Неожиданно перед Дзиро появился такой грозный
противник, с которым уже нельзя было справиться простой ссылкой на «право рабочих». В тот момент, когда он и Кискэ подошли к самому бойкому месту на заводе — к галерее, где стояли контрольные часы, и Дзиро, взобравшись на спину Кискэ, собирался наклеить воззвание на перила галереи, к ним неожиданно подошли два охранника. — Директор?.. При чем здесь директор?.. — не хотел сдаваться Дзиро. Однако в глубине души он порядком смутился: охранники служили здесь давно, еще на шелкоткацкой фабрике; аргументы насчет «права рабочих» на них не произвели ни малейшего впечатления, они твердили одно: есть у него разрешение директора или нет? И когда Дзиро растерялся, не зная, что ответить, один из них, длинноногий верзила, уже протянул руку к воззванию. — Подожди... минутку... подожди! Заслонив собой уже наклеенное воззвание, Дзиро вытащил брошюру «Что надо знать о профсоюзах?», развернул ее на щитке контрольных часов и начал читать. Он не мог бы объяснить почему, но чувствовал, что охранники не имеют права срывать воззвание. Он лихорадочно перелистывал брошюру, отыскивая фразы, которые могли бы подействовать на этих болванов. Просматривая брошюру, он убедился, что там изложены мысли, полные глубокого значения, и на секунду даже забыл о своих врагах. «Рабочий класс», «Потсдамская декларация», «Капиталисты, начавшие войну...» Его отвлекло дребезжанье телефона. Звонят директору, не иначе... — Ах так! Ладно! — крикнул Дзиро в окошко проходной, обращаясь к охраннику. — Раз вы собираетесь звонить директору, так уж позвоните заодно и тем, кто составлял Потсдамскую декларацию... Спросите у них, можно срывать это воззвание или нельзя. На следующий день после полудня в кабинете директора происходило внеочередное совещание руководящих работников завода. Собралось около десяти человек: начальник производственного отдела, управляющий делами, начальник отдела личного состава... Разговор не клеился.
— Ну что ж, во всяком случае, следует позвать их... Взглянув на директора, управляющий делами нажал кнопку звонка.
Дверь отворилась, и на пороге с поклоном появилась Рэн Торидзава в красном жакете и темносиней юбке.
Она теперь красила губы и, может быть, потому казалась очень яркой. Но вид у Рэн был деловой.
— Вызовите Араки-кун из токарного цеха, Каса-вара-кун из второго сборочного и Накатани из экспериментального. Понятно? Передайте, чтобы немедленно явились в кабинет директора.
Рэн повернулась, чтобы идти, но сердитый голос директора остановил ее:
— И Тадаити Такэноути... Ему тоже скажите, чтобы пришел.
Сагара встал и, подойдя к окну, задернул шторы.
Рабочий день заканчивался. За окном виднелся заводский двор, освещенный лучами заходящего солнца.
Директор не мог понять, почему начальники отделов так сдержанны, словно боятся чего-то. Конечно, обстановка несколько изменилась и на какие-то уступки приходилось идти... Но каково! В некоторых цехах преспокойно оставались висеть эти воззвания вплоть до сегодняшнего утра. Мало того — среди мастеров нашлись субъекты, которые присутствовали на собрании в столовой, где, как говорят, было около тридцати человек! А теперь начальники отделов, отвечающие за порядок на заводе, ведут себя так, словно их даже и не возмущает всё это. Может быть, управляющий делами, да и другие считают, что их это не касается? Сагара бесило равнодушие подчиненных.
— Но, господин директор... э-э... как бы это выразить... э-э... если рабочие заявят, что намерены создать профсоюз, то компания не имеет права препятствовать этому... — взволнованно произнес Тидзива, снова возвращаясь к тому, о чем он говорил уже в течение нескольких минут.
Остальные продолжали молчать. Директор тоже не придал значения словам Тидзива. Болтун! Разве об этом речь? Раз от оккупационных властей не поступал приказ объединять рабочих в профсоюзы, значит, задача теперь состоит в том, чтобы не дать им объединиться!
Но директор Сагара недооценивал создавшуюся обстановку. Ему было известно, что на главном заводе компании еще в конце минувшего года был создан профсоюз. Рабочие требовали увеличения заработной платы, и несколько дней назад там началась забастовка, которую компания всеми силами стремилась подавить. Он также знал через Такэноути, что Араки побывал в Токио и, вероятно, наладил связь с «заправилами» рабочих. Сагара уже подумывал о том, как найти удобный повод и выгнать Араки с завода. Однако он был твердо убежден, что здешний отдаленный горный район — это совсем не то, что Токио или Иокогама. Поэтому директор и не мог правильно оценить впечатление, которое произвело на работников завода воззвание, провисевшее всего один вечер.
