— Мама, поедем вместе!
Это было неразумно, но от всего сердца. Матикайнен подошел к ним и стал укорять:
— Ну, что это вы... Хватит вам! Нельзя же так...
Потом отвернулся и подошел к окну. Он никогда не слышал, как плачет его жена. Он не был дома, когда не стало Калеви. Когда его самого в Сукева били дубинками по пяткам, ни слез, ни стонов не услышали тюремщики. Не заплакал он и сейчас, только в горле запершило да защипало глаза. Может быть, во всем виноват чад, который шел из кухни.
Потом сказал:
— А что это Нийло во дворе мерзнет? Зови его в дом.
На дворе Мирья сказала всего два слова. Юноша предчувствовал, что так они и решат. Он знал и Мирыо и всю эту семью и не стал настаивать на другом, только покорно пошел следом за Мирьей, беспомощно спросив:
— А я?
Что могла ответить Мирья?! Она думала об этом. Ей было не до ответа. Она спешила в дом. И очень кстати. Нийло совсем продрог. Парень даже дрожал. Горячий кофе был тоже очень кстати.
— Ты-то хоть останешься в Финляндии? — спросила его Алина.
— Да вот купил участок, так...— ответил Нийло. А потом стал рассуждать: — Из письма неясно, насколько обеспечена она, которая зовет Мирью к себе. Вряд ли прораб так уж много зарабатывает. Есть ли у нее хоть какая- нибудь собственность — движимая или недвижимая, акции?
Матикайнен ухмыльнулся:
— Не знаю, как у нее с движимой и недвижимой собственностью, но акции есть.
— Много ли, как думаешь? — деловито осведомился юноша.
— Много. Так много, что в Советском Союзе это подсчитать невозможно.
Нийло понял, что над ним посмеиваются. Мирье стало жаль парня, и она поспешила объяснить:
— Там у них все общее. Все, что есть в стране, принадлежит всем. И каждый, таким образом, владелец.
Это Нийло уже слышал. Это — коммунистическая пропаганда. Другое дело — иметь свой участок земли. Пусть даже нет ни дома, ни работы.
Пришла госпожа Халонен. Ее усадили за стол. Все это произошло безмолвно. Само молчание говорило, что здесь решили. Наконец она сказала:
— И все-таки я жалею, что познакомила Мирью с советской госпожой Айно. А еще больше жалею, что не оставила Мирью себе семнадцать лет назад...
Недели уходили, сбережения Нийло таяли. Нет, его нельзя было упрекнуть в том, что он ничего не предпринимает,— он делал все, чтобы найти работу. Но ее не было. Он давал объявление за объявлением в газеты и потом проклинал себя: деньги оказывались выброшенными на ветер. Уже подумывал, не продать ли участок земли: за него надо платить налог. А дом, видно, ему не построить. Да и на кой черт он ему теперь! Но все же не продавал: недвижимость есть недвижимость, она придает человеку вес. Даже в объявлениях он указывал: «Имеющий недвижимость, молодой, непьющий конторский служащий ищет подходящую работу». Подходящую? О нет! Он согласен на любую работу. Но и это не помогало.
От нечего делать он решил поинтересоваться, что за страна этот Советский Союз. Надо же узнать, куда Мирья поедет. Он пошел в библиотеку и взял Большую энциклопедию. В дополнительном томе, где были последние данные, он разыскал слово «Россия». «Площадь Советской России невозможно точно назвать...» Невозможно, так и не надо: это Нийло не интересовало. Кто-то читал до него и делал пометки карандашом. Было подчеркнуто: «Национализация промышленности и нехватка сырья постепенно привели к закрытию многих заводов... Большевизм привел народное хозяйство к полной разрухе... По приблизительному подсчету, в России голодает 33 миллиона человек... Но, несмотря на все, советская власть по-прежнему удерживается...»
Ужас! Куда это Мирья едет! Нийло обычно доверял таким солидным, в кожаных переплетах, книгам, но теперь засомневался и посмотрел год издания— 1922. Придется взять что-нибудь посвежее. Поколебавшись, он решил обратиться к Танттунену: тот по своей службе обязан найти ему материалы о Советском Союзе, за это он получает зарплату. И Танттунен добросовестно выполнял то, за что ему платили: он давал Нийло книги, и парень глотал книгу за книгой.
Наконец ему опять пообещали работу и попросили зайти через пару дней. Он, конечно, пришел точно в условленное время, но его встретили сдержаннее, чем в первый раз, и сухо сказали:
— Вы, молодой человек, поступаете нечестно. Оказывается, вам уже предлагали хорошую работу в строительной компании. Но у вас не оказалось желания работать. Так что мы тоже не смеем утруждать вас. Будьте любезны, вычеркните наш адрес из вашей записной книжки.
