Находился там и Максим Штейнберг, резидент-нелегал НКВД в Швейцарии в 1930
-х годах. Отказавшись вернуться из-за грозившей ему опасности быть расст
релянным, он после смерти Сталина попался на удочку ложных обещаний амни
стии и приехал в Москву вместе с женой Эльзой. Штейнберг получил пятнадц
ать, а она Ч десять лет за государственную измену.
Как насмешка в приговоре Военной коллегии Верховного суда по его делу фи
гурировала формулировка: суд не считает необходимым применить к нему за
измену Родине высшую меру наказания Ч смертную казнь в связи с тем, что г
осударству не нанесен его действиями реальный ущерб и он возвратил дене
жные средства, выделенные ему для оперативных целей в 1937 году.

Через три месяца после моего прибытия во Владимирскую тюрьму на свидани
е со мной жена привезла детей, мудро решив не показывать им отца, пока он б
ыл не в лучшей физической форме. У меня задрожали руки, и я едва владел соб
ой, когда она вошла. Начальник тюрьмы полковник Козик разрешил два допол
нительных свидания с женой, кроме положенного одного в месяц. Перед свое
й отставкой в 1959 году он устроил мне свидание у себя в кабинете с Александр
ом, мужем свояченицы, который ввел меня в курс того, что происходило в МВД
и КГБ. Информация о том, кто находится у власти, а кого отправили в отставк
у, инициативы нового председателя КГБ Шелепина по расширению операций с
оветской разведки за рубежом дали мне надежду, что я мог бы быть полезен н
овому руководству благодаря своему большому опыту и поэтому меня могут
амнистировать и реабилитировать, как это произошло с генералами и офице
рами, выпущенными Сталиным и Берией в 1939 и 1941 годах.
Несмотря на мое ходатайство оставаться в одиночной камере, через год мне
подсадили сначала Брика, затем Штейнберга, а позже бургомистра Смоленск
а при немцах Меньшагина. Наши отношения были вежливыми, но отчужденными.
Хотя все они были интересные люди, но их прежняя жизнь и поверхностное зн
ание нашей действительности меня раздражали, поэтому мы не могли сблизи
ться.
После полугода пребывания во Владимирской тюрьме я начал бомбардирова
ть Верховный суд и прокуратуру прошениями о пересмотре моего дела. От же
ны я знал, что она дважды обращалась к Хрущеву и в Верховный суд с просьбой
допустить адвоката при рассмотрении моего дела. Но в этой просьбе ей был
о отказано. Она показала мне копии своих ходатайств, и я послал в Москву пр
отест, заявляя, что мой приговор не имеет юридической силы, поскольку мне
было отказано в праве на защиту, а также в ознакомлении с протоколом суде
бного заседания, который я так и не подписывал. Это означало, что я нахожус
ь в тюрьме незаконно. Я получил всего один ответ, подписанный Смирновым, з
аместителем председателя Верховного суда, где говорилось, что основани
й для пересмотра дела нет. На следующие сорок прошений ответа я не получи
л. Мои сокамерники, особенно Эйтингон, смеялись над юридической аргумент
ацией моих ходатайств. «Законы и борьба за власть, Ч сказал мне Эйтингон,
Ч несовместимы».

Политические игры вокруг б
орьбы за реабилитацию

В 1960 году меня неожиданно вызвали в кабинет начальника тюрьмы. В дверях я с
толкнулся с Эйтингоном. В кабинете вместо начальника я увидел высокого,
статного, представительного, модно одетого мужчину за пятьдесят, предст
авившегося следователем по особо важным делам Комитета партийного кон
троля Германом Климовым (Климов Г.С. Ч отец известного кинорежиссера Эл
ема Климова). Он сказал, что Центральный Комитет партии поручил ему изучи
ть мое следственное и рабочее дело из Особого архива КГБ СССР. ЦК, заявил К
лимов, интересуют данные об участии Молотова в тайных разведывательных
операциях Берии за рубежом, а также, что особенно важно, имена людей, похищ
ение и убийство которых было организовано Берией внутри страны.
Климов предъявил мне справку для Комитета партийного контроля, подписа
нную заместителем Руденко Салиным. Справка содержала перечень тайных у
бийств и похищений, совершенных по приказу Берии. Так, прокуратура, рассл
едуя дело Берии, установила, что он в 1940Ч 1941 годах отдал приказ о ликвидации
бывшего советского посла в Китае Луганца и его жены, а также Симонич-Кули
к, жены расстрелянного в 1950 году по приказу Сталина маршала артиллерии Ку
лика.
