Из следственных дел наших разведчиков, арестованных в 1937Ч 1938 годах (их дос
ье я просматривал в 1941 году, когда предложил Берии освободить из тюрем сот
рудников с опытом работы и борьбы с противником за рубежом), я понял одно:
хотя твоя судьба и предопределена, единственный способ сохранить челов
еческое достоинство и свое имя чистым Ч отрицать приписываемые тебе пр
еступления, пока хватит сил. Вместе с тем я понимал, что, спасая себя и свою
семью, я не должен проявлять скептицизм по поводу существования заговор
а Берии. Именно поэтому я заявил, что готов сообщить обо всех известных мн
е фактах. Одновременно я продолжал настаивать, что ничего не знал о загов
оре Берии и ликвидациях неугодных ему людей. Я сказал, что приказ о планир
овавшемся похищении главарей грузинской эмиграции в Париже и отмена ег
о исходили от правительства, что и было подтверждено после ареста Берии
на заседании Президиума ЦК КПСС 5 августа 1953 года министром Кругловым в мо
ем присутствии.
Это была моя последняя встреча с Руденко. Через день допросы возобновили
сь, но вел их теперь Цареградский, предъявивший мне официальное обвинени
е в заговоре с участием Стаменова с целью заключения тайного сепаратног
о мира с Гитлером; в создании особой группы при наркоме внутренних дел дл
я совершения по приказам Берии тайных убийств враждебно настроенных к н
ему лиц и руководителей партии и правительства в сговоре с «сионистом» М
айрановским, бывшим начальником «Лаборатории-Х», для совершения этих уб
ийств с применением специальных ядов, которые нельзя обнаружить. По его
словам, я использовал Майрановского, которого арестовали до меня, как як
обы своего родственника и доверенное лицо для убийства врагов Берии на я
вочных конспиративных квартирах и дачах НКВД-МГБ.
К этим обвинениям он добавил еще участие в заговоре с целью захвата влас
ти в стране и сокрытие от правительства информации о предательских дейс
твиях югославской «клики Тито» в 1947 и 1948 годах.
При этом использовались выбитые в Лефортовской тюрьме у подследственн
ого заместителя министра госбезопасности Питовранова показания о моем
потворствовании «изменническим действиям югославского руководства».
В частности, речь шла о плане Берии использовать для побега на Запад бомб
ардировщик с военно-воздушной базы вблизи Мурманска. Я отверг эти домыс
лы и заявил: военно-воздушные силы мне не подчинялись, и поэтому я не мог п
омочь в осуществлении подобного плана. Упоминание о базе ВВС под Мурманс
ком ясно показывало, как исказили операцию по успешной проверке системы
ПВО НАТО. Полет нашего бомбардировщика дальнего действия над военными о
бъектами в Норвегии позволил определить уязвимость американцев и англ
ичан. Когда, почти сорок лет спустя, я встретился с полковником Зиминым, на
шим офицером, поддерживавшим контакты с Генштабом, он рассказал мне, что
тот полет едва не привел к его аресту. Известно, что Берия, как первый заме
ститель главы правительства, санкционировал этот полет, но не доложил Ма
ленкову. Вот этот-то факт и был приведен как доказательство, что Берия хот
ел использовать военно-воздушную базу под Мурманском в случае провала е
го заговора.
Генерал-полковник Штеменко, заместитель начальника Генштаба, как иници
атор этих «предательских планов», которому не было тогда еще и пятидесят
и, вынужден был уйти в отставку. Хрущев и Маленков его пощадили Ч не хотел
и, чтобы перед судом по делу Берии предстали высшие военные чины. В действ
ующую армию Штеменко вернул Брежнев почти пятнадцать лет спустя для раз
работки планов военного вторжения в Чехословакию. Штеменко выполнил за
дание блестяще и получил за это звание генерала армии и Звезду Героя Сов
етского Союза.
Цареградский предъявил мне обвинение в том, что я «самым трусливым и пре
дательским» образом сорвал операцию по ликвидации Тито. Все протесты и т
ребования дать мне возможность опровергнуть эти обвинения, конечно, игн
орировались.
Цареградский инкриминировал мне связь с расстрелянными «врагами народ
а» Ч Шпигельглазом, Мали и другими разведчиками. Он старался представит
ь меня их сообщником, заявляя, что Берия знал о существовании уличающих м
еня связей с ними, но предпочел умолчать о них, чтобы надежнее завербоват
ь меня в свою организацию заговорщиков. Обманывая партию и правительств
о, я получал якобы из рук Берии незаслуженно высокие награды за свою рабо
ту. При этом, сказал он, Берия скрыл от ЦК и правительства, что на меня есть м
ножество компрометирующих материалов в Следственной части НКВДЧ МГБ,
и добился моего назначения одним из руководителей советской разведки.

