Конечно, лучше не думать об этом, лучше поговорить о чем-то другом. Она пила горячий чай маленькими глотками.
— После сессии заочников думаю поехать в санаторий. На этот раз — в Сочи. Как думаешь?
— Конечно. Но тебе лучше — Кисловодск.
— В Сочи — море. Слушаешь рокот моря, и кажется — сидишь с мудрым другом.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Во второй половине июля неожиданно дохнуло осенью. Не переставая моросил дождь. Ветер рвал одежду, люди на автобусных остановках ежились, отворачивались от его холодных порывов.
За городом тянулся длинный и широкий пляж. Еще неделю назад здесь было шумно и людно, теперь — ни души. Только свинцовые волны накатывались на берег, размывая песок. А выше, куда не доходят волны, следы пребывания людей смыты дождем. По озеру, подлетая на высоких волнах, шел небольшой катер. Палуба была пуста: ветер и дождь загнали пассажиров в каюты.
Мирья сидела у иллюминатора, слезящегося от дождя и брызг. Ей даже не верилось, что совсем недавно они с Нийло загорали и купались на этом пляже: сейчас даже в каюте знобило, хотя Мирья была одета тепло.
«Решительный парень этот Нийло!—с нежностью думала Мирья.— Иногда кажется таким беспомощным, робким, а потом вдруг принимает очень смелые решения. Вот взял и переехал в город. Ушел от отца и матери и перебрался в город, где у него ни жилья, ни работы. Только неопределенные обещания».
Нийло лишь в нескольких словах описал ей свой уход из дома, но девушка живо представила, как это произошло. Отец, конечно, спросил, долго ли сын будет сыт поджигательными речами коммунистов. Старик, конечно, пригрозил, что, раз Нийло променял дом на девку-коммунистку, он не даст ему ни пенни. Все равно мороз еще загонит поросенка в закуток, и Нийло, конечно, вернется к нему с повинной и попросится обратно к родителям, когда деньги кончатся и придется положить зубы на полку. Мирья усмехнулась: плоховато старик знает своего сына, если надеется на такое. Кто-кто, а Нийло не придет с повинной, не будет проситься домой, как бы ему туго ни пришлось. Не такой он парень!
И не только этот случай свидетельствовал о решительности Нийло. Он, например, купил за городом участок земли, чтобы построить свой домик. Конечно, квартира в доме строительного кооператива обошлась бы намного дешевле, но Нийло не захотел даже слышать об этом. Ничего, что денег не хватает и ни один банк не даст ссуды, пока не найдется состоятельных поручителей или хорошей работы. Зато есть свой участок. Нийло был твердо уверен, что со временем все уладится.
Парню так не терпелось показать Мирье свой земельный участок, что он не стал дожидаться воскресенья. Сегодня рано утром они сели на автобус и поехали за город. Смотреть пока еще, в сущности, было нечего — небольшой квадрат земли, поросший можжевельником и молодыми сосенками. Место высокое, с него хорошо видно озеро с островками и проливами, хотя до берега больше километра. Сюда можно ехать и пароходом. Нийло захотел, чтобы Мирья узнала и этот путь. И вот она возвращается домой на катере. Нийло остался на своем участке, чувствуя себя уже настоящим хозяином, занялся делом. Правда, дела-то особенного и не было, да и никаких орудий труда, если не считать пуукко, у него не оказалось. Он стал собирать камни в кучи.
Нийло твердо верил, что они будут жить вместе, хотя Мирья ничего определенного не обещала. Парень несколько раз спрашивал ее, потом перестал спрашивать, решив, видимо, что все ясно и так. «А Нийло будет неплохим спутником жизни,— думала Мирья.— К чему тут обещания и клятвы! Попытаемся общими усилиями построить домишко». У нее тоже было кое-что в банке: часть денег, которые после продажи Алиианниеми отец положил на ее имя; кроме того, собственные скромные сбережения. Правда, сумма небольшая, но все-таки...
Мирья взглянула на часы: она опаздывала на работу уже больше чем на час, но она отпросилась у секретаря отделения и поэтому не беспокоилась.
Катер медленно подошел к пристани. Пассажиры вышли на палубу. Их было немного — несколько крестьянок с корзинками и два каких-то господина, которые, видимо, тоже торопились, беспокойно поглядывая на часы. Мирья выскочила на пристань первой и чуть ли не бегом поспешила на работу.
В помещении отделения было тихо и сумрачно. Мирья увидела здесь отца. Они с Танттуненом о чем-то разговаривали.
— Ты когда приехал? Как мама?
— Ничего. Стареет понемногу. А где это ты гуляешь в рабочее время? — строго спросил Матикайнен.
Танттунен ответил за Мирыо:
— Она у меня отпросилась. Пока Мирью ругать не за что.
— Я ездила смотреть участок Нийло,— призналась Мирья.
— Вот оно что. Ну и как? — Голос отца стал грустным.— Ладно, Мирья, потом поговорим. У нас тут дела.