Когда Мирья уехала в Хельсинки устраивать свои дела через советское посольство, Нийло временно выполнял ее обязанности в отделении общества. Будучи добросовестным работником, он считал, что если он получает деньги, то должен вникать в вопросы общества, которые до сих пор его ничуть не интересовали. Вернувшись из Хельсинки, Мирья с удивлением обнаружила, что Нийло взял в отделении очень много советских книг. За каждую книгу он расписывался, хотя обычно в отделении никто не соблюдал этой формальности.
...И снова весна.
Деревья только что распустились. Хрупкие, маленькие листики наполнили пропахший бензином и дымом город свежим ароматом.
Окна квартиры госпожи Халонен выходили на проспект. Вдоль него на равных расстояниях друг от друга росли клены. Мирья стояла на балконе и крошила хлеб для птиц на кормушку, приделанную к перилам. Птицы летали вокруг, самые смелые садились на перила балкона.
— Не бойтесь, маленькие,— уговаривала их Мирья. И они не боялись, но все же старались держаться на безопасном расстоянии.
Мирья отступила к двери и, улыбаясь, стала следить за птичками, быстро расправлявшимися с крошками. Потом она заметила Нийло, стоявшего на другой стороне улицы. Махнув ему, девушка показала на часы, растопырила все десять пальцев, потом подняла один палец и направила его в сторону вокзала. Нийло и так знал, что поезд прибывает в одиннадцать. Значит, еще больше часа. Пока Нийло раздумывал, Мирья успела спуститься вниз.
— Пойдем посидим на скамейке,— предложила она, перепорхнув, через улицу.
Сели. Помолчали. Потом Нийло спросил:
— Значит, ты уже уезжаешь?
— Нет еще. Она погостит у нас несколько дней.
Она, близкая Мирье и все же незнакомая женщина из великой страны, должна была сегодня приехать за дочерью.
— Ты мне хоть напишешь? — спросил Нийло.
Этого можно было и не спрашивать. Помолчав, Мирья заговорила тихим, сдавленным голосом:
— Сегодня мы поедем к нашим. Оттуда — на Алинанниеми. Ведь никто из нас не бывал там с тех пор, как уехали. Потом заедем на дачу общества. Наши рабочие собираются просить маму выступить у них, рассказать о жизни советских строителей...
Нийло все еще не мог привыкнуть, что Мирья называет мамой не Алину. Конечно, Алину не станут просить выступать с докладом. Он стал рассказывать о своих делах:
— Я думаю участок все-таки не продавать. Но если когда-нибудь сумею построить дом, то хозяйкой в нем другая не будет, обещаю тебе.
— Нийло, не давай таких обещаний,— тихо сказала Мирья и взяла парня за руку.— Но теперь я должна уйти, Нийло. Смотри...
Машина госпожи Халонен остановилась перед домом. Госпожа ездила за приемными родителями Мирьи. Алина была в длинном черном платье, в котором ходила в церковь и на похороны. Матти тоже был в черном выглаженном костюме. Правда, рукава на локтях уже блестели.
На вокзал они поехали грустные и серьезные, действительно как на похороны.
Пришел поезд. Первыми из вагона вышли какие-то молодожены. Они долго вытаскивали свои вещи. Потом появился элегантный господин, неторопливо посмотрел на часы и стал спускаться на перрон. Потом...
Мирья затаила дыхание.
Она!
Мать и дочь не нужно было знакомить... Елена Петровна застыла на месте: она увидела перед собой себя в молодости. Мирья рванулась навстречу, потом остановилась как вкопанная. Эта полная женщина с золотистыми волосами и обветренным добрым лицом так была похожа на ту мать, которая вставала перед ней в сновидениях. Да, это мама, хотя черты ее лица девушка почти забыла.
— Мирка!!!
Тоненькая девушка в объятиях матери казалась теперь в самом деле ребенком. Встречающие потупились или отвернулись: они не могли смотреть, как женщина из Советского Союза, немало пережившая, такая крепкая и сильная, плакала, не скрывая слез.
...Низкая бревенчатая избушка на лесопункте. Детская кроватка, из-за сетки которой за каждым шагом матери следили большие голубые глаза... Какая она была тогда маленькая, какая удивительно тихая. Никогда не плакала.
Почему же она теперь — взрослая — так безудержно плачет в объятиях матери?
Наконец Елена Петровна огляделась и спросила:
— Мирка, а где же...
Девушка подвела ее к Алине. Сникшая, сгорбленная Алина протянула руку с виноватым видом. Елена Петровна обняла Алину за плечи. Алина тоже обняла гостью — неуверенно, неуклюже: в Финляндии женщины при встрече не обнимаются. Но в тот момент они забыли, что одна карелка, другая — финка,—это были просто две матери. Две матери одной дочери.
Матикайнен крепко, по-мужски пожал руку Елене Петровне. Потом ее познакомили с госпожой Халонен.
Танттунен тоже был здесь. Он счел нужным обратиться к гостье с небольшой речью от имени общества «Финляндия — СССР», закончив ее словами:
— Надеюсь, что вам понравится у нас и ваша поездка послужит дальнейшему укреплению дружбы между нашими народами.
— Спасибо. Я тоже верю в это,— просто сказала Елена Петровна.
