Заводский двор выглядел сегодня необычно. На дощатых стенах, даже на столбах у галереи, где стояли контрольные часы, были расклеены написанные красной и синей краской плакаты и воззвания. В одних излагалась позиция профсоюза в связи с выборами в парламент, в других перечислялись имена новых членов проф-
союзного комитета, избранных после реорганизации, в третьих призывали всех принять участие в референдуме.
Тут и там пестрели плакаты: «Собирайся, молодежь!», «Собрание молодежной секции профсоюза!» Среди плакатов особенно бросался в глаза один, на котором красной краской была выведена совсем еще свежая надпись: «Будущее принадлежит молодежи!» В борьбе люди словно впервые в жизни узнали, на что они способны, и, казалось, сами были удивлены этим.
Комацу направился к дверям заводоуправления.
— А, это вы!.. — Войдя в коридор, он неожиданно натолкнулся на Тадаити Такэноути, выскочившего из приемной. За приоткрывшейся дверью Комацу увидел двух американских военных — они стояли в непринужденной позе, по-видимому, выслушивая какие-то объяснения, касающиеся управления заводом. По другую сторону стола виднелась лысая голова согнувшегося в поклоне начальника отдела личного состава и фигура директора Сагара, с лица которого не сходила улыбка. Время от времени он вставлял в разговор английские слова, нещадно коверкая их.
Комацу постучался и вошел, в приемную.
— Не нужно ли помочь? — тихо спросил он директора.
На носу у директора блестели капельки пота, но настроение у него было отличное.
— Да, да... Ведь вы как будто умеете говорить по-английски?
— О нет! — Комацу отрицательно покачал головой, но на лице его появилась самоуверенная улыбка. Директор представил его, и когда один из американцев повернулся к Комацу, тот с грациозным поклоном, словно танцуя, приблизился и без малейшего стеснения протянул руку:
— Good morning, sir! Welcome!
Произношение было ужасное, но голос Комацу звучал так уверенно, что директор Сагара разинул рот от изумления.
Спустя некоторое время на дворе послышался шум мотора, джип круто развернулся, стремительно взлетел
на холм за проходными воротами и скрылся на «шоссе Кадокура», оставив позади себя лишь отпечатки широких грубых шин да легкий дымок газолина.
— Хороша машина, а? — усмехаясь, словно про себя произнес директор Сагара. Он стоял на пороге, окруженный своими подчиненными, которые провожали глазами уехавший джип. Подняв голову, директор посмотрел на голубое, словно умытое небо, и выражение лица у него при этом было такое, как будто он говорил: «Хороша погодка, не правда ли?»
Он медленно обвел взглядом развешенные на заводском дворе плакаты и воззвания, но, странное дело, даже после этого улыбка не исчезла с его лица.
— Ну, господа! — Сагара повернулся и первым пошел обратно. — Попрошу ко мне в кабинет!..
Засунув руки в карманы брюк, он энергичными шагами поднимался по лестнице, не удостаивая даже взглядом встречавшихся служащих, которые с поклоном уступали ему дорогу.
— Дело вот в чем... — снимая трубку настойчиво звонившего телефона, директор в то же время рылся в разбросанных на столе бумагах и наконец протянул усевшимся по другую сторону стола подчиненным экземпляр местной газеты. — Ну, каково? Да, слушаю, да, да, хорошо... да...
Положив трубку, директор наблюдал, как газета по очереди обходила всех — начальника отдела личного состава, Тадаити Такэноути и Нобуёси Комацу.
— Ну-с, господин член деревенской управы, что вы па что скажете? — насмешливо проговорил директор, глядя не Такэноути.
Тадаити Такэноути, породав газету Комацу, скрестил на груди руки и склонил голову набок. На мартовских выпорах и органы местного самоуправления профсоюз выдвинул ого кандидатуру, и Такэноути был избран в деревенскую управу поселка Кавадзои от социалистической партии.
— М-да, в самом деле... — неопределенно пробормотал он.
Директор сердито покосился на Такэноути.
— Много о себе стал воображать... Смотри, как бы носом в грязь не упасть...
В газете, отпечатанной расплывшимся грязноватым
шрифтом, на второй полосе была помещена статья под крикливым заголовком «Завод Кавадзои компании «То-кио-Электро» — гнездо коммунистов! Сотни одних только комсомольцев!»
— Я вот тоже не доглядел... Но газетчики — народ пронырливый. Как это они разнюхали? — обратился директор к Комацу, молча рассматривавшему газету.
Комацу не ответил.
— Ведь это и перед компанией получается неудобно... А? Как вы полагаете? — состроив кислую физиономию, директор посмотрел на начальника отдела личного состава, потом снова перевел взгляд па Комацу. — Неужели у нас действительно столько коммунистов?
— Право, не знаю... — Ответ Комацу звучал, как всегда, бесстрастно, так что никому из присутствующих и в голову не могло прийти, что в действительности идея этой статьи принадлежала именно ему.
