Деревья сохранились. И тропинка, идущая на берег, и банька, и старая, раскидистая сосна около нее. Правда, баню тоже основательно переделали.
Мирья прошла по берегу к концу мыса. Другие шли следом. Нагромождения камней и скал сохранились такими, какими Мирья видела их в детстве, какими они стояли тысячелетиями. Как и прежде, с криком кружились чайки, но Мирью они уже не узнали. По спокойной глади Хаапавеси скользил белый пароход, неслись моторки. И старая сосна на конце мыса тихо шумела, хотя стояла безветренная погода.
Мирья опустилась на камень около сосны и уставилась на простор озера.
— Как здесь красиво! — сказала Елена Петровна.
Девушка сидела неподвижно, потом стала вполголоса
напевать:
И чистые волны Ройне Ласкают его берега...
Вдруг глаза ее наполнились слезами. Мать успокаивала ее:
— У нас в Карелии тоже очень красивые места, Мирья. И они снова будут для тебя родными.
Тем временем в доме пастора накрыли на стол. За кофе хозяин разговорился:
— Так у вас в Советском Союзе и церкви еще остались? Даже не верится: пишут всякое. Русское духовенство, кроме всего прочего, насколько я понимаю, всегда отличалось невежеством и дикостью. Другое дело — финское духовенство. Это люди образованные, они служат делу просвещения. Помощь страждущим всегда была нашей первой обязанностью. Правда, госпожа Халонен? И мы всегда выступали против войн и насилия,— продолжал пастор.
В ответ Алина заметила:
— До чего же у вас хороший кофе, господин пастор!
Мирья показала матери на часы, хотя они особенно не торопились. Гости поблагодарили нового хозяина мыса за гостеприимство. Второй раз Мирья прощалась с Алинанниеми. Второй и последний. Тогда она оставила мыс близким, родным — теперь он казался ей чужим, неприветливым. По дороге она думала, что если бы они не побывали здесь, то, наверное, она больше тосковала бы по этим местам. Алина тоже покидала мыс навсегда. Что ей здесь теперь делать? Кайсу-Лену и ту уже увезли. Наверно, и избушка ее не сохранилась.
Ведя машину, госпожа Халонен извинилась перед гостьей, что муж не может познакомиться с ней: «Дела». Язык не поворачивался сказать эти слова: ведь это была неправда. Она сама предлагала мужу пригласить Елену Петровну в гости, но тот удивился:
— Зачем? Не стоит. Она здесь в частном порядке, а не как официальное лицо.
У скалы, отделяющей Алинанниеми от остального мира, стоял Нийло с велосипедом. Конечно, в этом не было ничего особенного. Он знал, что Мирья поехала сюда, но стеснялся поехать в одной машине. Мирья, увидев его там, где они обычно расставались, вдруг сжалась в комок.
Госпожа Халонен молча остановила машину, Елена Петровна посмотрела удивленно. Мирья открыла дверцу и вышла на дорогу.
— Когда за тобой приезжать? — спросила госпожа.
— Я скоро, совсем скоро.
Машина скрылась за скалой. Нийло машинально крутил руль велосипеда:
— Я вспомнил это место и вот...
Мирья заговорила отрывисто, глухо:
— Нийло, ты слушай меня, не перебивай... Нийло, милый, не надо, умоляю — больше ни слова. Ты мужчина, ты должен быть сильнее, умоляю тебя, ни слова!.. Понимаешь, если я буду рыдать, если я буду колебаться — ты помоги, ты же мужчина. Ну нет, только не перебивай. Ничего не говори. И пойдем. Вот так, рядом. Хорошо? Смотри, тучи. Наверно, будет дождь. Ну, идем, Нийло...
Машина Халонена остановилась неподалеку от моста, на котором когда-то стояли Мирья и Нийло. Елена Петровна, Алина и госпожа Халонен сидели на траве. Увидев их, Мирья шепнула Нийло:
— Ну вот видишь, как хорошо, вот так! Ты меня понял, ты — волевой. Вот так. А теперь поезжай, вечером увидимся. Ну, поезжай.
Елена Петровна уловила состояние дочери по выражению ее лица. Она взяла ее под руку и повела по дороге. Шли молча. Потом она сказала:
— Тебе тяжело, Мирка, Мирья? Может быть... Ты все окончательно решила?
Мирья, не глядя на мать, старалась казаться беззаботной:
— Ничего, мама, мы тут с Нийло... Я знаю его с детства. Вообще он хороший человек. Я обещала вечером встретиться с ним.
Елену Петровну пригласили к себе строители. Иокивирта категорически возражал, а потом ему пришлось согласиться. Правда, на том условии, что сопровождать гостью будет он лично.
Елена Петровна ничего об этом не знала. Ей, наоборот, понравилась учтивость, с какой финский коллега встретил ее и водил по недостроенному зданию. Иокиззирта был любезен даже с Мирьей:
— Мы всегда рады видеть здесь нейти. Как жаль, что нейти покидает нас навсегда.
