Он представил себе нервное лицо Араки, затем вспомнил фотографию его покойного брата. У Араки старая мать, жена и дети... Икэнобэ, конечно, тоже есть над чем призадуматься. Он — старший из семи детей в семье... Отец уже совсем состарился... Да и у самого Икэнобэ легкие не в порядке, хвастаться здоровьем не приходится...
Незаметно мысли его сосредоточились на себе самом, Он как будто забыл, что коммунистов становится всё больше во всем мире, что они, как товарищи, помогают друг другу. Коммунисты, сражаясь в первых рядах борцов, первыми попадают под пули, но народ поддерживает их, народ всегда с ними. Икэнобэ не подумал, что, закалившись, как коммунист, он сам станет гораздо сильнее.
«Но если хочешь стать коммунистом, разве не должно всё другое отступить на второй план? Ведь иного пути у меня нет!» — решил наконец Икэнобэ. Он сидел задумавшись, не чувствуя, что руки и ноги у него совсем окоченели. — Эй, Икэнобэ!
В комнату, закутавшись в шинель, надетую прямо на трусы, вошел Фурукава.
— Куда ты девал тот рассказ Такидзи Кобаяси? Поспешно пряча заявление, Икэнобэ взглянул на дрожавшего от холода Фурукава. Кажется, этот парень опять рылся в его ящике с книгами точно в своем собственном. Но с чего бы это он вдруг заинтересовался беллетристикой?
— Его унес Оноки!
— Кумао? Ладно!
— Но послушай, он уже спит! Завтра возьмешь! Но Фурукава не слышал его. Шл.епая босыми ногами, он уже бежал по лестнице.
Натянув на себя одеяло, Дзиро Фурукава читал повесть Такидзи Кобаяси «15 марта 1928 года». Сначала он лежал спокойно, потом начал поеживаться от холода. Наконец, не выдержав, уселся на матраце.
Время от времени Фурукава вздыхал и озирался кругом. На соседней постели давно уже спал крепким сном Икэнобэ. Широко раскрыв глаза, Фурукава размышлял: «А я мог бы так?..»
В этой повести, рассказывающей о героической борьбе рабочих Хоккайдо, были описаны страшные картины всевозможных пыток, которые применяла к коммунистам и революционным рабочим изуверская «полиция по контролю над мыслями», созданная в Японии перед войной. Даже через бетонные стены был слышен свист бамбуковых палок, которыми били обнаженных, связанных людей! Их подвешивали вниз головой и истязали до тех пор, пока они не теряли сознания, а потом обливали водой и снова истязали!
Близко придвинувшись к лампе, Фурукава читал, и сердце замирало у него в груди.
...Помутившийся в рассудке от пыток Сайто... Сата, который разрыдался, когда его освободили. Фурукава восхищался героизмом Ватари, Кудо, Рюкити. Эти люди, жившие двадцать лет назад, казались ему удивительными, представлялись какими-то необычными существами...
Фурукава выпрямился и скрестил руки на груди. У него не было родных, и ему не приходилось, как Икэнобэ, беспокоиться о братьях или об отце с матерью. Но тайная полиция, преследования, пытки...
Некоторые страницы повести почти сплошь вымарала цензура, и это обстоятельство наводило на мысль, что были пытки гораздо страшнее тех, о которых он читал.
«А я мог бы вынести всё это?..» — снова и снова думал Фурукава.
Кусая губы, Фурукава обвел глазами комнату, и взгляд его упал на письменный стол Икэнобэ. Он встал, подошел к столу и взял наколку для бумаги.
Фурукава сел около лампы и некоторое время не шевелился, глядя на острый, как шило, кончик наколки, затем приставил его к бедру.
— А, ч-черт!
Кожа только чуть покраснела, не больше чем от укуса блохи. Фурукава зажмурил глаза. Какого черта! Разве может он стать коммунистом, если не способен вытерпеть даже такой пустяк?!
— Ой! — кончик наколки вошел в тело почти на сантиметр, показались капельки крови.—Ой, больно!— вырвалось у Фурукава. Он выронил наколку и зажал ранку руками. Ему стало обидно, что он не смог выдержать даже такого маленького испытания.
Он не подумал о том, что не чувствует никакой ненависти к ни в чем не повинной наколке. А ведь именно безграничная ненависть к императорской полиции придавала мужественным героям повести «15 марта 1928 года» стойкость и силы для того, чтобы вынести все истязания и пытки.
На спортплощадке натянута сетка — после окончания рабочего дня директор и управляющий делами сражаются в теннис. Вызывая смех мальчишки, подсчитывающего очки, директор Сагара бегает по площадке, выставив свой огромный живот.
На заводском дворе, озаренном последними лучами заходящего солнца, было тихо и пустынно. В деревне наступила страдная пора — прополка ячменя, посадка картофеля, выращивание рассады риса —и рабочие, жившие в деревнях, после работы торопились вернуться домой. Из окон женского общежития выглядывало несколько работниц, остававшихся из-за болезни дома.
