Он смылся в лесную гвардию...
— Да хватит тебе о войне... Вы, очевидно, учительница?
— Врач.
— Врач? — Пентикяйнен почему-то так смутился, что убрал под столик бутылку с водкой.
— Это же чрезвычайно интересно! — воскликнул Куосманен и стал расспрашивать Айно Андреевну о жизни и работе советских врачей.
Пентикяйнен немного послушал, потом встал и вышел в коридор курить.
— Значит, правда, что в Советском Союзе медицинское обслуживание бесплатно? —спросил Куосманен.
— Конечно. Никто же не болеет ради собственного удовольствия.
Пентикяйнен заметил из коридора:
— А у нас — за всё деньги гони... Болеть — слишком дорогое удовольствие в Финляндии. Госпожа доктор, надеюсь, извинит меня, что я тут наговорил всякой чепухи. Откуда знать, с кем имеешь дело? Удивительный у вас народ! — заключил Пентикяйнен
— Народа-то мы еще не успели узнать,—возразил его товарищ.
В Коувола финны должны были сделать пересадку. Пока они укладывали вещи, Айно сходила в свое купе и принесла портсигар из карельской березы и рюмочку — сувениры.
— Вот на память о Советском Союзе,— она протянула Пентикяйнену портсигар, и рюмка досталась Куосманену. Тот рассмеялся:
— Видишь, брат, на что намекает госпожа? Запомни и больше не кури при женщинах. А я должен пить не из горлышка, а из рюмки... Конечно, я шучу, но не знаю, как отблагодарить вас. Это очень трогательно с вашей стороны. А у нас нет ничего, чтобы подарить в ответ: всё уже раздарили.
В Коувола Айно вышла прогуляться на перрон и увидела, что Пентикяйнена встречает высокая худощавая женщина средних лет. «Жена»,— подумала Айно. Женщина бросилась навстречу мужу. Он обнял ее за плечи, и тогда выражение ее лица вдруг изменилось. Она стала громко укорять:
— Вот в каком виде ты едешь из-за границы! Неужели даже из такой поездки ты не мог вернуться не нализавшись?
Айно улыбнулась: жены во всех странах одинаковы!
Поздно вечером поезд прибыл в Хельсинки. Туристов встретили работники общества «Финляндия — СССР». На привокзальной площади их ждали машины.
Площадь как площадь, дома как дома, но было что-то в них чужое, непривычное. На стенах и на крышах — краски и свет: все должны знать, что нейлоновые чулки «Атлас»— лучшие в мире. Огромная реклама зубной пасты... «А что, если бы на деньги, ушедшие на эту рекламу, купить зубной пасты, ее, наверное, была бы целая гора»,— с усмешкой подумала Айно.
Чемоданы погрузили в машину. Вокруг разговаривали и перекликались:
— Слушай, Пекка, мы же договорились...
— Лиза, подожди, сядем на тройку...
— Вон свободное такси...
— Я загляну вечером, посмотрю, что за шляпку ты купила...
«Странный город — все говорят по-фински!» — Айно Андреевна сама усмехнулась своей мысли.
Темноволосая миловидная девушка подошла к Айно и на ломаном русском языке пригласила ее сесть в машину.
— Кийтос,— ответила Айно по-фински.— А нам далеко? Может, пойдем пешком.
Девушка остолбенела — она подумала, что по ошибке заговорила с кем-нибудь из местных. Чтобы успокоить гида, Айно повторила свое предложение по-русски.
— Я-то с удовольствием, но как другие? — заколебалась девушка.
Пришлось сесть в машину.
С грохотом проносились небольшие трамвайчики, сплошным потоком мчались машины — черные, синие, красные, маленькие и большие — «Москвичи», «Победы», итальянские, немецкие, чехословацкие. Сидевший рядом с Айно Павел Иванович вслух называл марки машин.
Автобус остановился у отеля «Урсула». Над входом развевались флаги США, Англии, Дании, Швеции, Франции — в гостинице жили люди из этих стран.
Едва Айно успела умыться, постучала девушка-гид и пригласила ее на ужин.
Ужинали в уютной отдельной комнате ресторана за большим круглым столом, на котором стояли советские и финские флажки. Ужин начался официальными тостами с финской, потом с советской стороны. Понемногу скованность исчезла. Послышались шутки, завязались оживленные разговоры о театральных новостях Москвы, Ленинграда и Хельсинки. Тут же обсудили программу туристской группы на все десять дней.
Айно сидела рядом с Павлом Ивановичем и тихо передавала ему ход разговора, а потом незаметно для себя стала переводить для всех. Девушка-гид, слабо зная русский язык, с благодарностью уступила ей эти обязанности.
Возвращаясь в гостиницу, туристы заметили, что над главным входом прибавился советский флаг. Флаги шести государств развевались на слабом ветру, словно играя друг с другом, в тусклом свете уличных огней. Люди, прибывшие из шести стран, отдыхали под одной крышей.