Глядя в упор на инженера, Мирья отрезала:
— Здесь на стройке действительно есть люди, которые всегда относились ко мне дружески. Их, конечно, я буду вспоминать добрым словом.
Иокивирта поспешно обратился к Елене Петровне:
— Госпожа случайно не помнит, как в Советском Союзе рассчитывают прочность на давление пористого цемента?
Оказалось, что госпожа помнила, притом не случайно: недавно на сессии заочников в строительном институте она сдала экзамены. Правда, Елена Петровна плохо знала принятую в Финляндии терминологию, но видимо, поэтому она с таким интересом стала расспрашивать инженера о различных технических подробностях. Иокивирте пришлось туго. У него был большой практический опыт, но теорию он позабыл. Кроме того, Елена Петровна изучала строительное дело на русском языке, и многие термины в ее переводе инженер, как ни силился, не мог понять. Танттунен пытался помочь, но он не был специалистом.
По окончании смены рабочие собрались во дворе. Иокивирта объявил и-м:
— Наша гостья любезно согласилась рассказать, как строят в Советском Союзе. Я думаю, госпожа понимает, что нас интересуют не политические мотивы. Мы строители, и только.
Елена Петровна вначале вкратце остановилась на том, сколько построено в Карелии после войны и какие перспективы открывает семилетний план. Потом стала рассказывать о своей работе. Нийло — он тоже пришел сюда — слушал и удивлялся: «Когда она все это успела?»
Заканчивая, Елена Петровна сказала:
— У нас тоже есть свои трудности. С одними справляемся быстро, другие преодолеть нелегко.
— Вы не могли бы уточнить! — попросил Иокивирта.
— Например, нехватка рабочей силы,— охотно ответила гостья.— Планы большие. Хотелось бы построить очень много за короткий срок, но мало людей. Народ-то у нас небольшой, всего каких-то двести миллионов.
Грянул дружный смех. Широкоплечий строитель проб сил в ответ:
— А у нас в Финляндии народу даже слишком много. Чуть ли не пять миллионов.
Потом посыпались вопросы — о заработках, о социальном обеспечении, о медицинской помощи...
Иокивирта, морщась, слушал вопросы и попытался направить беседу в другое русло:
— Скажите, госпожа, правда, что Советский Союз отказался от идеи мировой революции? И не в том ли причина, что эта идея не нашла отклика в других странах.
Иокивирта победно обвел взглядом рабочих: ну, что она скажет! Гостья пожала плечами:
— Вы сами задали политический вопрос. Ну хорошо, я отвечу. У нас никто не отказывался от этой идеи. Мы верим, что во всех странах победит коммунизм. Но мы не собираемся никому его навязывать. У нас нет ни времени, ни желания носиться по белому свету и делать революцию за других. Сами сделаете. Могу даже сказать — когда.
— Мы? — рассмеялся Иокивирта.
— Когда в нашей стране будут отменены деньги, когда каждый получит еду, одежду и все другие блага сколько душе угодно, независимо от того, какую работу он выполняет, то думается, что и господин Иокивирта будет за коммунизм...
Все засмеялись, и ей пришлось сделать паузу. А Нийло с грустью думал: «Нет, Мирья не вернется». Елена Петровна продолжала:
— Мы в Советском Союзе делаем мировую революцию у себя, делаем ее тракторами, башенными кранами, буровыми машинами, маслом, молоком. Мы не против, если другие захотят укреплять этим оружием капитализм...
«Мирья, конечно, останется у матери»,— все больше убеждался Нийло.
— Нам нужен мир,— продолжала гостья.— Но мы не боимся войны. У нас хватит силы проучить кого угодно, если придется. Но тут получается то же, что с одной хозяйкой, у которой сбежало молоко, пока она давала взбучку соседнему сорванцу, забравшемуся в огород воровать репу. Хозяйке пришлось начать все сначала. Так и нам в Карелии уже не раз приходилось начинать все сначала. У вас, вероятно, знают об этом?
— Да, бывали мы там,— протянул кто-то.
— Ходили за репой,— уточнил другой.
— И как положено, нам всыпали,— добавил третий, тоже обладавший хорошей памятью.
«Мирья останется там навсегда»,— окончательно уверился Нийло.
...Суббота. Последний вечер. Решили провести его на даче общества. Моторка режет спокойные воды озера. Мирья задумчиво смотрит вдаль. Нийло хочет что-то сказать:
— Смотри, Мирья...
Девушка берет его за руку.
— Не говори ничего. Давай смотреть вместе. Только без слов.
Солнце еще не зашло. Высоко над домиками общества развеваются рядом два флага — финский и советский. Елена Петровна не удивилась, она просто сказала:
— Красиво!
Баня истопилась. Первыми пошли мыться женщины. Когда они начали раздеваться, Елена Петровна, улыбаясь, сказала Алине:
— Если мы не обнаружим сейчас под лопаткой у Мирьи рубец, то она твоя. Она в детстве упала со стола.
Алина ответила:
— Он на месте, куда он денется, рубец-то?
И рубец действительно оказался на месте.