В годы войны я, по словам Цареградского, выполняя указания Берии, тайно за
минировал правительственные дачи и загородные резиденции, а затем скры
л минирование этих объектов от Управления охраны Кремля чтобы ликвидир
овать руководителей партии и правительства в подходящий для заговорщи
ков момент. Позднее, я узнал, что в прокуратуру был вызван мой заместитель
полковник Орлов, с которым мы работали вместе в годы войны Ч он являлся н
ачальником штаба Особой группы войск при НКВД и командовал бригадой осо
бого назначения. Ему приказали обследовать совместно с группой сотрудн
иков правительственные резиденции в районе Минского шоссе в поисках за
ложенных по моему приказу мин. Поиски продолжались полтора месяца, никак
их мин не обнаружили.
В действительности дело обстояло следующим образом. Мне было поручено р
уководить минированием дорог и объектов в Москве и Подмосковье, чтобы бл
окировать немецкое наступление в октябре 1941 года под Москвой. Но после то
го как немцев отбили, мины были сняты, причем делалось все это под строгим
контролем по детально разработанному плану. Очевидно, Хрущев и Маленков
поверили этой байке о минировании их дач, состряпанной в прокуратуре или
добытой ценой вынужденных признаний. Специальные группы саперов также
пытались обнаружить «спрятанные» Берией в спецтайниках сокровища: их и
скали возле его дачи, на явочных квартирах и дачах НКВД в Подмосковье, но н
ичего не нашли.
На допросах меня не били, но лишали сна. Следовательские бригады из молод
ых офицеров, сменявшие друг друга, до пяти утра без конца повторяли один и
тот же вопрос: признаете ли вы свое участие в предательских планах и дейс
твиях Берии?
Примерно через полтора месяца мне стало ясно, что признание вовсе не важ
но для Цареградского. Меня просто подведут под формальное завершение де
ла и расстреляют как неразоружившегося врага партии и правительства, уп
орно отрицающего свою вину. Однако я понял, что некоторые арестованные, н
апример. Богдан Кобулов, пытаются тянуть время. Цареградский показал мне
выдержки из протокола его допроса: Кобулов не давал показаний о шпионаж
е, операциях с иностранными агентами, вместо этого он говорил, что аппара
т Судоплатова «был засорен» подозрительными личностями. Опытный следо
ватель, Кобулов старался создать впечатление, будто он сотрудничает с пр
окуратурой и может быть полезен ей в будущем. Для меня подобный вариант б
ыл неприемлем. Я понимал, что вхожу в список лиц и чинов МВД, подлежащих ун
ичтожению. Обвинения против меня основывались на фактах, которые правит
ельство страны рассматривало не в их истинном свете, а как повод, чтобы из
бавиться от меня Ч нежелательного свидетеля.
Пока шли допросы, я сидел в одиночной камере. Мне не устраивали очных став
ок со свидетелями или так называемыми сообщниками, но у меня было чувств
о, что совсем рядом находятся другие ключевые фигуры по этому делу. Напри
мер, я узнал походку Меркулова, когда его вели на допрос по коридору мимо м
оей камеры. Я знал, что Меркулов был близок к Берии на Кавказе и позже в Мос
кве, но в течение последних восьми лет не работал с ним, поскольку был снят
с поста министра госбезопасности еще в 1946 году. Я понял, что Руденко получи
л указание оформить ликвидацию людей, которые входили в окружение Берии
даже в прошлом. Я знал также, что Меркулов перенес инфаркт сразу после сме
рти Сталина и был серьезно болен. Если Берия планировал свой заговор, нев
озможно себе представить, чтобы Меркулов мог играть в нем сколько-нибуд
ь серьезную роль.
На этом этапе следствия я решил действовать в духе советов, которые дава
л мой предшественник и наставник Шпигельглаз своим нелегалам, пойманны
м с поличным и не имевшим возможности отрицать свою вину: постепенно над
о перестать отвечать на вопросы, постепенно перестать есть, без объявлен
ия голодовки каждый день выбрасывать часть еды в парашу. Гарантировано,
что через две-три недели вы впадете в прострацию, затем полный отказ от пи
щи. Пройдет еще какое-то время, прежде чем появится тюремный врач и постав
ит диагноз Ч истощение; потом госпитализация Ч и насильное кормление.