Айно вошла в номер и только теперь почувствовала усталость. Она зажгла ночник и, усевшись в кресле у окна, стала смотреть на улицу. Где-то далеко на здании национального акционерного банка вспыхивали неоновые рекламы. Напротив, через улицу, сверкали витрины универмага кооператива «Эланто». Изредка проходили пешеходы. Девушка и юноша, оба в узких брюках и свободных куртках, стояли, взявшись за руки, и о чем-то говорили. Девушка показала на часы. Юноша отмахнулся: наверно, в этот момент ему хотелось, чтобы на свете вообще не было никаких часов.
Айно достала из чемодана бумагу, зажгла большой свет и села писать письмо:
«Милая, маленькая, родненькая Валечка...»
Айно задумалась. Интересно, какой будет жизнь, когда ее дочь станет взрослой? Туулилахти, наверное, превратится в большой город, а Валя — станет инженером. Айно пыталась представить похожую на себя стройную девушку: вот она мчится на самолете, вот бежит по лугу, срывая цветы, вот кружится в вихре вальса...
Утром автобусы привезли их в новый район города, расположенный среди соснового бора,— Тапиолу. В машине рядом с Айно опять оказался Павел Иванович.
Красивые многоэтажные здания стояли среди стройного соснового леса, но не рядами, как обычно, а в своем особом порядке — так же, как стоят деревья и валуны. Если бы они расположились в ряд, природа перестала бы быть природой.
Павел Иванович говорил Айно:
— Посмотрите, какая гармония может быть между природой и архитектурой! Архитектура отдельно от природы — безжизненна, а вместе с ней — величественное целое.
На небольшом расстоянии друг от друга строили домики из трех-четырех комнат. Туристы заглянули в них. Прямо из кухни теплоизоляционная дверь вела в маленькую баню.
— А кто в таких домах будет жить? — спросил Павел Иванович у сопровождающего их господина со спортивной выправкой и приветливой улыбкой, не сходящей с лица.
— Простые рабочие.
В одной из комнат широкоплечий маляр красил стену. Приятно было наблюдать, как он делал два-три мазка, отступал шаг назад, любуясь своей работой, и снова несколько раз проводил кистью по стене.
— Спросите, есть ли у него такой дом? — попросил Павел Иванович Айно.
Маляр задумался и неторопливо ответил:
— Где уж нашему брату! Чтобы жить в таком доме, надо иметь карман потолще. Была у меня мыслишка построить хотя бы избушку этак за миллион марок, заполучить ссуду лет на двадцать. Но все это пока что одни мечты...
— А сколько вот такой дом стоит? — спросила Айно.
— Да примерно четыре с половиной миллиона.
Бесшумный лифт поднял туристов на верх семидесяти пятиметровой башни. Город был как на ладони. Айно побледнела: ей показалось, что башня качнулась. Гид подтвердил: «Да, башня действительно качается». Павел Иванович взял ее за руку и шутливо успокаивал:
— Ой, как маленькую напугали? Смотрите, теперь уже не страшно: я держу за руку.
Только войдя в кабину лифта, Айно отняла руку.
Она не жалела, что поехала сюда, хотя вечерами скучала и беспокоилась о Валечке. Иногда ей приходила мысль: интересно, как бы все это воспринимал Петя?
Она вспомнила, как однажды они с Петей проездом были в Москве. Остановились у московской подруги Айно, тоже врача. Подруга жила неподалеку от университета, в новом массиве на юго-западе Москвы. Теплым августовским вечером они любовались огнями Москвы. И им казалось, что с высокого балкона видна вся страна, их Туулилахти тоже. По шоссе на запад с грохотом шли бульдозеры, машины с разобранными кранами. Между новыми зданиями еще оставались пустыри, но из земли, только что разровненной бульдозерами, уже поднимались саженцы липы, березы и тополей. Хрупкие, едва различимые с высоты балкона, они росли, потому что о них заботились люди. Со временем они превратятся в густые сады, станут украшением нового жилого района. То же и в жизни людей. Человек не сразу видит плоды своего труда, для этого нужно время. Чтобы взорвать каменный дом или мост, достаточно секунды, двух секунд; чтобы построить их вновь, требуются месяцы, годы. И все-таки в мире построено больше, чем уничтожено во всех войнах. Пожалуй, на свете нет такой страны, которая пострадала бы от войны больше, чем Советский Союз. Но не найдется другой такой страны, где бы все так быстро строилось.
В тот вечер они говорили и даже поспорили о том, как живут за границей, где никто из них не бывал. Петя говорил обо всем заграничном с озлоблением: ему казалось, что все там жестоко, бесчеловечно. И люди тоже. Его можно было понять: слишком много он пережил на фронте, к тому же он был больной человек, предчувствовавший близкий конец. Айно и ее подруга доказывали, что люди всюду люди и хотят жить в дружбе, не знающей границ. И вот Айно сидела у окна гостиницы «Урсула» и смотрела на огни реклам зарубежного города. Она знала, что война не нанесла большого ущерба Финляндии. Здесь было легче строить и создавать красоту. Она уже успела убедиться, что финны умеют строить, что они любят свою страну и труд. «Хорошо, что поехала,— опять подумала Айно.— Хорошо видеть приветливые лица и пожимать руки друзьям».
