Вместо возвышающего присягания судьбе опять выдвинулись партии и
партийные свары, разногласия, неповиновения; и вполне возможно, что его с
охранившаяся на всю жизнь неприязнь к городу Берлину имеет своим истоко
м это его знакомство с ним, когда он пережил досаду, голод и разочарование
. С возмущением смотрит он на тыловых крыс, хвастающих своей «повышенной
смекалкой», отмечает ханжество, эгоизм, наживу на войне, и, сохраняя верно
сть своим комплексам венских дней, за всеми этими явлениями усматривает
происки евреев.
С тем же столкнулся он, выписавшись с незажившей раной, и в Мюнхене, где бы
л определён в запасной батальон; ему казалось, что он «уже не узнает» роди
ну. С нескрываемой желчью обращается он против тех, кто заставил пережит
ь это разочарование и разрушил прекрасную мечту о внутреннем единстве, э
тот первый его положительный опыт со времён детства, Ч с одной стороны, п
ротив «иудейских погубителей народа», из которых двенадцать или пятнад
цать тысяч следовало бы подержать «под отравляющими газами», а с другой
Ч против политиков и журналистов. Употреблявшиеся им выражения и сейча
с ещё выдают степень охватившей его ярости: «пустомели», «паразиты», «ве
роломные преступники-революционеры» Ч все они не заслуживали, по его с
ловам, ничего иного, как истребления, «нужно было бы безжалостно употреб
ить все средства военной силы для искоренения этой заразы»
Ibid. S. 186, 772.
. А единственное, чего он страстно, доходя прямо-таки до истерики, же
лал, так это победы; и ни предчувствие, ни расчёт не подсказали ему, что для
его восхождения от безвестности ему скорее уж нужно было бы поражение.
Поэтому, вернувшись назад на фронт весной 1917 года, он почувствовал себя ка
к бы на свободе, а весь этот штатский мир, к которому и до того никак не умел
приспособиться, Ч ещё более чуждым себе. Военные документы отмечают ег
о участие в позиционных боях во французской Фландрии, в весеннем сражени
и у Арраса и в ожесточённых осенних боях за Шемен-де-Дам. С беспокойством
отмечает он в это время «бессмысленные письма пустоголовых баб», способ
ствовавшие распространению на фронте охватывавшей родину усталости от
войны. С одним из своих сослуживцев, художником Эрнстом Шмидтом, он имеет
в ту пору обыкновение часто обсуждать, чем ему следовало бы заняться в бу
дущем, и Шмидт потом говорил, что его собеседник начал тогда задаваться м
ыслью, не попробовать ли ему свои силы в политике; правда, к какому-нибудь
решению он тогда, по словам Шмидта, так и не пришёл. С другой стороны, есть н
емало доказательств, что он продолжал ещё думать о карьере художника. Ко
гда в октябре 1917 года, вскоре после пресловутой мирной резолюции в рейхст
аге 19 июля 1917
года 212 голосами против 126 при 17 воздержавшихся принял не имевшую серьёзног
о международного отклика резолюцию о мире без аннексий и репараций. Ч Р
ед.
и незадолго до воинских побед рейха на восточном фронте, он приеха
л в отпуск в политический центр страны Берлин, то отправил Шмидту открыт
ку, в которой, в частности, писал: «Имею теперь наконец возможность немног
о получше изучить музеи».
Позже он будет уверять, что в маленьком кругу своих друзей он тогда часте
нько говорил, что, вернувшись из действующей армии, собирается, наряду с п
рофессией архитектора, заниматься и политикой. И будто бы даже уже знал, ч
ем конкретно будет заниматься, Ч станет оратором
См. ibid. S. 192; это свидетельство
Эрнста Шмидта (Ernst Schmidt Ч Гитлер в своей книге неправильно пишет Schmiedt, Ernst, ibid. S. 226) ста
ло известно благодаря В. Мазеру; открытку Э. Шмидту от 6 октября 1917 г. см. в: ВАК
, NS 26/17а. По поводу писем с родины см.: Hitler A. Mein Kampf, S. 208.
.
Это намерение соответствовало тому, в чём он убедился в венские дни, Ч лю
бым человеческим поведением можно управлять; его пугала и одновременно
привлекала мысль о будто бы действующих повсюду исподтишка закулисных
заправилах, и эта мысль наполнялась для него по-настоящему соблазнитель
ной силой, постольку, поскольку росло представление, что он сам в один пре
красный день станет в ряд этих заправил. Его картина человека исключала
любую спонтанность, добиваться можно было всего, «чудовищных, почти не п
оддающихся пониманию результатов», как он не без налёта изумления отмет
ит сам, если только нужные игроки в нужный момент приводили в действие ну
жные рычаги. Вот так и будет он оценивать Ч в совершенно несоразмерной с
тепени Ч движение исторических процессов, взлёт и упадок народов, класс
ов и партий Ч именно как следствие большего или меньшего пропагандистс
кого умения, и изложит это своё убеждение в знаменитой 6-й главе «Майн кам
пф» на примере германской и союзнической пропаганды.