Отец часто приходил к Танттунену по делам местной организации общества «Финляндия — СССР». Мирья вышла в другую комнату и села за свой стол. Она слышала разговор отца и Танттунена, но сегодня речь шла не о делах общества, а о вопросах заработной платы. Мирья не присутствовала при начале беседы и поняла только, что с рабочими поступили несправедливо. Зарплату им не урезали — даже господин Халонен не решился бы на это, не то поднялась бы настоящая буря,— но в организации труда была произведена какая-то перестройка, приведшая к тому, что сдельный заработок рабочих понизился почти на четверть.
Матикайнен уговаривал Танттунена:
— Ты человек ученый. Посоветуй, как нам быть? Они так хитро все подстроили, что профсоюз не может вмешаться. И на трудовое соглашение не сошлешься...
— Да что я...— уклончиво ответил Танттунен.— У нас тут свои дела. Так что стойте уж сами за себя.
Мирья знала, что Танттунен так именно и скажет— секретарь общества никогда не вмешивался в подобные дела. Но сегодня Мирью прямо зло взяло: неужели общество должно быть в стороне от насущных забот рабочих?
Отец заметил:
— Ты, Танттунен, как бутерброд: слой рабочего, другой — буржуя.
Мирья зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться. Танттунен ведь такой худой, высохший, что трудно отыскать в нем какие-то слои — только кости да кожа.
Отец продолжал:
— Ну а на это тебе придется ответить, хотя бы по долгу службы,— шутливо проговорил он.— Скажи, наше общество только для господ или и для простых людей тоже? Только для городских жителей или и для сельских?
— Видно, ты, Матти, сегодня не выспался. Что-то ты не в духе,— усмехнулся Танттунен.— Мирья, не приготовишь ли нам кофе? Может, он поможет.
— Тебе самому нужен кофе. Впрочем, и я не против,— засмеялся Матикайнен.— Так вот слушай, теперь серьезно. Советские фильмы сперва идут в городе, а нам — если вспомнят — пошлют, чаще забывают. Лекторов из Советского Союза приглашают к господам, а рабочий стой на улице и жди. Так ведь? Советских артистов мы видим только на фотографиях. Да и то — как им смазливые девчонки цветы подносят. «Кансанкулттуури» продает советские книги только в районных отделениях общества и в своих магазинах. Где они? Только не у нас. А что остается делать нам, на периферии? Нет ничего удивительного, если у нас один учитель, в общем-то здраво рассуждающий и своим умом ищущий истину парень, говорит, что общество «Финляндия — СССР» — это некая пропагандистская организация, не пользующаяся доверием народа...
Мирья принесла кофе.
— А из тебя, Матти, вышел бы оратор что надо,— заметил Танттунен.— Жаль только, что аудитория на этот раз маловата: я да Мирья.
— И больше ты ничего не скажешь?
Все внимание Танттунена было обращено на кусок сахара, который он положил в чашку с кофе. Только убедившись, что сахар растаял, секретарь не спеша ответил:
— Безусловно, ты во многом прав. Но сам знаешь, что советские артисты и лекторы у нас бывают очень и очень редко, а программа у них так перегружена, что мы при всем желании не можем послать их во все местечки. Что касается кинокартин и литературы... И тут ты прав, У нас уже был разговор. Этими делами занимается госпожа Халонен. Она не успевает, да и нельзя от нее многого требовать — она же не состоит в штате.
Мирья робко возразила:
— Простите, но госпожа Халонен работает не ради денег. Она бескорыстно, из самых чистых побуждений отдается работе общества. Она говорит, что нет благороднее работы, чем наша.
Танттунен кивал, соглашаясь с Мирьей, хотя на его губах и промелькнула скрытая усмешка. Отец нахмурился, но ответил уклончиво:
— Конечно... Когда она говорит о мире и дружбе с Советским Союзом, ее стоит послушать. И это говорит она от чистого сердца. Но мне все же кажется, что...— Матикайчен несколько недоуменно посмотрел на дочь,— что к культурным связям с Советским Союзом, ко всему, что исходит оттуда, она относится с опаской, сомнениями... Впрочем, тебе лучше ее знать,— обратился он опять к Танттунену.
— Да, да,— рассеянно отвечал секретарь, занятый своим кофе: он внимательно следил за тем, чтобы не перелить сливок. И, видимо, ему удалось налить их ровно столько, сколько нужно, потому что, удовлетворенный, он опять вернулся к разговору:
— У вас тоже такая паршивая погода?
— Случается. Но лето еще свое возьмет.
— Да, конечно.
И Танттунен опять перешел к делам общества:
— Тут один коммерции советник вернулся из поездки по Советскому Союзу. Я попросил его выступить у нас, рассказать о своих впечатлениях. Он обещал, но о дне выступления не условились. Сегодня я зайду к нему, договоримся. Приходи, послушай.
