Гесельберг бы
л гостеприимным хозяином: в задней комнате его ателье нередко собиралис
ь Эйтингон, Райхман, Фитин, Абель, Молодый и другие еще служившие сотрудни
ки, чтобы поговорить и пропустить по рюмочке. Жена резко возражала проти
в моих походов в студию Гесельберга.
Поддерживавший меня Абель жаловался, что его используют в качестве музе
йного экспоната и не дают настоящей работы. То же самое говорил и Конон Мо
лодый, известный как Гордон Лонсдейл, которого мне не приходилось встреч
ать раньше. Эйтингон и Райхман смотрели на меня с неодобрением, когда я от
малчивался, слушая их критические выпады против Брежнева и руководства
КГБ, или незаметно выскальзывал из комнаты.
Конечно, те времена сильно отличались от сталинских, но мне было трудно п
оверить, что полковники КГБ, все еще находившиеся на службе, могли запрос
то встречаться для дружеского застолья и открыто поносить брежневское
руководство, нравы в КГБ.
Абель рассказал мне историю своего ареста, когда он попытался забрать тр
идцать тысяч долларов, спрятанных на явочной квартире в Бруклине, так ка
к ему надо было отчитаться за них перед Центром. Мы оба решили, что было не
разумно возвращаться за деньгами: после того как его арестовало ФБР, опл
ата адвокатов во время процесса стоила куда больше. Но он боялся, что если
не вернет деньги, то его заподозрят в том, что он их присвоил.
Лонсдейл (кодовое имя «Бен») был не меньше Абеля возмущен тем, что Центр св
язал его с агентом, работавшим в странах восточного блока под дипломатич
еским прикрытием. Это являлось нарушением элементарных правил конспир
ации, запрещавших нелегалу-резиденту вступать в прямой контакт с лицами
, которые в силу длительного пребывания в странах Варшавского Договора а
втоматически находились в сфере постоянного наблюдения контрразведки
своей страны. Впрочем, наши встречи и жалобы на несправедливости судьбы
кончились в 1980 году, когда студия Гесельберга была снесена и на этом месте
появилось новое здание КГБ.
Литературная работа приобретала для меня все большее значение, она позв
олила мне адаптироваться в обществе. Роман о Косиоре «Горизонты», написа
нный вместе с Ириной Гуро и отредактированный женой, получил хороший отз
ыв в «Правде». Книга выдержала несколько изданий и принесла нам приличны
й доход. Более важными я считал свои публикации о годах войны. В «Правде» и
других центральных газетах они также получили хорошую оценку. В одной р
ецензии подчеркивалось, что Особая группа НКВД сыграла огромную роль в о
рганизации партизанского движения во время войны. В 1976 году я возобновил
свои ходатайства о реабилитации. Я писал, что если «Правда» как орган ЦК п
ризнала героические действия Особой группы, то она не может быть бериевс
кой террористической организацией, как это представлено в моем уголовн
ом деле.
Друзья и знакомые Гесельберг, Фитин, Студников, Зарубин и Василевский уш
ли из жизни. В 1976 году мы с Эйтингоном обратились к Меркадеру и Долорес Ибар
рури с просьбой поддержать наше ходатайство о реабилитации перед Андро
повым и Комитетом партийного контроля, указав на моральную ответственн
ость партии за допущенную по отношению к нам несправедливость. Андропов
и Пельше, который возглавлял тогда Комитет партийного контроля, дали в 1977
году заключение по нашим делам, где отметили, что доказательств нашей пр
ичастности к преступлениям Берии нет. К этому времени, через пятнадцать
лет после смерти в тюрьме во время допроса, Серебрянского реабилитирова
ли. Для этого достаточно было постановления военного прокурора. Наши дел
а с заключением Пельше и Андропова и справкой Климова, заместителя главн
ого военного прокурора Батурина и начальника следственного отдела КГБ
Волкова должны были докладывать на Политбюро. Однако Суслов решительно
воспротивился этому, а в Комитете партийного контроля и КГБ никто не зах
отел из-за нас конфликтовать с ним и Руденко.
По распоряжению Пельше, ради утешения, что ли, Эйтингон и я получили право
пользоваться кремлевской поликлиникой и больницей, а также госпиталем
КГБ.
В августе 1977 года по поручению Пельше нас принял его первый заместитель Г
устов. Он сказал, что рад приветствовать героических офицеров разведки,
но, к сожалению, в настоящее время наши дела не могут быть решены положите
льно. Нам придется подождать, придет время и для их пересмотра.
В 1978 году на Кубе скончался Рамон Меркадер, работавший там по приглашению
Фиделя Кастро советником в министерстве внутренних дел. Его тело было та
йно переправлено в Москву. В тот момент я с женой находился в санатории. Эй
тингона тоже не уведомили о похоронах, которые КГБ трусливо старался про
вести без нашего участия и лишней огласки. Однако вдова Меркадера Рокели
я Мендоса подняла шум, позвонила Эйтингону, и он проводил Меркадера в пос
ледний путь.