Накинув поверх спальных кимоно рабочие куртки, они сидели, облокотившись на подоконники.
Однако тишина была обманчивой — на заводе сейчас шли два собрания, на которых должна была развернуться ожесточенная борьба. В этот тихий и как будто сонный вечер два человека, перебрасывавшие белый мячик на заводском дворе, вовсе не были равнодушны к тому, что происходило на собраниях.
Мальчишка засмеялся. От резкого удара мяч угодил в песок и покатился за черту. Директор Сагара остановился, опустил ракетку.
— Ну, что? Кончаем?
Управляющий делами, рослый молодой человек, подошел к директору, снимая со лба целлулоидный козырек, защищавший глаза от солнца.
— Ну, вы, можно сказать, мастер! Сильно играете, директор!
Директор Сагара, отдуваясь, вытирал платком пот с лица.
— Довольно, хватит с меня! Обставил да еще высмеивает...
Мальчишка поднес ведерко воды, мыло и полотенце. Пока оба мыли руки, директор спросил:
— Скажите, а выпускникам нашей вечерней школы может быть присвоено звание младшего служащего? А? Как согласуется это с существующим порядком?
— С внутренним уставом?.. Примеров таких много, но...
Вытерев руки, управляющий делами предложил своему партнеру папиросу и высек огонь из зажигалки.
— А разве среди заводских рабочих есть такие достойные люди?
— Как вы сказали? «Достойные»?.. Гм, ну достойные, так достойные... — пуская облако табачного дыма, туманно ответил директор. — Ладно,. там посмотрим!.. Я тогда посоветуюсь с вами...
Перекинув через руку пиджак, поданный мальчишкой, директор, всё еще разгоряченный после игры, пошел по галерее, но, дойдя до. поворота, обернулся.
— Пойду загляну на собрание молодежной секции. Управляющий делами аккуратно надел свой пиджак. На губах его играла улыбка.
— Однако, мне кажется, что директору лучше было бы не показываться туда лишний раз... Вы можете попасть в неудобное положение...
— Гм...
— Ведь неизвестно еще, как будет выступать Советский Союз в Союзном совете для Японии...
Директор нахмурился, втянув в плечи свою кабанью шею. Когда ноздри его короткого носа начинали раздуваться и верхняя губа оттопыривалась, уговаривать Са-гара было бесполезно. Слегка кивнув головой, как бы соглашаясь с доводами собеседника, он сдвинул набок козырек своего спортивного кепи и, выставив живот, повернул в сторону, противоположную той, куда пошел управляющий делами.
Члены комитета были настолько взволнованы, что никто даже не заметил Сагара, неторопливо проходившего мимо окон помещения профсоюза.
— Я обращаюсь к председателю! Председатель! — требовал слова Тадаити Такэноути, наваливаясь грудью на стол. — Давайте поговорим начистоту. Есть в профсоюзе коммунисты или нет? — выкрикивал он, исподлобья поглядывая на Араки.
Председательствующий Араки не отвечал.
Во всех профессиональных организациях Японии в первый послевоенный период членами профсоюзных комитетов являлись старшие мастера, начальники цехов; из рядовых рабочих не было никого. Точно такое же положение создалось и на заводе Кавадзои.
— А почему Такэноути-сан так беспокоит вопрос о коммунистах? — спросил Накатани, захватывая из кисета щепотку мелкого, превратившегося в пыль табака.
Такэноути резко повернулся к нему, как будто слова Накатани задели его за живое.
— Да, беспокоит! Потому что когда о нас появляются такие статьи в газетах, это порождает недоразумения... Общественное мнение... — он забарабанил пальцами по вырезанной из газеты статье. — Ведь так?'— кивнул он в сторону Тидзива.
— Так-то так, но, Такэноути-кун, ты лзедь, кажется, состоишь членом социалистической партии, верно? Социалистическая партия тоже выпускает разные воззвания, разве не так? — сказал Касаадра.
Все засмеялись. Раздосадованный Такэноути хотел что-то возразить и несколько раз открывал рот, но так и не нашелся, что сказать.
— Да, но тем не менее... — заговорил Тидзива, по своей привычке обращаясь то к одному, то к другому из присутствующих. — Конечно... как говорит председатель комитета, свобода мышления гарантируется Потсдамской декларацией. И тем не менее, тем не менее... Социалистическая партия всегда действует легально, а компартия... — он пытался найти веское обоснование для своих возражений.
— Компартия тоже легальна! — со смехом вставил Накатани, и Тидзива, весь вскинувшись, закричал:
— Попрошу не прерывать!.. Компартия... Ну, допустим, что и компартия легальна! Но если появляется такая статья и оказывает влияние на настроение членов профсоюза, нам следует выпустить соответствующее воззвание.