Я знал, что Шлигельглаза «сломали» в Лефортовской тюрьме. Он выдержал эт
у игру только два месяца. Для меня примером был Камо (Тер-Петросян), возгла
влявший подпольную боевую группу, которая по приказу Ленина захватила д
еньги в Тбилисском банке в 1907 году и переправила их в Европу. Там Камо был с
хвачен немецкой полицией, когда его люди пытались обменять похищенные д
еньги. Царское правительство потребовало его выдачи, но Камо оказал пасс
ивное сопротивление: притворился, что впал в ступор (Ступор (лат. Stupor Ч оцеп
енение) Ч наблюдающееся при некоторых психозах резкое угнетение, выраж
ающееся в полной неподвижности, молчаливости). Лучшие немецкие психиатр
ы указали на ухудшение его умственного состояния. Это спасло Камо. После
четырех лет пребывания в немецкой тюремной психиатрической лечебнице
он был выдан России для продолжения медицинского лечения в тюремном лаз
арете, из которого ему удалось бежать. После революции Камо работал в ЧК с
Берией на Кавказе и погиб в Тбилиси в 1922 году: он ехал на велосипеде по крут
ой улице и буквально скатился под колеса автомобиля.
Как рассказывал Камо молодым чекистам, наиболее ответственный момент н
аступает тогда, когда делают спинномозговую пункцию, чтобы проверить бо
левую реакцию пациента и вывести его из ступора. Если удается выдержать
страшную боль, любая комиссия психиатров подтвердит, что вы не можете по
двергаться допросам или предстать перед судом.
К концу осени я начал терять силы. Цареградский старался обмануть меня, г
оворил, что для меня не все потеряно: прошлые заслуги могут быть приняты в
о внимание. Но я не отвечал на вопросы, которые он мне задавал. Действитель
но, охватившее меня отчаяние было столь сильным, что однажды я швырнул ал
юминиевую миску тюремной баланды в лицо надзирателю. Вскоре в камере поя
вилась женщина-врач, я не отвечал ни на один вопрос, и она предложила пере
вести меня в больничный блок стационарного обследования.
В больничный блок меня доставили на носилках и оставили лежать в коридор
е перед кабинетом врача. Неожиданно появилась группа заключенных уголо
вников, человека три или четыре, использовавшихся в качестве санитаров.
Они начали орать, что надо покончить с этим легавым, и кинулись избивать м
еня. Я был слишком слаб, чтобы оказать сопротивление, и лишь увертывался, п
ытаясь ослабить силу ударов. Избиение длилось несколько минут, но у меня
сложилось твердое убеждение, что за этой сценой наблюдали из своих кабин
етов врачи. Вернувшаяся охрана прогнала моих мучителей. Я понял: уголовн
икам было дано указание не бить меня по голове.
В палате меня стали насильно кормить. Об этом времени сохранились самые
смутные воспоминания, потому что я находился фактически в полубессозна
тельном состоянии. Через несколько дней пребывания в больнице мне сдела
ли пункцию Ч боль на самом деле была ужасной, но я все же выдержал и не зак
ричал.
Из записей, которые вела жена, следует, что я оставался в психиатрическом
отделении больницы в Бутырках больше года. И все это время меня принудит
ельно кормили. Я смог выжить только благодаря тайной поддержке жены. Чер
ез два-три месяца я начал чувствовать эту поддержку: каждую неделю в тюрь
му доставлялась передача, и санитары выкладывали передо мной ее содержи
мое, чтобы пробудить аппетит, Ч свежие фрукты, рыбу, помидоры, огурцы, жар
еную курицу… Я видел, что еда, которую мне приносили, не походила на ту, что
дают иногда особо важным заключенным, чтобы заставить их заговорить, и з
нал, глядя на фаршированную рыбу: ее могла приготовить только теща. Сердц
е наполнялось радостью: в семье все в порядке, можно не беспокоиться, а Цар
еградский говорил, что мои близкие высланы и отреклись от меня как от вра
га народа.
Спустя несколько месяцев медсестра, постоянно дежурившая в моей палате,
сказала поразившие меня слова:
Ч Павел Анатольевич, я вижу, вы не едите помидоры. Ч И, посмотрев мне в гл
аза, добавила: Ч Я сделаю вам томатный сок. Он вас подкрепит. Люди говорят,
чтобы выжить, это просто необходимо.
Так завязались между нами особые дружеские отношения. Во время своих деж
урств она присаживалась ко мне на больничную койку и молча читала книгу.
Однажды я обратил внимание на газету, в которую была завернута книга, и ув
идел сообщение о расстреле Абакумова. Это навело меня на мысль, что расст
релян, следовательно, и Берия, и все ответственные сотрудники, арестован
ные по его делу. Там же было несколько имен сотрудников МГБ гораздо ниже м
еня по званию. Что ж, решил я, пощады ждать не приходится. Значит, игру надо п
родолжать. Противясь принудительной кормежке Ч иногда это случалось п
ри дружественно относившейся ко мне сестре, но чаще при других, Ч я неред
ко в борьбе с надзирателем, насильно кормившим меня, терял сознание от сл
абости. Но благодаря медсестре я знал теперь кое-что о том, что происходил
о на воле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88