В 1981 году как раз после очередного съезда партии, к которому мы тоже обраща
лись с письмом, но не получили ответа, Эйтингон скончался в кремлевской к
линике от язвы желудка. Все 80-е годы, особенно перед смертью Брежнева, я про
должал бомбардировать ЦК своими заявлениями. Последние свидетели, кото
рые к тому времени еще были живы, поддерживали мои усилия добиться реаби
литации в 1984, 1985 и 1988 годах, обращаясь к Черненко, а затем к Горбачеву и Алексан
дру Яковлеву, ссылаясь на заключение Андропова и Пельше о моей невиновно
сти. Эти прошения редактировал Скляров, все еще остававшийся заведующим
приемной Верховного Совета СССР: опытный функционер, он знал, как предст
авить материал, чтобы получить одобрение наверху. Генеральные секретар
и партии приходили и уходили, а Скляров по-прежнему оставался на своем ме
сте.

Гласность и закрытость арх
ивов

В 1984 году, как сказал мне Климов, было готово положительное решение, но Черн
енко умер, а ответа от Горбачева или Соломенцева, председателя Комитета
партийного контроля, который затем стал председателем Специальной ком
иссии по реабилитации жертв политических репрессий, все не было. Отец мо
ей невестки, заместитель министра угольной промышленности, был в дружес
ких отношениях с Соломенцевым, и я попросил его добиться благоприятного
решения. Соломенцев доложил о моем деле Горбачеву, но тот отказал.
Иоган Штайнер, заместитель генерального секретаря австрийской коммуни
стической партии и бывший нелегал Особой группы НКВД, потребовал в 1988 год
у, чтобы его имя, как и имена других видных коммунистов, было очищено от кл
еветнических обвинений, содержащихся в деле Судоплатова. Его вежливо вы
слушали, но ничего не сделали. В 1988 году меня пригласили в прокуратуру, где
сказали, что мое дело пересматриваться не будет, и вручили официальный о
твет, подписанный генеральным прокурором Рекунковым. В этом документе б
ыла допущена серьезная ошибка; в нем говорилось, что я осужден как пособн
ик и Берии, и Абакумова, хотя в моем обвинительном заключении упоминания
об Абакумове вообще не было.

В 1986 году жене исполнился восемьдесят один год, и ее здоровье резко ухудши
лось. Поначалу казалось, что она просто ослабла по сравнению с тем, какой б
ыла всегда, но скоро мы узнали, что у нее болезнь Паркинсона. Как ветеран, о
на имела право на лечение в госпитале КГБ. Первый заместитель председате
ля КГБ Бобков помог мне получить разрешение находиться в больничной пал
ате вместе с женой. Два последних месяца я оставался с ней рядом, с болью з
амечая, как жизнь медленно покидает ее. Она умерла в сентябре 1988 года, и ее п
рах покоится в стене кладбища Донского монастыря. Рядом покоится прах Гр
игулевича, Эйтингона и Абеля. Ирина Гуро Ч Раиса Соболь тоже умерла. Зоя Р
ыбкина после смерти моей жены прожила три года.
Из узкого круга друзей нас осталось только трое, переживших славные, но т
рагические времена, вошедшие в историю нашей страны, Ч Зоя Зарубина, Анн
а Цуканова и я. Как ветераны разведки Зоя и я получаем 9 мая приглашения на
торжества по случаю Дня Победы вместе со своими детьми и внуками в клубе
КГБ и на стадионе «Динамо». Анна и я стареем, и все труднее становится встр
ечаться, и мы общаемся в основном по телефону. Зоя по-прежнему занята обще
ственной деятельностью и выступает с лекциями. Побывала в Австралии, нед
авно была приглашена в Потсдам и Ялту в связи с пятидесятилетием проведе
ния там конференций руководителей антигитлеровской коалиции.
После смерти жены здоровье мое ухудшилось, и тогда сын Анатолий обратилс
я к Крючкову, в то время первому заместителю председателя КГБ, с просьбой
о моей госпитализации. Такое разрешение было дано. После госпиталя в теч
ение двух месяцев я проходил курс лечения в санатории ЦК партии. Высшее р
уководство в середине 80-х годов занимало по отношению ко мне двойственну
ю позицию. С одной стороны, считая, что мое дело, видимо, сфабриковано, меня
приглашали в институт имени Ю. Андропова с лекциями по истории разведки.
Я рассказывал, как мы использовали пацифистские взгляды Оппенгеймера, Ф
ерми и симпатии к Советскому Союзу Сциларда и Бора для получения информа
ции по атомной бомбе. Кстати, присутствовавший тогда Яцков не оспаривал
мои слова. Я принимал участие в конференции КГБ по изучению истории разв
едывательных операций в Германии, проводившейся в Ясеневе, штаб-квартир
е внешней разведки. В 1986 году, в канун встречи Горбачева с президентом Рейг
аном в Рейкьявике, я направил в КГБ памятную записку, в которой изложил на
ш опыт обслуживания Ялтинской конференции.