— Я-то знаю, что коммерции советники скажут. И все же охотно пришел бы, конечно, но не знаю, смогу ли. Все вечера заняты. Ну что ж, у меня всё. Иди к своему коммерции советнику. Мы тут еще с Мирьей потолкуем.
Оставшись одни, Мирья и Матти посидели молча. Потом отец сказал:
— Да, стара стала мама и все тоскует. Только и думает о тебе да об Алинанниеми. А тебя дома нет.
— Бедная мама,— тихо сказала Мирья, отвернувшись к окну.
— Когда же Нийло построит свой дом? — осторожно поинтересовался отец.
— Когда будет работа и деньги.
Отец опять помолчал, потом сказал:
— Я прошу тебя, Мирья, только не забывай маму.
— Ну папа... Ну зачем ты такое...
Мирья повернулась к отцу. На глазах ее были слезы.
— А как ты здесь, в городе?
— Что я... Госпожа Халонен заботится обо мне, иногда даже слишком.
— Так, так. Хорошо,— но по голосу отца чувствовалось, что это не так уж хорошо.
— И Танттунен хорошо ко мне относится. Напрасно ты его ругаешь. Его нужно понимать.
— Я-то его знаю. Было бы неплохо, если бы и ты поняла его по-настоящему... Но мне, пожалуй, пора на автобус.
— Может, зайдем в госпоже Халонен? Кофе попьем.
— Да нет, не стоит. Да и некогда уже. Ну, всего хорошего.
Матикайнен попрощался с дочерью и, не оглядываясь, вышел. Мирье стало грустно. Она решила про себя, что все следующее воскресенье проведет с матерью. Может, забежит к Лейле, но только на минутку.
Потом задумалась: что же отец имел в виду, говоря, что Танттунена надо понимать по-настоящему. И что же он за человек?
Когда-то давно Танттунен работал токарем, потом учился в коммерческом училище, но коммерсантом не стал, а пошел в социал-демократическую газету. Во время войны он отмежевался от социал-демократов, но к коммунистам не примкнул.
Казалось, Танттунену никакого дела нет до того, что происходит в городе. Но стоило кому-нибудь нелестно отозваться о Советском Союзе, как секретарь преображался. Он весь выпрямлялся, серые глаза его загорались огоньком, который не предвещал ничего хорошего. Правда, и в этих случаях он старался говорить вялым голосом, даже зевал. 11о Мирья знала, что это спокойствие напускное — внутри у секретаря все клокотало и кипело.
Однажды вечером — было это в первые дни работы Мирьи — они остались вдвоем. Секретарь, весь в густых клубах табачного дыма, что-то старательно писал, потом вдруг отодвинул бумаги в сторону и долгим, пристальным взглядом, посмотрел на девушку. Мирье даже стало не по себе.
— А ты, говорят, советская? Что ж, это очень хорошо.
— Я же ничего не помню,— призналась Мирья.
— Это ничего. Я тоже в свое время ничего не знал, что это за страна, а теперь, как видишь, плохо или хорошо, работаю окружным секретарем общества, которое должно разъяснять людям, что это за страна и в каких отношениях с ней нам выгоднее быть. Да, Мирья, твоя страна, я говорю — Советский Союз, была для меня когда-то что быку красная тряпка. На зимнюю войну пошел как бык на красное — пригнув морду к земле и выставив вперед рога, с мычанием и ревом. И мне было плевать, какие козни строились против этой страны и какая незавидная роль отведена в них нашей Суоми. А я ведь как-никак считал себя журналистом и с умным видом поучал других.
«С чего он это мне?..» — Мирья не понимала, почему он исповедуется перед ней, молодой, неопытной девушкой. Словно угадывая ее мысли, Танттунен промолвил:
— Финляндия может жить только в дружбе с Советским Союзом. Я к тому, чтобы ты понимала, для чего существует наше общество.
Танттунен полистал бумаги какой-то рукописи.
— А почему ты теперь редко пишешь? — спросила Мирья.— Люди охотно читают твои статьи.
— Пописываю иногда. Да получается вроде Нового завета. Человеку, видишь ли, легче учить других, чем самому учиться. Когда учишь других, тебе за это платят, а когда сам учишься, то не один пот прольешь, да к тому же нередко учат битьем. Я это на своей шкуре познал. Меня много били. Был маленький — отец ремнем учил, стал большим — от Красной Армии досталось... Вот и научили уму-разуму.
От отца Мирья слышала, что Танттунен ночи напролет сидит за книгами. Да и сама она видела, что секретарь приходит на работу с припухшими веками. Говорили, что он удивительно хорошо знает все, что касается Советского Союза. Он самостоятельно овладел несколькими языками, свободно читал по-русски, но сам посмеивался: что за чертовщина — русские никак не могли его понять, когда он в Москве пытался обойтись без переводчика. А в Москве он бывал не раз — то в составе разных делегаций, то туристом.
— Вот к чему я это,— повторил под конец секретарь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37