правления“ Ленина стала кладбищем, адом, в котором десятки
миллионов бродят в поисках куска хлеба, а миллионы уже погибли от эпидем
ий и голода, найдя мучительную смерть на обезлюдевших улицах». Ч Следую
щая цитата взята из выступления Гитлера в рейхстаге 7 марта 1936 г., см.: Domarus М. Ор
. cit. S. 587.
И даже годы спустя, уже придя к власти, Гитлер будет пугать тем «ужа
сом ненавистной международной коммунистической диктатуры», который ов
ладел им ещё в начале его пути: «Я вздрагиваю при мысли о том, чем стал бы на
ш старый многонаселённый континент, если бы победил хаос большевистско
й революции».
Этой защитной реакции на угрозу марксистской революции национал-социа
лизм и будет в значительной степени обязан своим пафосом, агрессивность
ю и внутренней сплочённостью. Цель НСДАП, как неустанно будет повторять
Гитлер, «формулируется абсолютно коротко: уничтожение и истребление ма
рксистского мировоззрения», а именно Ч путём пропаганды и просвещения
», а также с помощью движения, обладающего «беспощадной силой и свирепой
решимостью, готового противопоставить террору марксизма в десятки раз
больший террор»
Так в упомянутой выше памятной записке Гитлера от 22 октября 1922 г.
. Сходного рода соображения побудили примерно в то же время и Муссо
лини создать свои «Fasci di combafttimento» (боевые отряды), по которым эти новые движения
и стали называть «фашистами».
И всё же один только страх перед революцией был бы не в состоянии развить
ту огромную и все возраставшую тенденцию, которая сумела поставить под с
омнение названную всемирную тенденцию, Ч тем более, что для многих рево
люция несла и определённую надежду. Было нужно появление более сильного
, действующего с большой стихийностью импульса. Марксизм действительно
внушал страх, но лишь как революционный авангард куда более широкого и н
аправленного против традиционных представлений наступления, Ч актуа
льного, политического проявления некой прямо-таки метафизической идеи
переворота, «объявления войны европейской… культурной мысли»
Rosenberg A. In: VB, l.IX.1923. В своей па
мятной записке Гитлер также называет большевизм, выходя за рамки его бол
ее узкого значения в политическом плане, революцией ради «уничтожения в
сей христианской западной культуры вообще».
. Сам же марксизм являлся только драматическим полотном, на которо
м наглядно проступал страх эпохи.
Этот страх и был, возвышаясь над идеями просто политического переворота
, доминирующим и главным ощущением времени. В нём таилось предчувствие т
ого, что с окончанием войны пришло расставание не только с довоенной Евр
опой с присущими ей величием, интимностью, монархиями и гарантированным
и закладными, но и с целой эпохой; с кончиной старых форм господства насту
пил конец и привычному образу жизни. Волнение, радикализм политизирован
ных масс, революционные беспорядки воспринимались в подавляющей степе
ни уже не только как послеродовые боли войны, но и как провозвестие подоб
ного незваному гостю и хаосом вторгающегося в жизнь времени, где потеряе
т авторитет все то, что сделало Европу великой и надёжной: «Поэтому у нас т
акое чувство, будто земля уходит из-под наших ног»
Jaspers К. Die geistige Situation der Zeit, S. 5.
.
Действительно, редко какая эпоха ощущала так отчётливо свою собственну
ю гибель. Война значительно ускорила этот процесс и одновременно породи
ла это всеобщее ощущение. Впервые получила Европа представление о том, к
ак будет выглядеть форма жизни будущего. Пессимизм, который столь долгое
время был доминирующим чувством меньшинства, нежданно-негаданно стал г
лавным настроением всего времени. Оно обнаружило себя, как гласило назва
ние одной известной книги, «В тени завтрашнего дня».
Отбрасываемая этой тенью темнота сгущалась. Война привела к появлению в
экономике новых гигантских форм её организации, благодаря которым капи
талистический строй осознал свои возможности. Рационализация и конвей
ер, тресты и корпорации делали как никогда очевидной структурную слабос
ть всех малых образований. Уже в течение тридцатилетия, предшествовавше
го мировой войне, число самостоятельных хозяев уменьшилось в крупных го
родах примерно вдвое, теперь же их доля сокращается ещё быстрее, тем боле
е, что их материальная база была подорвана войной и инфляцией. Жупелы общ
ества анонимной конкуренции, засасывающего, высасывающего и выбрасыва
ющего одиночку, воспринимаются теперь во всей их наглядности и выливают
ся в многочисленных анализах современной ситуации в страх перед гибель
ю возможности индивидуального существования вообще: индивидуум раство
ряется в функции, человек включается как «бессознательная машина» в нек
ие необозримые процессы Ч все это проходит красной нитью через получив
шую широкое распространение литературу неприятия происходящего: «Каже
тся, кроме страха, не существует больше ничего»
Ibid. S. 52 u. 39; см. затем
: Klages L. Der Geist als Widersacher der SeeMe, S. 1222. О динамике изменений, касающихся лиц самодеятельного т
руда, в указанный период времени см.: Lederer E., Marschak J. Der neue Mittelstand. In: Grundriss der Sozialoekonomik. Bd. 9, Teil 1, S. 127 f. Данные
о социальном положении и настроениях служащих, чьё количество за тридца
ть лет, предшествовавших первой мировой войне, возросло более чем в шест
ь раз, приводит в своём социальном репортаже Зигфрид Кракауэр (Kracauer S. Die Angestellten). С
м. также: Bechtel H. Wirtschaftsgeschichte Deutschlands. Muenchen, 1956, S. 423 f.