Прокуратура располагает, говорилось в справке, заслуживающими доверия
сведениями о других тайных убийствах по приказу Берии как внутри страны
, так и за ее пределами, однако имена жертв установить не удалось, потому ч
то Эйтингон и я скрыли все следы. В справке также указывалось, что в течени
е длительного времени состояние здоровья мое и Эйтингона не позволяло п
рокуратуре провести полное расследование этих дел. Климов от имени ЦК па
ртии потребовал рассказать правду об операциях, в которых я принимал уча
стие, так как в прокуратуре не было письменных документов, подтверждавши
х устные обвинения меня в организации убийства Михоэлса, Ч это, видимо, с
мущало Климова. Он был весьма удивлен, когда я сказал, что совершенно непр
ичастен к убийству Михоэлса, и доказал это. Ему надо было прояснить темны
е страницы нашей недавней истории до начала работы очередного партийно
го съезда, который должен был состояться в 1961 году, но мне показалось, что о
н проявлял и чисто человеческий интерес и сочувственно относился к моем
у делу.
Мы беседовали больше двух часов, перелистывая страницу за страницей мое
следственное дело. Я не отрицал своего участия в специальных акциях, но о
тметил, что они рассматривались правительством как совершенно секретн
ые боевые операции против известных врагов советского государства и ос
уществлялись по приказу руководителей, и ныне находящихся у власти. Поэт
ому прокуроры отказались письменно зафиксировать обстоятельства кажд
ого дела. Климов настойчиво пытался выяснить все детали Ч на него сильн
ое впечатление произвело мое заявление, что в Министерстве госбезопасн
ости существовала система отчетности по работе каждого сотрудника, име
вшего отношение к токсикологической лаборатории.
Климов признал, что я не мог отдавать приказы Майрановскому или получать
от него яды. Положение о лаборатории, утвержденное правительством и рук
оводителями НКВД-МГБ Берией, Меркуловым, Абакумовым и Игнатьевым, запре
щало подобные действия. Этот документ, сказал Климов, автоматически дока
зывает мою невиновность. Если бы он был в деле, мне и Эйтингону нельзя было
бы предъявить такое обвинение, но он находился в недрах архивов ЦК КПСС, К
ГБ и в особом надзорном делопроизводстве прокуратуры. Отчеты о ликвидац
иях «особо опасных врагов государства» в 1946Ч 1953 годах составлялись Оголь
цовым как старшим должностным лицом, выезжавшим на место их проведения,
и министром госбезопасности Украины Савченко. Они хранились в специаль
ном запечатанном пакете. После каждой операции печать вскрывали, добавл
яли новый отчет, написанный от руки, и вновь запечатывали пакет. На пакете
стоял штамп: «Без разрешения министра не вскрывать. Огольцов».
Пока мы пили чай с бутербродами, Климов внимательно слушал меня и делал п
ометки в блокноте.
Климов провел во Владимирской тюрьме несколько дней. По его распоряжени
ю мне в камеру дали пишущую машинку, чтобы я напечатал ответы на все его во
просы. Они охватывали историю разведывательных операций, подробности у
казаний, которые давали Берия, Абакумов, Игнатьев, Круглов, Маленков и Мол
отов, а также мое участие в деле проведения подпольных и диверсионных ак
ций против немцев и сбору информации по атомной бомбе. Наконец, по предло
жению Климова я напечатал еще одно заявление об освобождении и реабилит
ации. Учитывая его совет, я не упоминал имени Хрущева, однако указал, что в
се приказы, отдававшиеся мне, исходили от ЦК партии. Климов уверил меня, чт
о мое освобождение неизбежно, как и восстановление в партии. Такие же обе
щания он дал и Эйтингону.
Позже я узнал, что интерес к моему делу был двоякий. С одной стороны, власт
и таким образом хотели глубже заглянуть в подоплеку сталинских преступ
лений и окружавших его имя тайн. С другой Ч освобождение Рамона Меркаде
ра из мексиканской тюрьмы и его приезд в Москву подстегнули Долорес Ибар
рури и руководителей французской и австрийской коммунистических парти
й добиваться освобождения из тюрьмы Эйтингона и меня.
Поездка Климова во Владимир во многом улучшила положение жены. Недавно н
азначенный председатель КГБ Шелепин направил в Комитет партийного кон
троля справку, положительно характеризующую мою деятельность и Эйтинг
она; в ней отмечалось, что Комитет госбезопасности «не располагает никак
ими компрометирующими материалами против Судоплатова и Эйтингона, сви
детельствующими о том, что они были причастны к преступлениям, совершенн
ым группой Берии». Этот документ резко контрастировал с подготовленной
в 1954 году Серовым, Панюшкиным, Сахаровским и Коротковым справкой о том, что
рабочих дел Судоплатова, Эйтингона и Серебрянского в архивах обнаружит
ь не удалось, поэтому установить полезность работы для советского госуд
арства службы диверсии и разведки под руководством Судоплатова в 1947Ч 1953 г
одах не представляется возможным.
