Op. cit. S. 29). To, что оно и в такой, скорее презрительной форме заслуживае
т доверия, подтверждает не только процитированное письмо, но прежде всег
о тот факт, что это замечание точно характеризует манеру Гитлера выражат
ь свои мысли вообще, сохранившуюся и в застольных беседах более поздних
лет. См. также: Wiedemann F. Op. cit. S. 24, Hitler A. Mein Kampf, S. 182.
:

«Я часто вспоминаю о Мюнхене
, и у каждого из нас только одно желание, чтобы поскорее наступил час распл
аты с этой бандой, час её разгрома, чего бы это ни стоило, и чтобы те, кому вы
падет счастье свидеться с родиной, увидели её чище и очищенной от всего ч
ужеземного, чтобы этими жертвами и страданиями, приносимыми ныне ежедне
вно многими сотнями тысяч из нас, чтобы этим потоком крови, изо дня в день
текущем супротив интернационального мира врагов, были не только разгро
млены внешние враги Германии, но и чтобы рухнул наш внутренний интернаци
оналисм (!). Это было бы ценнее любых земельных приобретений. С Австрией де
ло пойдёт так как я всегда говорил».

В политическом отношении содержание этого отрывка соответствовало иде
ологическим установкам, характерным для периода его жизни в Вене: страх
перед засильем других наций, а также защитная реакция по отношению к нек
оему миру врагов; но в зачаточном виде здесь присутствует и то представл
ение из арсенала австрийских пангерманцев, которое обернётся потом его
тезисом о примате внутренней политики, а именно, что расширению власти л
юбого государства должна предшествовать его внутренняя сплочённость;
Великой Германии следовало сперва стать немецкой, а лишь затем Ч велико
й.

В начале октября 1916 года после лёгкого ранения в левое бедро под Ле Барке Г
итлер был доставлен в лазарет в Беелице под Берлином. Почти целых пять ме
сяцев, до начала марта 1917 года, он провёл на родине и судя по всему, в это врем
я и начал приобщаться к политике.
Августовские дни 1914 года и фронтовой опыт врезались в его память прежде в
сего как факт внутреннего единства нации. На протяжении двух лет это ост
авлялось воодушевляющей, едва ли подвергавшейся серьёзным сомнениям и
стиной. Не имея ни своего очага, ни какого-либо пристанища, он отказывался
до того от просьб насчёт отпуска и жил, руководствуясь безмятежным рвен
ием, в своём фиктивном мире: «Это был ещё фронт старой, прекрасной армии ге
роев», Ч будет вспоминать он впоследствии с тоской
Hitler A. Mein Kampf, S. 209 ff.
. И тем более сильным оказался шок, когда в Беелице и в первую очеред
ь в Берлине он вновь столкнулся с теми же политическими, социальными и да
же земляческими антагонизмами, что и прежде. Отчаяние охватило его, когд
а он обнаружил, что времена всеобщего энтузиазма начального этапа уже пр
ошли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56