Девушка не понимала по-фински, но, видимо, по голосу догадалась, что о ней говорят что-то очень обидное. Она заплакала навзрыд и убежала.
Елена Петровна поразилась тому, что Петриков, всегда такой уравновешенный, был так возбужден. Она не повысила голоса, наоборот, сказала очень тихо, цедя сквозь зубы:
— Если вы скажете еще хоть слово, то вылетите сию же минуту через окно.
Увидев, как она приближается к нему, коренастая, полная решимости, Петриков понял, что такая женщина, чего доброго, и впрямь вышвырнет его в окно, и хотел убраться восвояси. Но не успел он прошмыгнуть к двери, как сильная рука прораба схватила его за шиворот и повернула лицом к себе.
— А, да ты еще к тому же и пьян! Слушай, ты... Мне очень хотелось бы сейчас поправить твою голову, но я только что мыла руки. А ну, убирайся сейчас же, и чтоб духу твоего здесь сегодня не было!..
Успокоившись, Елена Петровна разыскала Нину. Девушка сидела в одной из комнат, сжавшись в комок, на каком- то ящике и плакала. «Так она же еще совсем ребенок. А мама далеко и помочь ничем не может... Разве только вышлет покрывало...» В душе Елены Петровны проснулась нежность. Осторожно, как к спящему, подошла она к девушке и погладила ее по голове.
— Ну, хватит, не надо...— сказала она ласково и прерывисто.— Не все у нас такие... Завтра же устроим товарищеский суд, я уж об этом позабочусь. Здесь хорошо, увидишь... Здесь люди неплохие... А если утром я тебя и пожурила, так ничего плохого... Ты еще научишься жить самостоятельно. Надо научиться, Нина. Ну, хватит реветь...
Девушка прижалась головой к ее коленям. И вдруг Елену Петровну неожиданно осенило... И это была не минутная вспышка, не опрометчивый шаг. Это было твердое решение.
— Вот что, Нина. Сегодня ты переедешь ко мне. Да и мне скучно одной. Я одна, совсем одна на этом свете, никогошеньки у меня нет...— Чуть слышно вздохнув, она задумчиво добавила: — Когда-то у меня была дочь, маленькая. Она погибла при бомбежке... Мужа я потеряла тоже в войну... Ну ладно, хватит тебе плакать-то. Ты уж не маленькая, ты уж инженер...
В тот же вечер они перенесли пожитки Нины к Елене Петровне. Это событие можно было бы и отметить. Елена Петровна задумалась: кого пригласить? Конечно же Айно Андреевну, потом — Воронова. Как же иначе? Хорошие люди Оути Ивановна и Степаненко... Елена Петровна взяла бумагу и набросала список гостей. Получилось попарно: Степаненко с женой, Николай с женой. И вдруг... Воронов и Айно Андреевна. Ну и что? Ничего особенного. И все же у Елены Петровны сразу пропала охота приглашать гостей. Она рассердилась на себя. Скомкала бумагу и бросила в печку.
— Знаешь, Ниночка,— сказала она.— Зачем нам гости? Давай отпразднуем вдвоем, только вдвоем.
Нине это понравилось. У нее в поселке еще не было ни друзей, ни знакомых. Из всего списка она знала только Воронова, и то с такой стороны, что у нее не было ни малейшего желания сидеть с ним за одним столом.
Они вместе пошли в магазин. Дул порывистый ветер, на улице клубилась пыль. Поглядывая на поднимавшиеся из-за песчаных холмов темно-свинцовые тучи, люди ускоряли шаги, чтобы вовремя попасть в укрытие. Сделав покупки, Елена Петровна и Нина тоже поспешили домой. Первые тяжелые капли, подобно выстрелам из малокалиберной винтовки, защелкали по пыльному тротуару, поднимая фонтанчики пыли, а потом хлынул дождь. Нина побежала вперед, а Елена Петровна, задыхаясь, отставала от нее с каждым шагом.
— Елена Петровна, сюда! — услышала она вдруг из открытого окна одного домика голос Ирьи Петриковой.
— Возьми сумку! — Елена Петровна окликнула Нину.— Я скоро приду. Поставь чайник.
Нина вернулась к ней и, захватив сумку, вихрем понеслась домой. Елена Петровна, мокрая и растрепанная, взбежала на крыльцо домика, в одной из комнат которого ютилась семья Петриковых. Две узкие железные кровати стояли вплотную рядом, отдаленно напоминая гарнитур спальни. Для детей было сооружено в противоположном углу что-то среднее между нарами и кроватью. Стол, несколько табуреток, шкаф с ситцевой занавеской вместо двери, маленькая этажерка для книг — вот и вся мебель.
— Заходи, не суди, у нас ведь не то, что у тебя.— Ирья по-деревенски обмахнула передником табуретку.— Люди живут как люди, а мы... Конца не видать этим мученьям.
— Что ты жалуешься, Ирья? — Елена Петровна даже не знала, что сказать.— Все уладится со временем. А где же он, твой-то?
— Пропади он пропадом! — Голос Ирьи стал вздрагивать от еле сдерживаемых рыданий.— Как начнет — кончить не может. Вот ты выгнала его с работы, а ему и это повод выпить. Пошел с какими-то дружками, налакаются опять что свиньи.
