Постепенно разговоры о воззвании всполошили весь цех. Сегодняшнее воззвание было совсем не похоже на те объявления, которые обычно вывешивались около стола начальника. Этот плакат был наклеен на столбе в самой середине цеха, и хотя старший мастер Касавара, сидевший за своим рабочим столом, делал вид, будто ничего не знает, работницы безошибочно чувствовали, что вряд ли он непричастен к подписавшей воззвание .«инициативной группе».
- Неужели это возможно?
— А что такое профсоюз? — слышался шепот в цехе.
Девушки еще не привыкли открыто выражать свои чувства, даже когда речь шла о том, чтобы добиться повышения их собственного заработка, как призывало к тому воззвание. «Правда ли это? Да может ли так быть?» — спрашивали работницы. Они всё еще не представляли себе, что это действительно может осуществиться.
Но они чувствовали, что тут скрывается что-то серьезное. Правда, старший мастер Касавара ничего им не говорил, но зато конторщица Хана Токи сегодня обходила цех, тихонько разъясняя работницам, что такое профсоюз. Значит, всё это делается втайне от компании, вопреки желанию компании!
Даже страшно немного! И в то же время — захватывающе интересно! Цех, в котором работали почти одни женщины, постепенно оживился, наполнился тихими голосами. Если бы не непрерывно движущаяся лента конвейера, в разных концах цеха, вероятно, возникли бы маленькие стихийные митинги.
Конвейер, слегка постукивая, продолжал равномерно двигаться. Работницы, изготовлявшие электросчетчики, сидели вдоль конвейера на таком расстоянии друг от друга, которое, в соответствии с показаниями хронометража, установлено для сборки отдельных деталей. На одной линии конвейера шла работа по изготовлению катушек, на другой производились операции по сборке крышки и проверке годности шкалы и стержня. В конце цеха детали переносились на другой, двигавшийся уже в обратном направлении конвейер, на нем всё это монтировалось и превращалось в счетчики, которые можно увидеть в каждом доме, во всех уголках Японии.
Движение конвейера — это воля и дух компании. Все следят друг за другом, и поэтому никто не может ослабить темп работы — таков руководящий принцип этой системы. ._.
— Ладно! Я пойду посмотрю.
Смелая Кику Яманака остановила станок, подошла к столбу и, подбоченившись, стала читать воззвание. Кику сама не могла понять, как она отважилась на такой отчаянный поступок.
— Ну, что? Так и есть? Да? — тряхнув косичкой, обратилась к ней Мицу Оикава, когда Кику Еернулась
на свое место. Но Кику не отвечала. Она проворно обматывала изоляционной лентой четырехгранный железный стержень и, нажимая педаль, тянула к себе рукоятку. Намоточная машина делала причудливый кивок, и снова появлялись тонкие нити проволоки.
— Как ты думаешь, если будет профсоюз, заработная плата повысится? — спросила Мицу Оикава.
Ей было всего семнадцать лет, но ростом она была выше Кику. Оикава вечно что-то жевала. В черной из домотканной материи спецовке с узкими рукавами она казалась очень худой. На бледном, посиневшем от холода лице выделялись большие глаза.
— А ведь, пожалуй, без забастовки заработную плату не прибавят? — снова заговорила Мицу.
— Это еще что за забастовки такие? Ничего я про это не знаю.
Кику продолжала сердиться. Конечно, она знала, что такое «забастовка», но сейчас ее мысли были заняты другим. Она забыла даже о том, что несколько дней назад ее уговорили купить брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» В этой брошюре оказалось невероятное количество иероглифов. Кику попробовала было читать те места, которые были написаны буквами, но всё это показалось ей настолько неинтересным, что она тут же засунула брошюру в свой вещевой мешок и больше к ней не притрагивалась.
Кику считала Мицу Оикава воровкой. Какая наглая! От десяти. лепешек, которые Хацуэ Яманака, завернув в газету, положила в стенной шкаф в их комнате, осталась только половина. Вором не мог быть никто, кроме товарок по комнате, и, конечно, это Мицу, которая и раньше иногда украдкой съедала чужие порции хлеба... Так думала Кику.
Мицу Оикава была не из крестьянской семьи. Ее отец, сапожник из Симо-Сува, давно уже тяжело болел.
— А как хорошо было бы, если бы прибавили заработную плату... — по-детски наивно сказала Мицу Оикава. Она привычным движением потянула за рукоятку, сняла с железных стержней готовые витки проволоки, поставила их на конвейер и, снова взявшись за рукоятку,
сунула одну руку в карман. — Я-то на всё согласна... и на забастовку, и на что угодно...
У Мицу был слабый певучий голос... Шесть намоточных машин, расположенных по обеим сторонам конвейера, выполняли одинаковые операции, их производительность была одинаковой, но заработок Мицу составлял только две трети заработка Кику — три иены пятьдесят сэн в день.