Когда помылись мужчины в бане, все собрались в столовой. Людей сегодня приехало больше, чем обычно.
Танттунен постучал ложкой по чашке, встал, кашлянул и начал речь:
— Поскольку этот вечер останется в памяти у всех присутствующих, уместно будет сказать несколько слов нашей дорогой гостье Елене Петровне, или, говоря по-фински, Хелене. Мы отдаем тебе Мирью, которая всем нам дорога как родная дочь. Пусть она будет в Советском Союзе посланцем мира из Финляндии.
Мы, финны, такой народ, который отвечает за свои дела. Мы когда-то лишили Мирью отца, разлучили' её с родиной и матерью. Теперь мы возвращаем ее. Какой мы ее сумели вырастить, сама увидишь, Хелена. Это такая девушка, что быстро покажет себя. Мирья вправе вспоминать нас недобрым словом за то, что мы ей сделали в детстве, но, надеемся, она не забудет и того хорошего, что мы старались сделать для нее потом. Жизнь финской молодежи — отнюдь не танцы и розы, но твою дочь, Хелена, мы старались, сколько было в наших силах, оберегать от всяческих невзгод — от безработицы, нужды и прочего такого. Не так ли, Матикайнен? Как ты думаешь, Мирья?
Мирья сидела взволнованная, раскрасневшаяся между Еленой Петровной и Алиной. Танттунен продолжал, глядя на них троих:
— Война многих матерей лишила детей. У многих детей отняла мать, но у Мирьи —две матери. Вот сидит Алина Матикайнен. Она — человек далекий от политики. Она обыкновенная финская женщина. Прежде всего — мать. Она была Мирье хорошей матерью, и Мирья была для нее единственным ребенком. Этого девушка не должна никогда забывать. Вот сидит Матти Матикайнен, честный финн, немало хлебнувший лиха в этой жизни. Он был Мирье хорошим отцом. Это он научил ее понимать жизнь и любить родину, другую страну, которая не является родиной Матти Матикайнена. Это — честно с его стороны, если принять во внимание, что сам Матти больше всего любит свой мыс, свою страну, Суоми. Да и других Мирья, надеюсь, не забудет.
Танттунен заметил Нийло. Что-то надо и парню сказать.
— А вот Нийло, наверно, немного недоволен, но что поделаешь, если так получилось. Он долго скитался без работы. Я могу объявить, что теперь для него есть работа, если, конечно, он сам пожелает. Я предлагаю ему место Мирьи в нашем отделении общества. По-моему, парень подойдет. Внутренние дела Финляндии не касаются нашего общества — парень тоже не хочет знать о них. А что касается дружбы с Советским Союзом, то, я заметил, он начинает понимать, как это важно. И теперь, когда Мирья уезжает в Советский Союз, не будет ли это еще одним стимулом для парня укрепить дружбу с соседом.
Все засмеялись, захлопали. Нийло растерянно поднялся, раскланялся всем и, запинаясь, ответил:
— Я... принимаю предложение... с радостью. И обещаю быть таким же честным в своей работе, как старался быть до сих пор. Может быть, общество поможет мне когда-нибудь побывать в Советском Союзе?
Опять долго смеялись. Танттунен ухмыльнулся:
— Почему бы и нет. И, наверно, Мирья тоже еще побывает у нас.— И он закончил речь: — Пусть Мирья вернется в Советский Союз, как птица — вестница мира из Финляндии. Передай там на своей родине, что мы, финны, тоже хотим мира и зорко стоим на страже его. Финны любят труд и родину. Нам не нужно ничего, кроме этого полуострова, который мы называем Суоми. И мы сохраним его, если сохранится мир и дружба. Вот наша позиция в этом вопросе, так и скажите там у себя, Хелена и Мирья...
Елена Петровна не готовилась к ответной речи, но что- то нужно было сказать. Она коротко поблагодарила:
— Спасибо на добром слове, дорогой друг. Признаться, было время, когда я относилась к финнам с неприязнью. Мне, как и всем карелам и другим народам моей страны, пришлось пережить тяжелые годы. Но не будем вспоминать о них. Намного прекраснее знать, какие хорошие друзья мира здесь живут. Разве мне забыть то хорошее, что Мирья получила от Алины и Матти и от всех вас!
— А как Мирья начнет там новую жизнь? — громко спросил Нийло и покраснел.
— Отсюда мы поедем в Москву,— ответила Елена Петровна.— Потом совершим поездку на теплоходе по Черному морю и посмотрим юг. Заедем в Ленинград, в Петрозаводск и в Туулилахти...
«Неужели Мирья никогда не заглянет сюда?» — думал Нийло.
— ...Потом я увезу ее в тайгу. Пусть увидит своими глазами, что сотворение мира еще далеко не закончено. Что и на ее долю работы осталось.
— Какой ужас!—воскликнул парень.
— Да, да, в тайгу. Сегодня там тайга, завтра ее не будет. Такова наша жизнь. Пусть Мирья немного обживется, привыкнет, научится русскому языку, а потом пойдет учиться. Выбор большой — на кого только захочется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37