— ...потому что Япония приняла Потсдамскую декларацию как одно из условий капитуляции... — всё более воодушевляясь, разглагольствовал Тидзива, но вдруг испуганно умолк, заметив устремленный на него холодный, непроницаемый взгляд Нобуёси Комацу, который по приказанию директора тоже присутствовал на этом совещании.
— Следовательно, вы солидаризируетесь с компартией?— спросил Комацу.
— Нет, нет, что вы... компартия — это совсем другое.—Тидзива испуганно замахал руками.—Вы меня не поняли... как можно!.. Это совсем не то!.. Профсоюз—это демократия...
Управляющий делами громко рассмеялся.
Это был человек лет тридцати двух — тридцати трех, в свое время он окончил финансово-экономический факультет университета Кэйо. После войны он одним из первых сменил полувоенный костюм на гражданское платье и начал отращивать волосы. Управляющий часто помещал статьи по финансовым вопросам в местной газете и пользовался гораздо большей популярностью в районе, чем сам директор.
— Комацу-сан высказывается в очень недемократическом духе. — Смех управляющего делами придал храбрости Тидзива и несколько успокоил его.— Вы как будто считаете, что профсоюз и компартия — это одно и то же...
— Вот именно. Профсоюз — это тот же коммунизм.
Я убежден, что в конечном итоге всё это направлено против императора, на погибель нашей страны, — стис: нув зубы и выпрямившись, проговорил Комацу.
Все засмеялись. Улыбнулся даже начальник производственного отдела — когда-то он был чертежником, поступил на службу в компанию раньше директора и был старше его по возрасту. Этот смех свидетельствовал о явном несогласии присутствующих с позицией Комацу. В то же время — сознавали они это или нет — события, происходившие на главном заводе, и волнение, которое началось в цехах со вчерашнего вечера, тоже оказали на служащих некоторое воздействие.
— Предоставить каждому — и рабочему и капиталисту— полную свободу и признать основные права человека— это и есть демократия... — откидывая со лба волосы, сыпал словами Тидзива.
Нобуёси Комацу, не обращая внимания на смех окружающих, сохранял невозмутимый вид и продолжал смотреть на Тидзива холодным, враждебным взглядом.
За один вечер Тидзива просмотрел несколько книг, в том числе и книгу «Развитие социализма от утопии к науке», которую ему достала Рэн. Запомнив оттуда несколько фраз, он воображал уже, что постиг решительно всё. И сейчас Тидзива был убежден, что на этом собрании он представляет самые прогрессивные элементы.
— Пришли!
Первой в кабинет вошла Рэн и, поклонившись, придержала распахнутую дверь.
— А где Такэноути? — спросил директор, глядя поверх голов входивших в кабинет Араки, Касавара и На-катани. За ними с несколько смущенным видом появился Такэноути. Он поклонился, приветствуя собравшихся. Директор следил за ним угрюмо-настороженным взглядом.
Такэноути со вчерашнего вечера не показывался на глаза директору и, как стало известно Сагара из донесения члена «Общества Тэнрю», присутствовал на собрании в столовой.
— Прошу садиться, — сказал директор, стараясь говорить ровным, спокойным голосом. Ой повернулся к вошедшим и указал на стулья, которые Рэн Торидзава принесла из комнаты общего отдела.
— Вы, конечно, очень спешите... Ну, да я вас долго не задержу... — Сагара иронически улыбнулся, сказав это: ему было известно, что сегодня после работы в столовой опять назначено собрание.
Однако директора Сагара ждало разочарование — никто не поддержал его язвительных намеков, которыми он рассчитывал смутить своих противников. На лицах подчиненных не заметно было, ни малейших следов робости. Сагара стало ясно, что обстановка на заводе за короткий срок действительно изменилась.
Директор умышленно избегал смотреть на Такэноути, который стоял за спинкой стула Араки, так как для него не осталось места. Впрочем, сегодня даже Такэноути казался не таким, как обычно.
— Я хотел кое о чем побеседовать с вами... Ведь как-никак все мы являемся руководителями завода, все мы — работники «Токио-Электро»... — начал директор, делая усилия, чтобы сохранить спокойный тон. Но рука его, подносившая к папиросе зажигалку, дрожала. Он подумал, что теперь уже навряд ли ему удастся так просто выгнать с завода этого коммуниста Араки, а в том, что он коммунист, Сагара был убежден.
— Попробуем взглянуть на дело хотя бы с точки зрения заводской дисциплины, с точки зрения существующих на заводе порядков... Как прикажете расценивать то обстоятельство, что вы, господа, — вы, руководящие работники, ответственные служащие компании, — подстрекаете рабочих, организовываете на заводе движение за создание профсоюза?