— Верно! — поднял голову Такэноути. — Нужно внести ясность! Есть коммунисты — так есть, а если их нет — так нет!
Спор разгорался. Часть членов профсоюзного комитета — старший мастер первого сборочного цеха Цурутама и некоторые другие, не присоединившиеся ни к одной из враждующих сторон, лишь добродушно посматривали на спорящих.
— Ну что, поставим на голосование, председатель? — иронически усмехаясь, наступал Такэноути.
Араки спокойно выдержал его насмешливый взгляд. Несколько секунд он молчал, но молчание Араки всегда означало, что он постарается ответить так, чтобы противнику не пришлось еще раз повторить свои обвинения. Араки неторопливо поднес огонь к трубке, закурил, потом, вынув трубку изо рта, облокотился на стол.
— Нам неизвестно, есть ли среди нас в настоящее время члены коммунистической партии! И опять-таки, если их нет сейчас, то, возможно, они появятся в будущем! Да и с членами социалистической партии, я думаю, дело обстоит так же. Я слышал, что даже среди членов «Общества Тэнрю», например, не мало членов социалистической партии... Профсоюз — не политическая организация, и заниматься такими вопросами не входит в его задачи. Именно так смотрит на это профсоюзная организация главного завода. Однако меня
интересует, что думают по этому поводу остальные члены профсоюзного комитета, Цурутама-сан, например? Хотелось бы услышать его мнение и мнения других товарищей.
Старший мастер Цурутама и еще несколько человек, не принимавших участия в споре, теперь, когда Араки выступил так решительно, с облегчением закивали, присоединяясь к мнению председателя. Араки откинулся на спинку стула.
— А газетная клевета бессмысленна и никогда не достигает цели. Вот как обстоит дело, не правда ли, Тидзива-сан?..
Когда директор Сагара всё с тем же беспечным видом прошел по галерее дальше и заглянул в зал, где шло собрание молодежной секции профсоюза, оказалось, что там обстановка была еще более напряженной.
На председательском месте сидел Икэнобэ, а в той части зала, где расположились мужчины, стоял во весь рост какой-то парень в военном костюме. В руках он держал клочок бумаги.
Он давал разъяснения к только что внесенному предложению, которое гласило, что «члены Коммунистического союза молодежи не имеют права совмещать пребывание в комсомоле с пребыванием в молодежной секции профсоюза».
— Говори громче! — обратился председатель к парню в военном костюме.
Тот несколько растерянно огляделся по сторонам и продолжал читать, отрывисто выкрикивая фразы:
— Причина этого... в том... в том, что они сродни коммунистической партии! Коммунистическая партия... во-первых, оскорбляет его величество императора... Во-вторых, она хочет уничтожить... чистые, нравы, прекрасные обычаи.,, систему семьи нашей... э-э... страны Японии... В-третьих, она отрицает... частную собственность...
Этот парень недавно вернулся на завод после демобилизации и работал кладовщиком инструментального цеха. Читая по бумажке текст, он всё время запинался, и. похоже было, что он с трудом разбирает то, что там написано. Слушатели тоже плохо понимали его —слишком много трудных иностранных слов встречалось в :его речи. Тем не менее беспокойство охватило весь зал.
В какую бы форму ни было облечено это выступление, было ясно, что за ним скрывалось.
За спиной председателя висели плакаты, на которых тушью было написано: «За всеобщее участие в первомайской демонстрации!», «Требуем создания культурных учреждений для молодежи!», «Создадим молодежные отряды действия!»
С тех пор как в профсоюзе была создана молодежная секция, общее собрание секции созывалось впервые. Присутствовало около двухсот человек, из них две трети составляли девушки, и до выступления этого парня обсуждение вопросов сопровождалось оживленными репликами, смехом и одобрительными возгласами.
— Мы заслушали сейчас разъяснения к внесенному предложению. У кого есть вопросы?.. — спросил Икэнобэ, поднимаясь с места, Но не успел он договорить, как кто-то громко крикнул:
— Есть еще заявление! Эй, председатель!
Как и следовало ожидать, возглас донесся из того угла, где, сбившись тесной кучкой, сидело около двадцати человек из «Общества Тэнрю». Кричал, несомненно, Сима. По годам он был далеко не юноша и, надвинув на лоб свою военную фуражку, старался закрыть лицо. Видно было, что именно он давал указания сидевшим рядом с ним членам «Общества Тэнрю».
Опять поднялся какой-то парень в военном костюме и тоже начал читать по бумажке:
— Если... э-э... уподобить нашу Японию одной семье, то только его величество император — глава этой семьи. Управлять страной то же, что руководить семьей...
Нобуёси Комацу, исполнявший обязанности заместителя председателя, сидел, откинувшись на спинку стула и засунув руки в карманы брюк, с невозмутимым видом человека, совершенно непричастного к происходящему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46