Германия, считает он, потерпела поражение в противоборстве по причине пр
опаганды, которая была «по форме неудовлетворительной, а по существу пси
хологически неверной». Германское руководство было неспособно оценить
поистине ужасающий эффект этого оружия, оно запрещало такую пропаганду
, которая не отвечала его представлениям, а разрешало только «пресные па
цифистские помои», совершенно не способные «вдохновить людей на смерть
». В то время как для выполнения этой задачи «как раз и нужны самые гениаль
ные знатоки души», германская сторона доверила её самоуверенным и равно
душным неумёхам, в результате чего от пропаганды не только не было польз
ы, но порою ею наносился вред.
Совершенно по-иному действовала, по мнению Гитлера, противная сторона. О
н говорит, что был глубоко поражён «столь же бесцеремонным, сколь и гениа
льным способом» пропаганды союзниками всякого рода ужасов, и растекает
ся в велеречивых, изобилующих терминами рассуждениях по поводу, как он э
то сформулировал, безусловного, наглого, одностороннего упорства их изм
ышлений
Hitler A. Mein Kampf, S. 201; все остальные цитаты взяты из упомянутой 6-й главы; см.: Ibid. S. 193 ff.
. И он научился бесконечно многому» у неё, а поскольку в целом у него
была склонность демонстрировать собственные убеждения и воззрения на
примерах практики противника, то и свои принципы психологического возд
ействия он показывает сначала на примере вражеской пропаганды в первой
мировой войне. Надо сказать, что тезис о превосходстве противника в сфер
е ведения психологической войны отвечал весьма распространённому пред
ставлению самой немецкой публики. По сути, этот тезис был не чем иным, как
одной из легенд, которые пытались лежащими вне военной сферы причинами о
бъяснить гордой своей военной мощью нации то, что было для неё слишком не
объяснимым, Ч а именно, почему же после стольких побед на поле боя, после
стольких усилий и жертв Германия все равно проиграла войну. И Гитлер с ха
рактерной для него мешаниной из проницательности и косности, что делало
его умным и в его заблуждениях, ухватился за такую вот прозрачную попытк
у объяснения исходным пунктом для своих взглядов на суть и эффект пропаг
анды: она должна быть общедоступной, должна обращаться не к тем, кто образ
ован, а «вечно только к массе», её уровень должен устанавливаться в соотв
етствии со способностью духовного восприятия самого ограниченного из
тех, кому она адресуется; затем к её условиям относятся следующие: надо, чт
обы она содержала постоянно повторяемые лозунги и концентрировалась н
а немногих понятных целях, чтобы всегда обращалась только к чувству, а ни
в коем случае к разуму, и чтобы решительно отказывалась от какой бы то ни б
ыло объективности; недопустима даже тень сомнения в собственной правот
е, ибо есть только «любовь или ненависть, правота или неправота, истина ил
и ложь, но не бывает, чтобы половина-наполовину» Ч и все это, как, собствен
но, и всегда и везде у него, отнюдь не оригинальные мысли; но та энергия, с ко
торой он мыслил, та свобода, с которой он подчинял массы, подчинял их огран
иченность, недалёкость и инертность, не пренебрегая ими, а делая тем не ме
нее инструментами своих целеустремлений, и дадут ему скоро значительно
е превосходство перед всеми его соперниками и другими претендентами на
расположение этих масс.
И первое предчувствие такого превосходства пришло к нему уже теперь. Вед
ь то, что пережил он как раз на последнем этапе войны, рассматривалось им к
ак подтверждение и углубление опыта, накопленного в венские годы, а имен
но Ч что без масс, без знания их слабостей, достоинств и взглядов политик
а уже невозможна; и к обожествляемому идолу Карлу Люгеру присоединились
великие демагоги-демократы Ллойд Джордж и Клемансо, а позднее Ч правда,
более бледным и небогатым на идеи Ч американский президент Вильсон; одн
ако же одной из основных причин все более открыто проявлявшейся немецко
й слабости, считал Гитлер, было то, что ни для одного из этих народных вожд
ей из стана союзников у рейха не нашлось хотя бы приблизительного по сил
е оппонента. Изолированные от народа и неспособные осознать его возраст
ающее значение, германские правящие круги застыли, столь же высокомерны
е, сколь и беспомощные в своём консервативном оцепенении, на устаревших
позициях. Осознание их фиаско является одним из крупнейших и непреходящ
их впечатлений Гитлера, относящихся к тому времени. Трезвые, без предубе
ждений, ностальгии и сентиментальности, которые представляют собой хар
актерную черту слабости уходящих со сцены правящих слоёв, мысли Гитлера
заняты лишь конечными результатами. По этой причине он восхищается даже
самыми безвкусными инсинуациями вражеской пропаганды, рисовавшей неме
цких солдат мясниками, склонявшимися над отрубленными руками детей или
вспоротыми животами беременных женщин, Ч ведь в таких картинах использ
овался колдовской эффект страха, использовалась механика непрерывного
самонагнетения представлений об ужасах в фантазии самого низкого поши
ба.