.
Этот страх перед нормированными, подобными жизни термитов формами суще
ствования нашёл своё выражение и в протесте против усиливающейся урбан
изации, против ущелий домов и «стен серых городов», а также в жалобах на ра
зрастающуюся, как плесень, промышленность, заслонившую фабричными труб
ами тихие долины, Ч перед лицом безжалостно проводимого «превращения в
сей планеты в единую фабрику по использованию её сырья и энергии» впервы
е в широких Массах была поколеблена вера в прогресс; цивилизация разруша
ет мир, Ч гласит протест, Ч земля превращается «в разбавленное сельски
м хозяйством Чикаго»
Klages L. Mensch und Erde. Stuttgart, 1956. S. 10. Следующая цитата взята из VB, 6.IV.1920.
. И именно страницы «Фелькишер беобахтер» первых лет её издания ки
шмя кишат яркими свидетельствами этого страха перед гибелью того, что бы
ло таким своим и близким. «До какой же величины дойдут наши города, Ч гов
орится в одной из статей, Ч прежде чем начнётся противоположное движен
ие, когда снесут казармы, разрушат каменные громады, проветрят пещеры и…
насадят сады между стенами и дадут человеку вздохнуть?» Строения из гото
вых деталей, машины жилья Ле Корбюзье, стиль «Баухауза», мебель из стальн
ых трубок, весь этот, как гласил девиз времени, «технический конструктив
изм» вызывал сопротивление приверженного традициям сознания, способно
го увидеть тут только своего рода «тюремный стиль»
В журнале «Иллюстриртер б
еобахтер» (1927, № 4) под фотографией дома в стиле «Баухауза» даётся такая под
пись: «Девиз: максимальное сходство с тюрьмой».
. Эмоциональная отрицательная реакция на современный мир сказала
сь в 20-е годы и в широком движении за поселения, и в первую очередь в создан
ии «союзов артаманов», противопоставлявших счастье простой жизни на ло
не земли «цивилизации асфальта», а естественные связи людей Ч потерянн
ости человека в массовом мире городов. Наиболее же чувствительно задева
л резкий и вызывающий разрыв с существующими нормами в сфере морали. Бра
к, говорилось в некой «Социальной этике коммунизма», есть не что иное, как
«дурное отродье капитализма», революция ликвидирует его точно так же, ка
к и аборты, гомосексуализм, бигамию и кровосмешение
Friedlaender E. Sozialethik des Kommunismus. Berlin, 1920. По поводу
следующего размышления о средних слоях как носителях нормальной морал
и см.: Lepsius M. R. Extremer Nationalisms, S. 14.
. Но для восприятия самых широких буржуазных средних слоёв, всегда
рассматривавших себя как «представителей и хранителей нормальной мора
ли» и видевших в покушении на неё личную угрозу самим себе, брак как прост
ой акт регистрации Ч а именно так понимался он первоначально в Советско
м Союзе Ч был столь же неприемлем, как и «теория стакана воды», согласно к
оторой сексуальная потребность является такой же элементарной потребн
остью, как и жажда, и удовлетворяется без всяких церемоний. Фокстрот и кор
откие юбки, погоня за наслаждениями в этой «клоаке рейха Ч Берлине», «по
хабные картинки» сексопатолога Магнуса Хиршфельда и мужские типы того
времени («резиновый кавалер на креповых подошвах в брюках „чарльстон“ и
с причёской „шимми“ Ч гладким зачёсом назад») были для широкого сознани
я безнравственными, что, правда, весьма трудно понять вне исторического
контекста. Пользовавшиеся широчайшей популярностью театральные поста
новки 20-х годов провокационно увлекались такими темами как отцеубийств
о, кровосмешение и преступление; глубоким симптомом времени было высмеи
вание самих себя. Так, в заключительной сцене оперы Брехта и Вайля «Махаг
они» исполнители выходили к рампе и демонстрировали на плакатах лозунг
и «За хаос в наших городах!», «За продажную любовь!», «Честь и слава убийца
м!», «За бессмертие пошлости!»
Заключительная сцена из «Махагони» Б. Брех
та. In: Brecht В. GW in 20 Baenden. Bd. 2. Frankfurt.M., 1967. S. 561-562.

