Давай скажем, Импи, а?
Госпожа Халонен встала и удивительно легко подняла на ноги отяжелевшего, размякшего мужа. Матикайнен поддерживал его с другой стороны и уговаривал точно ребенка:
— Господин немножко устал. Пора в постель...
Как только хозяина опустили на диван, он сразу же захрапел. Матикайнены не прощались: госпожа Халонен обещала заехать к ним за Мирьей.
Выйдя на улицу, Матикайнен сказал Мирье, словно она была в этом виновата:
— Ну и поручение досталось мне от общества! С какими только типами не приходится лясы точить.
Горничная Лиза-Мария, полная блондинка, стала убирать со стола. Хозяйка ловко и привычно помогала ей, стремясь скорее остаться одна.
Горничная и хозяйка обычно обменивались лишь самыми необходимыми словами и старались избегать друг друга. Несколько лет назад горничная остановила госпожу Халонен на лестнице и, опустив глаза, пролепетала:
— Госпоже... не следовало бы так часто отлучаться из дома. А то... а то я буду вынуждена уйти от вас.
Импи окинула взглядом ее раздобревшую фигуру и все поняла.
Потом она стала еще чаще и дольше бывать в городе, но Лиза-Мария со своей просьбой к ней больше не обращалась. Наоборот, казалось, что ей в тягость те редкие дни, когда хозяйка приезжала домой.
Из окон комнаты госпожи Халонен чистый, синий простор Хаапавеси казался еще более синим, чем с берега. Эта далекая синева озера действовала на Импи успокаивающе. Может быть, только это и тянуло ее иногда домой. В городе окна ее квартиры выходили на шумную улицу.
Госпожа Халонен открыла окно и придвинула к нему кресло-качалку. Было еще не поздно. Вдруг ее зазнобило — то ли от прохладного воздуха, то ли от храпа, который доносился из соседней комнаты.
Она сходила за шалью и по пути заглянула в трюмо. Из зеркала на нее устало смотрели серо-голубые глаза.
Она снова села в качалку. Годы и мечты не идут рука об руку. У времени свои законы, от которых оно не отходит ни на шаг, а человек не всегда может превратить свою мечту в законы жизни,— подумалось ей.
И в самом деле, жизнь Импи была полна исканий и разочарований. Родители, крестьяне средней руки, были людьми очень набожными. В таком духе они стремились воспитать и дочь. Но Импи рано начала читать не только Библию и катехизис, но и светскую литературу. От верующих родителей она унаследовала одну черту, которая всю жизнь выводила ее на дорогу исканий,— она стремилась помогать тем, кто жил в горе и нужде, а таких вокруг себя она видела слишком много. Пожалуй, именно поэтому она решила стать врачом. Но через год была вынуждена прервать учебу. Вскоре встретилась с Арно Халоненом, сыном владельца богатого поместья. Арно тоже оставил университет, и таким образом они оказались товарищами по несчастью. Правда, с той разницей, что у нее не хватило на учебу денег, у него — способностей.
Перед войной госпожа Халонен активно участвовала в деятельности разных благотворительных обществ, но ушла и из них. Она быстро поняла, что богатые дамы занимались благотворительностью от скуки, распускали друг о друге всякие сплетни и тратили на вечеринки с кофе больше, чем удавалось собрать для помощи нуждающимся. Да и в самой этой мелочной благотворительности было что-то унизительное. Госпожа Халонен не могла присутствовать при раздаче милостыни: она заметила, что действительно бескорыстную помощь оказывают друг другу лишь сами бедняки — без всяких обществ, речей и кофе, просто так, по-человечески.
Импи стала интересоваться рабочим движением. Ей казалось, что в нем она обретет цель своей жизни. Здесь люди говорили о том, о чем она сама мечтала,— о великом всеобщем равенстве и братстве и ни слова о насилии. Потом случайно она оказалась среди людей, которые совершенно иначе говорили об этих вещах, и поняла, что есть два рабочих движения. Понемногу Импи начала сознавать, что она ошиблась, что те, кто красиво рассуждают о всеобщем равенстве и братстве, в своих действиях исходили из иных принципов. Но она уже не могла примкнуть и к тем, чью правоту она поняла. Чтобы пойти с этими новыми людьми, бороться за новые идеи, нужно было быть душевно сильной, целеустремленной, а она чувствовала себя усталой, у нее уже не было той одержимости, с которой она отдавалась прежним увлечениям. К тому же что-то в этих новых людях казалось ей непонятным, чуждым, для нее неприемлемым. Она оставалась женой преуспевающего предпринимателя и, хотя держалась в стороне от людей своего круга и их взглядов на жизнь, все же полностью оторваться от них не могла.