— А, Мицу-тян ест что-то вкусное!.. — сказала вспыльчивая Кику. Она была не в силах больше сдерживаться и зло посмотрела на девушку, которая опять положила что-то в рот, но Мицу, пристально следя за быстро вращающейся катушкой, промолчала.
«Я знаю, кто украл лепешки», — послюнив карандаш, нацарапала Кику на рабочем ярлыке. На обратной стороне она написала: «Для Хацуэ Яманака», и тихонько, чтобы не увидала Мицу, положила записку на конвейер. Мицу ничего не замечала, ее лицо еще больше побледнело, и, как будто борясь с головокружением, она широко раскрыла глаза.
Витки проволоки поступают с намоточных машин на конвейер. Работницы обертывают их изоляционной лентой и отправляют дальше — туда, где работает Хацуэ Яманака.
Она сидит перед омметром и, быстро подхватывая одной рукой поступающие к ней по конвейеру катушки, прижимает концы проволоки к штепселю, прикрепленному к стержню, который она держит в другой руке. Стрелка прибора вздрагивает, и когда она доходит до определенного деления на шкале, Хацуэ проворно кладет катушку обратно на конвейер и берет следующую. Если стрелка прибора не доходит до нужного деления, Хацуэ ставит штамп «брак» и бросает катушку в корзину. Иными словами, производит проверку проволоки на сопротивление. Это однообразная, напряженная и утомительная работа. Движения Хацуэ размеренны, как движения часовой стрелки.
— Послушай, Хацу-тян, а мне этот профсоюз не по душе... Что же, выходит одни только рабочие всё это затевают? — спросила Сигэ Тоёда, жившая в одной комнате с Хацуэ. Она сидела спиной к ней в группе работниц, которые завершали сборку счетчиков, закрепляя винты крышки с помощью пневматических заверток.
— Раз мы рабочие — так пусть и будут в профсоюзе одни рабочие.... А ведь хорошо было бы, если бы прибавили зарплату!
— Конечно!
— Это верно! — живо откликнулись со всех сторон одобрительные голоса. Но Хацуэ больше ничего не прибавила; в такие решительные минуты она становилась молчаливее обычного.
Откуда вообще взялась Потсдамская декларация? Кто сильнее — Потсдамская декларация или компания? А японское правительство — согласно оно с декларацией или нет?
Хацуэ читала брошюру «Что надо знать о профсоюзах?» гораздо внимательнее и с большим интересом, чем Кику, но всё же и она не совсем понимала, что такое эта декларация... И тем не менее Хацуэ чувствовала, как события захватывают ее. Ведь такого не бывало еще никогда. Несомненно, всё, что сейчас происходит, имеет какую-то связь с Потсдамской декларацией.
Сдержанная, замкнутая Хацуэ только кивала головой в ответ па всё, что ей говорили подруги, или молча улыбалась, и тогда на щеках у нее появлялись ямочки. Но девушка была очень взволнована. Поэтому, когда она вместе с очередной катушкой получила записку Кику и, развернув ее, прочитала: «Я знаю, кто украл лепешки», то подумала только: «Ах, эта Кику-тян! Всегда-то она раньше всех всё знает... Лучше бы не торопилась!» и, сунув записку в карман, сразу же позабыла о ней.
— Яманака-сан, на минуточку...
К Хацуэ нагнулась Хана Токи и зашептала ей на ухо, что сегодня после работы в столовой соберутся все, кто принимал участие в создании «Комитета дружбы». Хацуэ вспыхнула и утвердительно кивнула.
— Слышишь? Поняла? — переспросила цеховая конторщица Хана Токи, которая прежде была учительницей начальной школы. Она пошла было дальше и вдруг с криком бросилась в противоположную сторону. Хацуэ увидела, как она подбежала к намоточным машинам, но в первый момент не поняла, что случилось.
— Яманака-сан! Хацу-тян! — услышала она голос Кику.
Хацуэ вскочила, мимо нее пробежал мастер Каса-
вара. Несколько человек собралось возле намоточных машин, раздавались голоса:
— Обморок!
— Потеряла сознание!
— Живо снесите ее кто-нибудь в амбулаторию! — распорядился Касавара.
— Хацу-тян! — позвала жалобным голосом Кику Яманака. Подхватив Мицу Оикава под мышки, она пыталась приподнять ее с пола. Оикава была бледна, как смерть, глаза ее были закрыты, руки бессильно опущены. Около нее валялся кусок редьки.
В сопровождении Кискэ Яманака, который нес клей в жестяной банке из-под консервов, Дзиро Фурукава с пачкой воззваний поднимался с этажа на этаж, переходил из цеха в цех — из гранильного в инструментальный, из первого сборочного в контрольный... «Буду делать хоть эту работу, раз уж я ни к чему другому непригоден», — казалось, было написано у него на лице.
Мало-помалу Дзиро увлекся своим занятием. Почему? Он, пожалуй, не сумел бы этого объяснить. Ему казалось, что, переходя из цеха в цех, он всюду разжигает пожар.