Он молчал, холодно посматривая на сидевшего рядом Тадаити Такэноути, который рассказывал о положении в профсоюзе, о направлении мыслей того или иного работника. Временами Комацу бросал взгляд в окно, туда, где в ослепительном блеске солнца виднелись склоны казавшихся синими далеких гор.
Теперь в душе у Комацу зародились большие надежды. Но, как это было ему свойственно, чем более реальными становились эти надежды, тем бесстрастнее казался он со стороны.
Разговор с Такэноути начал уже немного раздражать директора.
— Что ты мне ерунду говоришь! Если, по-твоему, Араки и Накатани не коммунисты, кто же тогда коммунисты?
—Да нет, я вовсе не утверждаю, что они не состоят в коммунистической партии! Я только говорю — возможно... — Такэноути склонил голову почти к самому столу и, сверкнув из-под припухших век своими маленькими глазками, захихикал. — Не поймите меня превратно, господин директор! Я сам коммунистов терпеть не могу, и заботится об Араки у меня тоже нет особого желания...
Директор с сердитым видом, как бы говорившим: «Ничего смешного не вижу!» — водил карандашом по лежавшему перед ним списку. Взгляд его упал на отвер-
нувшегося в сторону Комацу и, отбросив карандаш, он кивнул Такэноути.
— Ладно, спасибо. Благодарю, господа...
В это время как раз завыл гудок на обед, и Такэноути с начальником отдела личного состава вышли из комнаты. Директор, проводив их глазами, задержал Комацу.
— Ну, как оно обстоит в действительности? А? Косясь на дверь, Сагара выжидательно смотрел на
Комацу, точно надеялся найти в нем спасенье. «Уж ты-то, наверное, знаешь!» — можно было прочесть на его лице. Но вопреки ожиданию директора, ответ Комацу звучал убийственно равнодушно:
— Не могу знать.
Директор машинально барабанил пальцами по столу. «Ну, полно. Хватит испытывать мое терпение!» — как будто хотел сказать он. Легкая улыбка не сходила с губ директора. У него, как и у Комацу, после сегодняшнего визита гостей зародились большие надежды, и он догадывался о чувствах своего собеседника, продолжавшего молча смотреть в окно.
— Нельзя медлить... Вот уже и в газете об этом пишут! Думаю, что я, как директор, обязан принять меры. Как вы находите?
— Гм...
— На этих днях они собираются устроить эту, как ее... молодежную конференцию, что ли... Если бы вы что-нибудь придумали...
— Гм...
— Может быть, созвать актив «Общества Тэнрю?» Если нам неудобно собраться в другом помещении, я могу предоставить мой кабинет...
Комацу стоял перед директором и молча глядел м окно. Вдруг он проговорил:
- Однако то, что на заводе имеются подозрительные люди, — это факт!
— Значит, все-таки есть?..
— Есть. И много! — Комацу сел, всё еще продолжая смотреть в окно поверх головы директора. — Эти, самые... комсомольцы...
— А-а, комсомольцы... — как эхо откликнулся директор. Заглянув в прищуренные глаза своего собеседника с жесткими коричневатыми зрачками, директор
Сагара невольно вздрогнул. — И сколько же их там... в »том... комсомоле?
— Думаю, что больше сотни!
— Сотни? — Директор пришел . в ужас. Не прошло еще и двух месяцев, как на заводе образовался профсоюз— и уже... Сагара не мог понять, как же это вышло, что на заводе появилось столько комсомольцев за такой короткий срок. — Кто же у них... кто их заправила?
Директор подал Комацу список членов профсоюзного комитета.
Комацу с красным карандашом в руке быстро пробежал глазами список — Араки, Касавара, Тидзива, На-катани... — Дойдя до фамилии Дзиро Фурукава, он поставил рядом птичку и показал директору.
— Как, этот? — директор удивленно посмотрел на Комацу. — Неужели он? — Сагара помнил Дзиро Фурукава еще учеником и никак не мог себе представить, что так ошибся в этом веселом, улыбающемся парне.
— Это хулиган! — Комацу больше ничего не сказал, но, судя по тому, как он качнул головой при этих словах, имя Фурукава вызвало у него весьма неприятные воспоминания, настолько неприятные, что они даже ввели его в заблуждение — Комацу и не подозревал, что в действительности руководителем комсомольской группы на заводе Кавадзои был Икэнобэ Синъити.
— Вот как! Я знаю его, но, впрочем... гм...
— О нет, полагаться на его добродетель вам не следует!
— Ладно, ладно... Я возьму его на заметку... Дальше...
Просматривая по порядку все фамилии в списке, они ставили птички над именами тех, кого считали комсомольцами. Все молодые рабочие — в том числе и Икэнобэ, и Оноки — были отмечены. Труднее было, когда дошли до списка девушек —Хана Токи, Рэн Торидзава, Хацуэ Яманака...