Потом Импи нашла занятие, которое ее увлекло: она решила посвятить свою жизнь делу мира и дружбы. Началось это уже в годы войны. Толчком послужила встреча с крохотной синеглазой девочкой, которую она увидела в нетопленом и грязном бараке концлагеря. Госпожа Халонен ужаснулась тому, что увидела в лагере, жизнь пленных потрясла ее. Не хотелось верить, что это ее земляки, финские солдаты, так жестоко, по-зверски обращаются с людьми. И госпожа Халонен приняла решение: во что бы то ни стало спасти девочку.
Она никогда не могла простить мужу, что он запретил ей взять ребенка. Отвезя девочку к Матикайненам, госпожа Халонен почувствовала, что этот ребенок стал ей еще дороже, стал частью ее жизни. Матикайнены отказались от денег на содержание Мирьи но они принимали их, если речь шла о помощи обществу «Финляндия — СССР». Не был Матикайнен и против того, что Мирья устроилась на работу по рекомендации госпожи Халонен и жила у нее в городе.
Из кабинета Халонена доносился громкий храп, от которого у Импи по спине пробегала дрожь. Ее отношения с мужем были довольно странные. Она никогда не любила Арно, даже когда обвенчалась с ним, но и не сожалела, что вышла за него, хотя впоследствии муж опостылел ей. Импи была из тех женщин, для которых брак дело второстепенное. И никогда она не изменяла мужу, хотя такие разговоры ходили.
Ей казалось, что в мире она любила только одного человека. Да и то это было почти двадцать лет назад. Молодой врач-практикант Калерво Похьянпяя пригласил ее поехать с ним поразвлечься на две недели в Стокгольм. Вернувшись, они не поженились и даже не переписывались. Калерво только поставил ее в известность, что он обручен. Импи ответила тем же, хотя предприняла этот шаг уже после получения телеграммы. Позднее она узнала, что Похьянпяя погиб в годы войны на Карельском перешейке. Иногда вечерами, когда на душе было тоскливо, она думала о Калерво, строя вокруг его имени воздушные замки.
Арно Халонен и боготворил жену, и боялся ее. Боготворил потому, что действительно любил ее, и его привязанность к ней становилась сильнее потому, что он никогда не мог завладеть ее сердцем и видел ее только изредка. Боялся потому, что в известной степени был зависим от нее. После войны Импи принимала участие в раскрытии одного большого тайного склада оружия. Один из главных преступников успел в последний момент сесть на пароход и улизнуть из страны. Он так спешил, что не успел оформить свои финансовые дела... И деньги остались у Арно Халонена. Единственный человек, который мог бы это доказать, была Импи. Она могла бы внести ясность и в кое-какие другие вопросы, связанные со складом оружия и именем ее мужа. Импи не сделала этого, но Халонен знал свою жену: если ей вздумается затеять дело, она пойдет на все.
Вот почему достаточно ей было сказать одно слово, как муж был готов сделать что угодно.
Она знала, что в мире редко встречаются такие сложные натуры, как ее муж. Говорят, что коммерческое дело — холодное и жестокое и пьяницами там становятся одни неудачники. Халонен преуспевал и пил. Опьянев, он говорил на вульгарном, иногда даже неприличном жаргоне. Трезвый, и среди людей своего круга он становился изысканно вежливым. Он был жаден до бесцеремонности, циничен даже по отношению к своим компаньонам, и сердце
его не дрогнуло, когда он отобрал землю у своего отца, да притом так умело, что старику даже на смертном одре не пришло в голову, что сын ограбил его. А начав кутить, он мог бросать на ветер целые миллионы. Привязанность его к жене, похожая на привязанность хорошо вышколенной собаки, не мешала ему водиться с другими женщинами. Господин Халонен был ярым врагом коммунизма, но, будучи дальновидным дельцом, он стал активным сторонником дружбы с Советским Союзом и внешне относился к коммунистам» своей страны доброжелательно.
Вечерело. Храп в соседней комнате стал тише. Муж мог проснуться с минуты на минуту. Импи встала, быстро собралась и пошла в гараж.
Мирья боялась, что госпожа Халонен передумает и отложит отъезд на завтра. Она была добросовестной служащей и ни в коем случае не хотела опаздывать на работу. Услышав стук в дверь, Мирья облегченно вздохнула.
Алина уже успела накрыть на стол и стала подавать кофе. Госпожа Халонен торопилась. Дорога проходила под окнами их дома, и ей не хотелось, чтобы муж видел, как она уезжает. Но из вежливости она все-таки села за стол и выпила чашку горячего черного кофе. Потом бодро встала и, помахав рукой, потащила Мирью за собой к выходу. Матти и Алина вышли во двор проводить их.
Проезжая мимо своего дома, госпожа Халонен не оглянулась, а только прибавила газу. Роскошный лимузин с легким шелестом несся по асфальтированному шоссе. Мирья перебирала в памяти события за день. Обычно она приезжала в местечко на несколько часов и только расстраивала родных. И на этот раз она не успела толком поговорить с отцом и матерью. Нийло тоже обиделся: они так мало смогли побыть вместе. Да и у постели больной Лейлы тоже надо было посидеть подольше. Мирья вздохнула: вечно приходится спешить.