В не меньшей степени поражает его вновь мобилизующая сила идей Ч ведь л
озунгам крестового похода, с помощью которых союзники придали своему де
лу столь привлекательную вывеску, будто они защищают от сил варварства и
погибели не больше и не меньше как весь мир со всеми его святыми ценностя
ми и тем самым выполняют священную миссию, германская сторона всерьёз ни
чего противопоставить не смогла. И тем фатальнее было то, что под влияние
м первых военных успехов она отказалась от не лишённого эффективности т
езиса о чисто оборонительном характере войны и все более откровенно ста
ла выражать своё стремление к победному миру с аннексиями, не понимая, чт
о для такого рода устремлений миру нужны оправдания; во всяком случае, не
льзя было делать здесь ставку на одну лишь потребность в пространстве и
территориальном расширении для нации, вообразившей, что она опоздала. А
между тем в конце 1917 года из побеждённой России пришло в сопровождении за
клинаний об идее социального освобождения предложение «справедливого
и демократического мира без аннексий и в соответствии с правом народов н
а самоопределение, коего настойчиво желают измученные и истерзанные кл
ассы рабочих и трудящихся всех стран»; с другой стороны, в начале 1918 года Ву
дро Вильсон выступил перед конгрессом с изложением всеобъемлющей конц
епции мира, которая была призвана сделать «мир пригодным и надёжным для
жизни людей», и создавала привлекательную картину строя справедливост
и, политического и нравственного самоопределения, без насилия и агресси
и. И эти идеи перед лицом ставшей беспомощной в идеологическом плане вла
сти рейха неминуемо должны были найти широкий отклик в обессилевшей от л
ишений стране. Рассказывают один примечательный для того времени эпизо
д, связанный с неким офицером германского генерального штаба, который ос
енью 1918 года во внезапном прозрении ударил себя кулаком по лбу и воскликн
ул: «Знать, что есть идеи, с которыми мы должны воевать, и что мы проигрывае
м войну, потому что ничего не знали об этих идеях!»
См.: Schueddekopf О.-Е. Linke Leute von rechts, S. 78.

В этом контексте и тезис о невоенных причинах поражения Германии, в мног
очисленных вариантах ставший позднее составной частью оправдательног
о репертуара правых, объяснялся не только зигфридовым
Зигфрид Ч центральный ге
рой «Песни о Нибелунгах», победитель ужасного дракона Фафнира, им было с
овершено ещё множество подвигов. Он пал жертвой предательского убийств
а. Ч Ред.
комплексом нации, желавшей услышать, что побеждена она не в открыт
ом бою, а скорее вероломством и предательством, Ч в этом утверждении сод
ержался и более глубокий смысл. Германия и в самом деле была побеждена не
на полях сражения, хотя и по-другому, нежели это излагали национальные ви
тии, Ч устаревшая, ставшая анахронизмом политическая система показала
себя слабее более современного демократического строя. И тут впервые Ги
тлером овладела мысль, что нельзя успешно противодействовать идее одни
м лишь развёртыванием силы Ч всегда нужна помощь какой-то другой, убежд
ающей идеи: «Любая попытка победить мировоззрение средствами силы в кон
ечном итоге терпит неудачу, пока борьба не принимает форму наступления р
ади новой духовной позиции. Только в борении двух мировоззрений друг с д
ругом оружие жестокого насилия, применённое твёрдо и безжалостно, спосо
бно принести решающий успех той стороне, которую оно поддерживает»
Hitler A. Mein Kampf, S. 189.
. Конечно, следует исходить из того, что эта сформулированная позже
мысль носила во время войны лишь смутные и эскизные очертания, была скор
ее предчувствием, нежели ощущением проблемы, и всё-таки она, при всей её р
асплывчатости, явилась одним из его важнейших обретений в военные годы.


Между тем летом 1918 года снова казалось, что победа Германии ближе, чем когд
а бы то ни было. За несколько месяцев до этого рейх добился значительного
успеха, несравнимого с теми мимолётными викториями на полях сражений, ко
торые только истощали страну, Ч в начале марта Германия продиктовала в
Брест-Литовске свои условия мира России, а примерно месяц спустя Ч Буха
рестским договором с Румынией Ч ещё раз продемонстрировала самым нагл
ядным образом свою явную мощь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56