— Среди них тоже много комсомолок, но только... Комацу внимательно изучал список. Действительно,
среди активных участников избирательной кампании, поддерживавших кандидата от коммунистической партии Сэнтаро Обаяси, было много девушек. Выяснить всё о Хана Токи или Рэн Торидзава было еще довольно
просто. Но когда дело дошло до девушек из общежития, директор и Комацу стали в тупик. Среди работниц не было ни людей типа Такэноути или Тидзива, ни шпиков вроде членов «Общества Тэнрю», а следовательно разузнать о них что-либо было не так-то просто.
— Ну-с, ладно! — положив карандаш, директор снял очки, улыбка- снова заиграла на его губах. — Заправилы нам теперь известны, значит, можно будет что-то предпринять!..
Как бы там ни было, все коммунисты и люди, связанные с ними, теперь были выявлены, и директор немного успокоился.
— Есть одно средство, — сжав челюсти, Комацу исподлобья взглянул на директора. Утвердительно кивая головой, директор внимательно смотрел на своего собеседника, как бы угадывая его мысли.
Представив себе профсоюз без коммунистов, директор почувствовал облегченье.
— Да, кстати... Нам следовало бы приналечь на изучение английского языка... — вдруг сказал Сагара, откидываясь на спинку кресла, и в голосе его послышались даже ласковые нотки.— Не хотите ли закурить? Это подарили мне американские гости сегодня утром.
Он достал из кармана пачку американских сигарет в пестрой обертке, вытащил одну, закурил и, выпустив изо рта дым, слегка отставил руку с сигаретой, как бы любуясь подарком.
Дзиро Фурукава забрался на столб и, подключив микрофон к проводам крикнул сверху:
— Есть! Готово!
— Есть! Всё в порядке!
Электрики быстро управились со своей работой.
— Сегодня первой выступает Яманака-кун... Хацуэ!
Из группы девушек и юношей, которые держали красное знамя комсомольской ячейки и плакаты с именем Сэнтаро Обаяси — кандидата в парламент от компартии, — заливаясь краской, выступила Хацуэ Яманака. Икэнобэ передал ей микрофон.
— Мы, работники завода Кавадзои компании «То-кио-Электро», пришли сюда сразу после работы, чтобы
обратиться к вам... чтобы как можно больше людей услышало нас...
В этот светлый весенний вечер на главной улице города Окая, у каменных ступеней центрального почтамта проходил предвыборный митинг — велась .агитация за кандидата в парламент от коммунистической партии Сэнтаро Обаяси. День выборов приближался, и предвыборные митинги — одни многолюдные, другие малочисленные— повсюду возникали на улицах городка.
Напротив, перед зданием банка, тоже шел митинг, на котором велась агитация за кандидата от социалистической партии Цутому Ногами. Сердито посматривая в ту сторону, Синъити Икэнобэ стоял возле Хацуэ Яманака, словно оберегая ее. В руках он держал блокнот, где были записаны по порядку фамилии всех выступающих.
— Мы, женщины, — говорила Хацуэ, — до сих пор ничего не понимали! Мы думали, что выборы — это дело мужчин да богатых и знатных людей. Но теперь...
Всё больше прохожих останавливается у каменных ступеней. Вот уже десять дней, как комсомольская ячейка завода Кавадзои, разбившись на две группы, ведет предвыборную агитацию, и такие девушки, как Хацуэ, научились выступать и даже говорили по нескольку минут. Хацуэ одета в синюю куртку, на плечах у нее красный шарф — такими привыкли видеть ткачих здесь, в Окая. Но эта работница, которая с микрофоном в руках обращается к народу, кажется жителям города чем-то диковинным.
—... А что сделало правительство для нас, бедняков?!
Толпа аплодирует. Хацуэ смущается, краснеет и, запнувшись, на секунду умолкает.
Икэнобэ стоит рядом, сосредоточенно сдвинув свои густые брови. Сейчас он особенно недоволен собой. Правда, за два месяца количество комсомольцев на заводе достигло восьмидесяти семи человек, и во время предвыборной кампании стало особенно заметно, как они все выросли. Но вот членов коммунистической партии пока нет.... И даже он сам, руководитель, еще не вступил в партию. А ведь он верит в победу коммунизма, он ведет борьбу с позиций коммунистической партии!
Вдруг в задних рядах началось какое-то движение. Дзиро Фурукава, сидевший на ступеньках, быстро нырнул в толпу. Очнувшись от своих дум, Икэнобэ взглянул на Хацуэ...
— Мне непонятно, на чьей стороне стоят люди, осуждающие компартию? Кроме компартии, кто о нас, о рабочих, беспокоится?.. — Хацуэ говорила вдохновенно. Лицо ее было серьезно, щеки раскраснелись, ветер шевелил выбившиеся волосы. В ее широко открытых ясных глазах светилась горячая убежденность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46