Все это так. Но, с другой стороны, я все еще не был реабилитирован.
Гласность набирала силу, и сын решил нанять адвоката, который бы занялся
моим делом. Это шокировало Комитет партийного контроля и прокуратуру. Ад
вокат составил письмо, обвиняя прокуратуру в обмане, и сослался на факти
ческую ошибку в ответе прокуратуры. Он потребовал разрешения ознакомит
ься со всеми материалами дела, но ему было отказано.
Для нового секретаря ЦК КПСС Фалина, отвечавшего за вопросы внешней поли
тики, я подготовил справку по истории германо-советских отношений в пре
двоенный период. Другая моя записка касалась проведения национальной п
олитики, включая украинскую и еврейскую проблемы. Он поблагодарил за эти
материалы, но не оказал сколько-нибудь существенной поддержки мне в реа
билитационных делах.
Горбачева между тем интересовало, как готовились и передавались приказ
ы по уничтожению людей и способы их ликвидации. Меня посетил в связи с эти
м генерал-майор Шадрин, отвечавший в КГБ за выполнение специальных пору
чений, но я отклонил его просьбу описать, как выполнялись подобные задан
ия. Я объяснил, что полные отчеты об этом хранятся в архивах ЦК партии, и ук
азал, что лично я подготовил два написанных от руки отчета об операциях в
Мехико и Роттердаме, за которые отвечал. Другие отчеты писались от руки в
ысшими должностными лицами, непосредственно занимавшимися этими опера
циями Ч Огольцовым, Савченко, Цанавой и Абакумовым, или Молотовым и Выши
нским, когда они возглавляли Комитет информации. Для Шадрина было новост
ью, что военная разведка в 1930Ч 1950 годах также ликвидировала агентов-двойн
иков и перебежчиков, этим занималась специальная группа. Я посоветовал е
му проконсультироваться по этим вопросам с КПК. Полагаю, он проинформиро
вал о нашей встрече свое руководство.
По иронии судьбы, в то время как я подавал ходатайства о реабилитации, Гор
бачев получил своеобразное послание, подписанное тремя генералами, при
нимавшими участие в аресте Берии. Они потребовали от Горбачева в апреле
1985 года присвоения звания Героя Советского Союза, которое было им в свое в
ремя обещано за проведение секретной и рискованной операции. 19 апреля 1985 г
ода секретарь ЦК КПСС Капитонов направил это письмо Горбачеву. Таким обр
азом, когда председатель Комитета партийного контроля Соломенцев гото
вил дело о моей реабилитации, генералы требовали себе наград. Горбачев о
тклонил оба ходатайства Ч и мое, и генеральское. Генералам напомнили: 28 я
нваря 1954 года они уже получили за эту операцию по ордену Красного Знамени,
и Центральный Комитет не счел целесообразным возвращаться вновь к этом
у вопросу.
В 1990 году я узнал от высокопоставленного сотрудника КГБ: Горбачев недовол
ен тем, что процесс демократизации выходит из-под контроля. Осенью этого
года КГБ и вооруженные силы получили приказ подготовить план о введении
военного положения. В это же время вдвое увеличили жалованье всем военно
служащим.
Существенную моральную поддержку я получил от генерал-майоров КГБ Кево
ркова и Губернаторова. Они воспользовались назначением бывшего началь
ника идеологического управления КГБ генерала Абрамова заместителем ге
нерального прокурора СССР, чтобы у него в кабинете изучить мое дело. По их
словам, четыре тома дела содержали слухи, а никак не конкретные свидетел
ьства против меня. Что было еще важнее, они обнаружили записку Политбюро
с проектом решения: принять предложение Комитета партийного контроля и
КГБ о реабилитации Судоплатова и Эйтингона по вновь открывшимся обстоя
тельствам и ввиду отсутствия доказательств их причастности к преступл
ениям Берии и его группы, а также принимая во внимание вклад в победу над ф
ашизмом и в решение атомной проблемы.
Это придало мне уверенности. Мое новое заявление о реабилитации было под
держано не только КГБ, но и высокопоставленными лицами в аппарате ЦК пар
тии. Гласность дала мне возможность использовать прессу. Я написал письм
о в комиссию Александра Яковлева по реабилитации жертв политических ре
прессий, в котором заявил, что сообщу прессе: правда о реальном механизме
репрессий скрывается до сих пор. В другом письме Ч Крючкову Ч я просил п
ередать в прокуратуру копии документов о моей разведработе и назвал ном
ера приказов (их мне подсказали мои друзья в КГБ) о задачах подразделений,
которыми я руководил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88