Араки попытался что-то возразить, но директор не дал ему говорить.
— Нет, подожди! Я примерно представляю себе, что ты можешь сказать... Накатани-куи, Касавара-кун, а каково ваше мнение?
Маленький Накатани, почти утонувший в глубоком кресле, плотно сжал губы и а усилием проглотил слюну. Когда поднимались сложные, серьезные вопросы, ему всегда необходимо было сосредоточиться, прежде чем начать говорить.
Заносчивость директора, его иронический тон были слишком уж заметны. Управляющий делами отвернулся к окну, пожав плечами, и тут, словно торопясь заполнить паузу, в разговор вмешался Тидзива.
— Но... э-э... как бы это сказать... ведь вот говорят, что даже и в Америке, например, техники и вообще интеллигенция пользуются правом создавать профессиональные союзы...
Директор метнул на него свирепый взгляд, и Тидзива умолк. Однако замечание Тидзива не только лишило директора уверенности, но и дало ему понять, что общая атмосфера совещания отнюдь не является неблагоприятной для Араки.
— А разве я сказал что-нибудь против профсоюза?— директор произнес это так громко, что сам вздрогнул. Не договорив и уже раскаиваясь, что невольно сделал огромную уступку, он продолжал еще громче:
— Я возражаю только против компартии! Но Араки был спокоен.
— О компартии речи нет. Мы говорим о профсоюзе.
Он чувствовал себя уверенно. Даже начальники цехов, и те в большинстве своем были на его стороне. Внезапно снова вмешался Тидзива.
— Разумеется, господин директор! Ведь Араки-кун не коммунист!
Немного растерявшись от этой неожиданной поддержки, Араки кивнул, как бы подтверждая слова Тидзива.
— Ну, если он сам отрицает это, что ж... значит, так и будем считать... — и директор, как будто решив, что на этом можно успокоиться, заулыбался, откидываясь на спинку кресла.
— Не знаю уж, право, как это у вас происходит,— продолжал он, — демократически или еще. как-нибудь... И когда он будет создан, этот ваш профсоюз?
Ответ на этот иронический вопрос был для директора неожиданным.
— Через несколько дней мы официально сообщим об этом от имени профсоюза в правление компании...
Такие речи директору приходилось слышать впервые.
Затем все поднялись и вышли — и Араки, и Такэноу-ти, и Тидзива. Последний уже в дверях начал что-то нашептывать Араки на ухо. Директор,держась за край стола, провожал их пристальным, злым взглядом.
В заводской столовой было многолюдно и шумно. В этом темном, холодном здании, расположенном на берегу реки, еще со времен Кадокура помещалась столо-
вая. На цементном полу рядами стояли длинные столы. В помещении еще сохранялся слабый запах шелковичных коконов.
Ужин начинался сразу после вечернего гудка, возвещавшего конец рабочего дня. Рабочие, жившие в заводских общежитиях, обгоняя друг друга, спешили в столовую. Получив у стойки порцию темного риса, смешанного с ботвой редьки, и алюминиевую миску с супом, рабочие поспешно отходили к столам; кто сидя, кто стоя, они съедали свой ужин и обычно тотчас же уходили, торопясь каждый по своим делам. Но сегодня в одном конце столовой собралась группа людей. Входившие и выходившие наталкивались на них, отчего давка и теснота в столовой всё возрастали.
Здесь проходило сейчас второе подготовительное совещание по созданию профессионального союза.
В центре группы стоял Араки. Он только что доложил о положении дел в профсоюзной организации главного завода компании в районе Хорикава. Араки держал листовку небольшого формата, где было написано, что четыре завода, принадлежащие компании «Токио-Электро», в районе Токио—Иокогама, в том числе и главный завод компании, потребовали пятикратного увеличения заработной платы, и так как требование это было отвергнуто, на заводах объявлена забастовка.
Конференция представителей рабочих всех предприятий района Токио—Иокогама приветствовала и поддерживала эту забастовку.
Таково было содержание листовки. После сообщения Араки стоявший позади него пожилой человек в очках и в черной тужурке начал раздавать сидевшим на скамейках такие же листовки. Ему помогали Икэнобэ и Опоки.
Листовки необычайно взволновали людей. Сегодня сюда пришли не только бывшие члены «Комитета дружбы», но и представители всех цехов, старшие мастера и конторщики, пришел даже Тидзива. Сначала он робко выглядывал из-за чьей-то спины, но вскоре, усевшись на скамейку, начал ораторствовать.
— Э-э... я недостоин... э-э... как бы это сказать... разумеется, я почту это за величайшую честь... Однако поскольку я, так сказать, исполняю обязанности
начальника цеха, я просил бы дать мне вечер на размышление.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46