Госпожа Халонен вела машину и о чем-то думала. Мирья опять вспомнила Нийло и вдруг решилась:
— А вы случайно не слышали, где нужны квалифицированные конторские работники?
— Конторские служащие бывают всякие. Кого ты имеешь в виду?
— Да я так, вообще...— Мирья не хотела называть имени Нийло.— Ну, например, если человек окончил коммерческое училище.
Госпожа Халонен сбавила ход — спешить им все равно было некуда — и заговорила вкрадчивым назидательным тоном, каким обычно беседовала с Мирьей:
— Видишь ли, в этой отрасли у нас безработицы нет. Конечно, люди меняют место работы, но это волен каждый сам решать. Все ищут места получше...
Немного помолчав, она продолжала:
— Если взять проблему безработицы в целом, то левые газеты сильно преувеличивают. Допустим, число безработных даже соответствует действительности, все равно к этому надо относиться очень осторожно. Ведь все находят какую-то временную работу. Кто у нас сидит без работы? Это или люди без квалификации, или мелкие землевладельцы, которые не заняты на своих участках целый год. Значит, встает проблема повышения квалификации и организации различных работ там, где существует так называемая сезонная безработица... В Финляндии теперь решаются проблемы и посложнее...
Мирье нравилось слушать ласковый и спокойный голос Импи, хотя в нем и сквозили поучающие нотки. Она верила тому, что говорила госпожа Халонен,— ведь Импи желала ей только хорошего. Правда, Мирья не раз задумывалась: почему взгляды госпожи так противоположны взглядам отца. Мирья соглашалась про себя, что левые газеты могут, конечно, освещать факты односторонне. Но одно только оставалось ей непонятным: если среди конторских служащих нет безработицы, почему Нийло не может найти работу.
В квартире госпожи Халонен было как-то особенно легко дышать: комнаты большие, светлые, нет ничего лишнего, все на своем месте. Они приготовили кофе и, как обычно, пили его в просторной гостиной за широким низким столом, за которым уместилась бы большая семья. Приятно было, развалившись в удобном кресле, листать газеты и беседовать.
— Ты целый день провела у Матикайненов? — Импи не хотелось произносить слова «дома».
— Я гуляла немного... Потом забежала к Лейле.
— Это к той, что учится в институте Сирола? В общем- то, она кажется неплохой и веселой девушкой. Ну, и что нового она рассказала тебе?
— О Кирсти. Вы ее не знаете.—Мирья еще не привыкла говорить с Импи на «ты».— После фестиваля Кирсти получила от советского парня-переводчика посылку с пластинками, но не хочет даже написать ему, поблагодарить. Разве это хорошо?
Госпожа вздохнула:
— Да, Мирья, это нехорошо...— Она пыталась поставить стоймя сахарные щипцы на столе.— За пластинки, разумеется, следовало поблагодарить. Но я сейчас подумала о другом... Видишь ли, Советский Союз — великая и могучая страна. В настоящее время ее отношение к Финляндии дружественное. Эту дружбу надо беречь как маленького ребенка, чтобы она развивалась и крепла. Если она нарушится— будут ужасные страдания, тысячи, десятки тысяч сирот... Нет благороднее дела, чем укреплять эту дружбу.
Госпожа встала и взяла со столика журнал «Советский Союз».
— Вот посмотри... Этот журнал издается в Москве на многих языках, в том числе и на финском. Видишь, бумага какая хорошая, а иллюстрации... Это очень дорогое удовольствие— издавать такой журнал на языке маленькой страны... А вот о чем я думаю: что, если каждый гражданин Финляндии будет получать оттуда посылки? Была я как-то в одной семье. Прихожу — все сидят у приемника и слушают Москву... И соседи с ними. Ответили на мое приветствие и предложили стул: сиди, мол, и тоже слушай. И знаешь, Мирья, мне тогда стало страшно — что же будет с нашей маленькой страной?
Мирья сидела, подпирая рукой щеку, и, пожалуй, впервые за многие годы не совсем понимала госпожу Халонен: что же ее страшит? Ведь она так хорошо говорит о необходимости для Финляндии дружить с Советским Союзом. Мирья встала с кресла, подошла к книжной полке, взяла энциклопедию и стала перелистывать ее.
— Что ты ищешь?
— Да вот не знаю даже, в каком году Чайковский родился.
— Он жил до революции.— Импи тоже поднялась.— За пластинки, конечно, следовало поблагодарить... Не пора ли нам, Мирья, спать?
Мирья тщательно изучила объявления в газетах и обзвонила все учреждения, где могла оказаться работа для Нийло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37