На эту справку до сих пор ссылаются мои недоброжелатели из числа историк
ов советской внешней разведки, в частности использовавший ряд подтасов
анных архивных материалов В. Чиков.
Такого рода оценка сразу дала понять опытным людям, что наша реабилитаци
я не за горами.
По времени это совпало с попытками КГБ вступить в контакт с одной еврейс
кой семьей в Соединенных Штатах. Это была та самая семья, которой жена пом
огла уехать в Америку из Западной Украины, где они оказались после захва
та немцами Варшавы в 1939 году. В 1960-м один из их родственников приехал в Москв
у в качестве туриста и пытался разыскать жену в «Известиях», поскольку в
свое время она говорила им, что работает там. Узнав об этом, КГБ связался с
ней, надеясь привлечь этого человека для работы на советскую разведку в
Америке. Жену попросили прийти на Лубянку, где с ней несколько раз обсужд
али возможность использования нашей квартиры для встреч с приехавшим а
мериканским туристом. Из попытки завербовать его, правда, ничего не вышл
о, но квартиру начали использовать как явочную. Теперь, казалось, угроза п
отерять квартиру в центре над нами больше не висела.
Идеологическое управление и генерал-майор из разведки КГБ Агаянц заинт
ересовались опытом работы моей жены с творческой интеллигенцией в 30-х го
дах.
Бывшие слушатели школы НКВД, которых она обучала основам привлечения аг
ентуры, и подполковник Рябов проконсультировались с ней, как использова
ть популярность, связи и знакомства Евгения Евтушенко в оперативных цел
ях и во внешнеполитической пропаганде. Жена предложила установить с ним
дружеские конфиденциальные контакты, ни в коем случае не вербовать его в
качестве осведомителя, а направить в сопровождении Рябова на Всемирный
фестиваль молодежи и студентов в Финляндию. После поездки Евтушенко ста
л активным сторонником «новых коммунистических идей», которые проводи
л в жизнь Хрущев.
Агаянц также связывался с женой с целью выяснить ряд интересовавших раз
ведку эпизодов в связи с кратковременным приездом в начале 1960-х годов в СС
СР М. Будберг-Бенкендорф, которая передала архивы Горького из-за границы
советским властям в 1930-х годах. Встреча Эммы и Агаянца произошла по этому в
опросу в кабинете оргсекретаря московской писательской организации, в
то время уже генерал-майора КГБ в отставке Ильина. Жена при участии Ильин
а «восполнила пробел» и указала на кодовые архивные материалы по сотруд
ничеству Будберг с ГПУЧ НКВД. Ей повезло, что она отошла от этой линии раб
оты в начале 1936 года, еще до смерти Горького. Однако жена конкретно указала
на роль Будберг-Бенкендорф как агента-двойника английской разведки и Н
КВД. Та, в частности, сыграла существенную роль через небезызвестного ор
ганизатора заговора против Ленина в 1918 году Локкарта в зондажном обеспеч
ении приезда в Москву в 1930-х годах влиятельного деятеля консервативной п
артии Англии, будущего премьер-министра А. Идена. Здесь следует заметить,
что Горький, будучи тяжелобольным человеком, умер своей смертью.
Жена также помогла сыну одного из наших друзей Ч Борису Жутовскому, тал
антливому художнику-графику, который открыто критиковал политику Хрущ
ева в области культуры. Она организовала встречу художника с сотрудника
ми КГБ, чтобы оградить его от преследований. Он объяснил им, что его высказ
ывания были неправильно истолкованы, и написал покаянную записку в парт
ийные органы и в Союз художников, что поддерживает курс коммунистическо
й партии. Его записка попала в Идеологический отдел ЦК партии, где решили,
что Жутовский должен и дальше получать поддержку опекавших его молодых
офицеров с Лубянки.
Однако «флирт» жены с КГБ вскоре закончился. Прокурор Руденко всячески п
репятствовал моей реабилитации. Дом на улице Мархлевского, где мы жили в
большой квартире, передали в ведение Министерства иностранных дел, и там
разместилась польская торговая миссия. При помощи Анны Цукановой жена п
олучила неплохую, но гораздо меньшую квартиру в районе ВДНХ, в то время на
окраине Москвы. Наш переезд, однако, не помешал Меркадеру и другим деятел
ям зарубежных компартий поддерживать и навещать жену. К этому времени де
ти окончили среднюю школу, и благодаря Зое Зарубиной, декану Института и
ностранных языков, и ректору Варваре Пивоваровой их приняли туда на учеб
у.

В 1961 году жена и мои сыновья окончательно расстались с иллюзиями, что влас
ти в конце концов признают судебную ошибку, допущенную в моем деле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88