В изобразительном искусстве революционный прорыв произошёл ещё до пер
вой мировой войны, и сам Гитлер был нейтральным свидетелем этого сначала
в Вене, а затем в Мюнхене. Но то, что первоначально воспринималось как ори
гинальничанье кучки фантазёров, видится теперь, на фоне потока полотен о
перевороте, революции и избавлении, объявлением войны традиционной евр
опейской картине человека. Фове, «Голубой всадник», «Брюкке», «Дада» Ч в
се это кажется столь же радикальной угрозой, как и революция; это ощущени
е внутренней связи зафиксировано в популярном термине «культур-больше
визм». Соответственно и защитная реакция была не только такой же страстн
ой, но и пронизанной все той же нотой страха перед анархией, произволом и б
есформенностью; как гласил тогдашний характерный вердикт, современное
искусство Ч это «царство хаоса»
Rosenberg A. In: VB, 27.V.1922. О Пикассо он сказал, что его карти
ны становятся «грязнее по краскам, хаотичнее по штриху, нахальнее (!) по на
званиям». VB, 6.IV.1920 пишет об этом «кричащем искусстве негров и малоазиатов, эт
ой судорожной мазне дадаистов»; см. в этой связи также пронизанные анало
гичным неприятием современного искусства высказывания Адольфа Гитлер
а: Hitler A. Mein Kampf, S. 282 ff.
, и все эти симптомы выливаются в единое в своём многообразии полот
но страха, для которого модный пессимизм того времени нашёл формулировк
у «Закат Европы». И можно ли было не ожидать в страхе того дня, когда все эт
и чувства неприятия выльются в акт отчаянного сопротивления?

Радость разрушения устарелых или скомпрометированных социальных и кул
ьтурных форм спровоцирует консервативный темперамент немцев в особой
степени Ч ведь быстро проявлявшее себя сопротивление этому могло здес
ь сильнее, чем где бы то ни было, опираться на настроения и аргументы конца
XIX века. Процесс технической и экономической модернизации произошёл в Ге
рмании позднее, быстрее и радикальнее, чем в других странах, а решимость, с
которой Германия проводила промышленную революцию, была, по формулиров
ке Торстейна Веблена, «среди европейских стран беспримерной»
Veblen Th. I
mperial Germany and the Industrial Revolution. New York, 1954, S. 86.
. По той же причине этот процесс вызвал тут дикую боязнь поражения и
породил мощнейшие ответные реакции. Вопреки широко распространённому
мнению Германия, превратившаяся в прямо-таки неразрывный сплав достиже
ний и упущений, в коем соединились элементы феодализма и прогресса, авто
ритарности и социального государства, могла в канун первой мировой войн
ы, пожалуй, по праву претендовать на звание самого современного в промыш
ленном отношении государства Европы.
Только за последнюю четверть века её валовой национальный доход увелич
ился более чем вдвое, а доля населения с подлежащим налогообложению мини
мумом доходов выросла с тридцати до шестидесяти процентов, и выплавка ст
али, к примеру, ещё в 1887 году составлявшая только половину того, что выплавл
ялось в Англии, возросла почти в два раза. Покорялись колонии, строились г
орода, создавались промышленные империи, число акционерных обществ уве
личилось с 2143 до 5340, а товарооборот гамбургской гавани вышел, по мировой ста
тистике, на третье место Ч позади Нью-Йорка и Амстердама, но впереди Лонд
она. В то же время управление страной было достаточно корректным и эконо
мным и обеспечивало, вопреки всем антилиберальным вкраплениям, в немало
й степени внутреннюю свободу, соблюдение законности и социальную защищ
ённость.
Так что печать анахронизма на портрете кайзеровской Германии в целом об
ъясняется отнюдь не экономическими явлениями, равно как и не её многолик
ими феодальными структурами. Над этой занятой своими делами и, казалось
бы, так уверенной в своём завтрашнем дне страной, над её растущими крупны
ми городами и промышленными районами довлел некий своеобразный романт
ический небосвод, тёмный купол которого населяли мистические образы, др
евние герои и боги, Ч отсталость Германии имела идеологическую природу
. Конечно, в немалой степени к этому приложили свою руку академический об
скурантизм, фольклор германистов, а также потребности в украшательстве
со стороны того слоя буржуазии, которому так хотелось поверх материальн
ых целей; кои он преследовал с такой неугомонностью и динамизмом, увидет
ь более высокие ориентиры. Но в то же время за всеми этими пристрастиями п
остоянно ощущалась бюргерская строптивость в культурной сфере по отно
шению как раз к тому современному миру, возведению которого помогали сто
ль энергично и успешно, Ч это была своего рода оборонительная жестикул
яция в адрес новой, лишённой поэзии реальности, имевшая своим истоком не
дух скептицизма, а дух пессимистического романтизма, и позволявшая расп
ознавать в себе латентную готовность к контрреволюционному протесту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56