Дзиро забавляло то смятение, которое охватывало старших мастеров при его появлении.
Вот он поднимается на второй этаж и входит в первый сборочный цех, где производится сборка электрочасов и счетчиков оборотов; здесь работает много женщин. Подойдя к столу старшего мастера, Дзиро слегка склоняет голову.
— Здравствуйте! Вот... мне бы хотелось наклеить одну такую бумажку!
Мастер, человек лет сорока, с недоумевающим видом смотрит на Дзиро через очки, но тот тем временем уже успевает пройти мимо него и внимательно изучает стенку позади рабочего стола мастера.
— Это что за объявление? — спрашивает мастер.
— Одну минуточку... так, ага...
Дзиро бесцеремонно становится на стул, с которого встал мастер, окидывает взглядом весь цех и в тот момент, когда все взгляды устремляются на него, аккуратно и прочно приклеивает воззвание. Мастер читает, пу-
гается, суетится, но глаза всех рабочих уже прикованы к плакату, и мастеру неудобно сорвать его...
— Эй, эй, погоди...
Нагнав у выхода Дзиро, одетого в грязную солдатскую одежду — по масляным пятнам сразу было видно, что обладатель ее работает в токарном цехе, — мастер останавливает его.
— Это кто распорядился наклеить? А? Отвечай!
Мастеру кажется, что наилучший выход из создавшегося положения — заставить сорвать воззвание именно того, кто его наклеил.
— Ну, в общем это неважно... Ты сними, слышишь? Сними, говорю!
Дзиро уже в коридоре машет рукой с таким видом, словно отказывается от угощения. Его собеседник начинает всё больше сердиться.
— Это не дело, слышишь? Что это за «инициативная группа»? Мастер из вашего цеха, да?
Дзиро на секунду теряется. Он опускает голову, нижняя губа его отвисает. Кискэ Яманака тревожно смотрит на смущенное лицо Дзиро. Но вдруг Дзиро поднимает голову, вокруг глаз у пего собираются морщинки.
— Что это такое? Это... э-э... как бы сказать... Право рабочих — вот что это такое! — выпаливает он.
— Право рабочих?
— Угу!
И, оставив своего собеседника совершенно ошеломленным, Дзиро проходит в следующий цех.
В душе Дзиро удивлен, что слова, которые он произнес, мало задумываясь над их смыслом, неожиданно произвели такой эффект. Порученное ему дело начинает интересовать его всё больше и больше.
Дзиро направился в контрольный цех и подошел к столу мастера.
Старший мастер контрольного цеха оказался довольно несговорчивым.
— Нельзя, нельзя! Нельзя, говорят тебе! — кричал он, дергая стул, на который взобрался Дзиро. — Нельзя это вешать здесь!
— А куда же в таком случае прикажете вешать?! — заглушая голос мастера, громко крикнул Дзиро; На его лице появилось такое угрожающее выражение, как будто
при дальнейшем сопротивлении он готов был налепить воззвание прямо на физиономию мастера.
Выйдя из контрольного цеха, Дзиро остановился в коридоре и вытащил из заднего кармана брюк брошюру «Что надо знать о профсоюзах?», которую сунул туда несколько дней назад. Он начал поспешно перелистывать ее.
— Право рабочих... право рабочих...
Определенно там была такая фраза насчет прав, принадлежащих рабочим... С тех пор как Дзиро посоветовали купить эту брошюру, он не раз принимался читать ее. Всё, что было там написано, казалось таким далеким, не имеющим никакого отношения к тому, с чем он сам непосредственно сталкивался в жизни. Дзиро был убежден, что никто не способен понять те страдания, которые ему довелось испытать...
Вот и эта работа по расклейке воззвания. Он делал ее только из чувства морального долга перед Араки. Не то чтобы Дзиро возражал против прибавки заработной платы, — просто он знал, что если даже зарплата увеличится в пять раз или больше, для него это всё равно ничего не изменит, не воскресит его погибшую в огне мать... Дзиро хотелось чего-то большего, чего-то такого, что до основания перевернуло бы всю его жизнь... После того случая, когда Араки выбранил и пристыдил его, Дзиро решил, что он окончательно погибший, ни к чему не пригодный человек. Но чем же он виноват? Почему он дошел до такого состояния?.. И пока он не дал себе ответа на этот вопрос, ему ни до чего не было дела.
— Ага, нашел... нашел! Вот: «Самостоятельное создание профсоюзов есть право рабочих, которое соответствует духу Потсдамской декларации»... Так, хорошо! Отлично!
Улыбаясь, словно ему удалось отыскать новое и действенное оружие, Дзиро сунул брошюру в карман и зашагал дальше; за ним неотступно следовал Киекэ Яма-нака. Дзиро еще раньше, когда начинал читать эту брошюру, обратил внимание на слова «право рабочих». Они понравились ему, запечатлелирь в его памяти, и теперь эти слова сами собой слетели у него с языка в разговоре с мастером первого сборочного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46