Предстояла поездка в Нурмиярви, на родину Алексиса Киви. После завтрака осталось немного свободного времени, и туристы решили прогуляться в университетский Ботанический сад. Там они увидели редкую картину: с дерева на землю спрыгнула белка, взглянула на пришельцев маленькими круглыми глазами и, ничуть не испугавшись их, перемахнула на песок аллеи. Какой-то мальчик уронил на землю орех. Белка мгновенно схватила его и стремглав вскарабкалась на дерево. Откуда-то появилась вторая белка, добралась по ноге мальчика к карману его куртки, засунула голову в карман и быстро умчалась. Мальчик засмеялся и потряс в кармане орехами, и белка опять устремилась к нему.
Вдруг из травы прямо на Айно выскочила еще одна белка. Айно негромко вскрикнула и отпрянула назад, чуть не сбив с ног Павла Ивановича. Они громко рассмеялись; белка, распластав пушистый хвост, убежала. Мальчик посмотрел на них осуждающе. Руководитель группы предложил:
Пойдемте отсюда. И белкам ясно, что мы не знаем обычаев страны.
Айно стало неудобно. Она даже не заметила, что Павел Иванович вел ее под руку и что она села в автобусе рядом с ним.
И вот уже машина мчится по асфальтированному шоссе мимо соснового леса, озер, и небольших, всего в несколько домов, хуторов. И вряд ли когда-либо на этом финском шоссе так широко разливалась песня, которую любят в Советской стране:
А я остаются с тобою, Родная навеки страна! Не нужен мне берег турецкий, И Африка мне не нужна.
Пешеходы останавливались у дороги и удивленно провожали автобус глазами. Айно шаловливо махала им рукой.
Неделя подходила к концу. Туристы разъехались по стране. Тогда-то Айно Андреевна и Павел Иванович и сошли на небольшой станции. Им предстояло ехать на один из лесопунктов, где даже в это время года велись лесозаготовки. Их встретила представительница местного отделения общества «Финляндия — СССР», стройная шатенка средних лет. Она представилась Импи Халонен. С ней был довольно тучный, выглядевший вялым и усталым, но очень любезный господин, директор акционерного общества Арно Халонен. Для Айно Андреевны так и осталось загадкой: то ли они муж и жена, то ли просто однофамильцы.
Туристов подвели к роскошному черному лимузину. Госпожа Халонен села за руль и пригласила Айно сесть рядом. Потом они заметили, что Павлу Ивановичу, не знающему языка, будет, пожалуй, скучно на заднем сиденье с господином Халоненом.
Прямая узкая проселочная дорога нырнула в лес. Господин Халонен повернулся к Айно и попросил:
— Не будет ли госпожа Лампиефф любезна передать господину инженеру, что мы едем на участок лесного хозяйства, который выполняет заказ Советского Союза.
Айно впервые услышала свою фамилию в мужском роде, да еще в таком виде. Не знала она и того, как перевести выражение «лесное хозяйство». Лесхоз? И она смущенно спросила, что же означает это «лесное хозяйство».
— Это значит, что наша компания имеет участок леса в восемь тысяч гектаров, на котором в год заготовляется древесины ровно столько, сколько составляет ежегодный прирост.
— Очень любопытно! — заинтересовался Павел Иванович.— И сколько же это будет?
— Примерно шестьдесят тысяч кубометров,— ответил Халонен.— Более точно можно узнать в конторе.
— К нам, конечно, везут не древесину? — спросила Айно.
— Нет, бумагу и целлюлозу. У компании своя бумажная фабрика.
Господин Халонен каждый раз любезно оборачивался к гостям, заглядывал в глаза то Айно, то Павлу Ивановичу. Айно видела, что ему нелегко поворачивать голову: очень уж неповоротлива была его оплывшая жиром шея.
Машина остановилась перед конторой, выкрашенной в желтый цвет. Навстречу, широко шагая, вышел долговязый худощавый молодой человек в галифе и сапогах.
— Добро пожаловать! — радушно приветствовал он туристов, сперва пожав руки Халоненам.
Гостей провели в просторную светлую комнату. Посредине ее стоял большой блестящий стол. Издали казалось, что он сделан из двух широких сосновых досок. Пол был застлан блестящим линолеумом. На стол подали картофель в мундире, котлеты, свежую простоквашу, молоко в красивых кувшинах, прохладительные напитки и пиво в низких бутылках.
Начальник участка и господин Халонен рассказывали гостям о том, как они заготавливают древесину.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37