Затем Мирья, покраснев, представила Нийло, но, взволнованная, Елена Петровна не сразу поняла, кто это. Нийло так Нийло.
Женщины сели в машину госпожи Халонен, мужчины с Танттуненом — в машину общества. Мирья взяла мать под руку:
— Сейчас мы поедем к госпоже Халонен, потом к ним,— она кивнула в сторону Алины, сидевшей впереди.
По дороге Алина обернулась к девушке:
— Мирья, сумка у тебя или у отца?
— У него.
Этот разговор, сам по себе ничего не значащий, вызвал у госпожи Халонен неприятное чувство. Как тяжело теперь Мирье! В присутствии двух матерей ей нельзя ни одну из них называть мамой. А Матикайнена она привыкла называть отцом. Да и гостья тоже в затруднительном положении: как звать дочь, Миркой или Мирьей?
У госпожи Халонен остановились ненадолго. Как только Елена Петровна помылась и переоделась, поехали в ресторан, где Танттунен от имени общества дал в честь гостьи завтрак.
Это был тот самый ресторан, где год назад Айно Андреевна сидела с Павлом Ивановичем и господами Халонен. Певец узнал госпожу Халонен. Заметив, что на столике появились финский и советский флажки, он запел:
Под русскою луной,
любимая, ты встретилась со мной...
— Мог бы он выбрать что-нибудь и получше,— заметила госпожа Халонен и пояснила гостье: — Здесь знают много советских песен.
Когда у них взяли заказ, госпожа Халонен спросила:
— Госпожа Айно писала, что вышла замуж. Вы знаете ее мужа?
— Знаю,— коротко ответила Елена Петровна,—начальник нашей стройки.
После завтрака все вместе поехали к Матикайненам. Когда госпожа Халонен, Танттунен и Нийло ушли, впечатление было такое, что в доме осталась одна семья. Сидели, не зажигая света, в легком сумраке весенней ночи, и вспоминали прошлые годы, словно всегда и везде были вместе. Да, нередко они и были вместе, хотя их отделяла граница. Старшие вспоминали, а Мирья слушала.
Наверно, многое у них случилось в одно и то же время. Елена Петровна с маленькой Миркой на руках покинула избушку на лесопункте и отправилась в дальнюю дорогу, а Матикайнен сбежал из своей роты, направлявшейся на фронт. Наверно, в тот день, когда Мирья с матерью попали под бомбежку, на Матикайнена уставились три черных зрачка автоматов, и его поймали. Елена Петровна очутилась в госпитале. Был темный осенний вечер, завывал ветер, дождь шумел в лесу, а она смотрела на потолок и думала: «Война взяла все — и Мирку, и Колю». В госпитале она узнала о смерти мужа. Видимо, в такой же ненастный вечер госпожа Халонен привезла маленькую Мирку на Алинанниеми.
— Мирья не помнит тех времен,— вздохнула Алина.— Попила она тогда молочка, отогрелась и заснула.
Елена Петровна смотрела на Алину растроганная: шла война, а эта женщина заменила мать ребенку, которого привезли из страны противника. Нет, она не, имеет права ревновать, она должна всю жизнь быть ей благодарна.
— А кто же я теперь, Мирья или Мирка? — спросила девушка, глядя то на одну, то на другую мать.
— А какое имя тебе самой нравится? — вопросом ответила Елена Петровна.
— Конечно, я привыкла, что меня зовут Мирья, но...
— Я думаю, пусть так и останется,— перебила Елена Петровна,— на память о добрых людях, которые тебе дали это имя.
— Это госпожа Халонен,— сказала Алина.— Давайте, говорит, переделаем чуть-чуть, на одну букву, чтобы оно легче звучало на финский лад.
Утром на машине госпожи Халонен поехали на Алинанниеми. Матикайнена с ними не было: его отпустили с работы только на один день.
Елена Петровна уже знала, что официально мыс именуется Каллиониеми, но сказала, что для нее приятнее будет звать его Алинанниеми. Паво Хеврюля, купивший, оставил себе поля, а дом с небольшим участком земли продал бывшему пастору, который ушел уже на пенсию.
— Человек он неплохой, наш пастор,— вспоминала Алина.— Хотя Матти его и не любил. Да, конечно, было время, наш пастор ратовал за войну.
Пастор, постаревший и седой, но по-прежнему прямой и осанистый, был предупрежден о приезде гостей. Он встретил их на дворе и поспешил открыть дверцу машины.
— Как приятно видеть людей из далеких краев!—говорил он, с достоинством приветствуя гостей.— А эти близкие гости совсем забыли меня, старого слугу господа. Да, да, может быть, на то воля божья. Будьте добры, дорогие гости, входите, входите.
Но гости не спешили в дом, они стояли и озирались по сторонам. Чужим, совсем чужим показался Алине ее мыс. Дом был обшит и покрашен. Хлева вообще не стало. Амбар приспособлен под летние комнаты. Колодца с воротом тоже не стало, Алина и Мирья только примерно знали место, где он находился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37