— Ас кем же он это?.. У нас тут вроде и пьяни-то нет.
— Нет, говоришь? Все у вас хорошие, пока не споткнутся. А упал человек, топчи его глубже в грязь. Так всюду. Когда мой был человеком, все кланялись: Николай Карлович да Николай Карлович! А теперь его даже по имени не зовут...
Для Елены Петровны, прожившей лучшие годы в одиночестве, была непостижима психология жены, которая поносит своего мужа последними словами и тут же, следующей фразой, начинает защищать его и оправдывать. Из путаных жалоб Ирьи она поняла только одно: ее бывшей сопернице живется не сладко, и, озлобленная неудачной жизнью, она не дает отчета своим словам.
— У каждого есть свое имя... А пить Николаю Карловичу все же не следует, тем более появляться на работу в нетрезвом виде. За это по головке нигде не гладят,— заметила Елена Петровна.
— Что, и отсюда выгонят? Гроши получает, и то уже много, да?
— Да не в этом дело, а в трудовой дисциплине, общественном порядке.
— Слова, слова. Он тоже мастер поговорить, не хуже некоторых.
Елена Петровна встала, тем более что ливень уже прошел.
— Зачем ты на меня злишься, Ирья? Разве я хочу тебе плохого? — Вдруг она предложила: — Знаешь, пойдем ко мне. У нас с Ниной вроде праздника.
— С какой это еще Ниной и что за праздник?
— Взяла я к себе на квартиру молоденькую девушку. Инженер из Москвы.
— Куда мне... с инженерами! — протянула Ирья, но все же стала приводить себя в порядок.— Одеть другое платье, что ли?
Быстро переодевшись и оставив для детей на столе хлеб и сахар, она вышла вслед за Еленой Петровной. На улице Ирья крикнула чумазому белоголовому мальчугану в изодранных штанишках:
— Витя, чай в духовке. Придут остальные, пейте. Я скоро вернусь.
На следующий день в обеденный перерыв Нина затопила плиту, а Елена Петровна, убедившись, что все идет как надо, взяла кастрюли и отправилась за обедом. В столовой немало удивились этому. Сам повар высунулся в окошко и пожалел, что его не предупредили,— уж ради такого случая бы приготовил что-нибудь особенное.
— Хотя бы блины по-домашнему,— сказала Елена Петровна громко, заметив, что Воронов сидит один за их бывшим общим столиком.
Все-таки как приятно обедать дома, в уютной обстановке, а потом немного понежиться на диване! Елена Петровна чувствовала себя почти счастливой. По пути на работу она зашла в контору, чтобы оставить там наряды. Из конторы они вышли вместе с Вороновым. Ей хотелось по-дружески поделиться с Михаилом Матвеевичем своей радостью. Может быть, он даже догадается поздравить ее.
Оказалось, Воронов уже обо всем знал. Неожиданно он бросил:
— Нянькой захотелось стать? Чего доброго, скоро попросите перевести вас на работу в детские ясли...
Елену Петровну будто холодной водой облили. Она растерялась, но, быстро овладев собой, сказала спокойно:
— То, что я взяла девушку к себе, это не ваше дело, товарищ начальник. А то, что вы хотите делать все за нее, касается меня потому, что это идет во вред делу. Почему
вы не доверяете ей составление сметы? Почему вы думаете, что только у одного у вас голова на плечах и только вы один-единственный строитель коммунизма?
Воронов ответил сдержанно:
— Я спокоен только за то, что делаю сам.
— «Сам, сам»...— презрительно повторила Елена Петровна.— Что же это получается, Михаил Матвеевич? Сколько раз вас за это били на партийных собраниях! Вы признаёте свою ошибку и тут же повторяете ее. Не лицемерие ли это?
— Вот что, Елена Петровна...— Воронов с трудом взял себя в руки.— Как вы считаете... не пересмотреть ли нам расценки земляных работ под мостом? Там ведь песчаный грунт, а не каменистый?
— Спасибо и на том, что вы хотя для виду интересуетесь мнением других,— ответила Елена Петровна, а подумав, добавила: — И представьте, я с вами согласна.
Потом Воронов спросил мимоходом:
— Как с материалом для товарищеского суда о Петрикове? Уже оформили? Он, кажется, уже второй раз пришел на работу в пьяном виде.
Елена Петровна вдруг покраснела и с несвойственной ей нерешительностью замялась:
— Тут, видите ли, дело сложное... Как бы вам объяснить.
— А что тут сложного?
— Видите ли, у них трое детей. Я их давно знаю и... Вернее, знаю его жену. Почти из одной деревни...
— Ну и что?
— Я думаю... Нельзя сразу. Потом, у него сложная биография...
Воронов был совсем озадачен:
— У вас действительно получается что-то очень сложно. Петриков пьянствует в рабочее время, а вы его защищаете, не хотите, чтобы он отчитался перед товарищами. И мотивировка какая-то странная: почти из одной деревни, сложная биография. Скажите, с какой биографией можно пить, а с какой нельзя? Не узнаю я вас, Елена Петровна.
Елена Петровна вдруг вспылила:
— Очень плохо, что у вас всегда все так просто. Люди для вас как пешки. Передвинули одну — ферзь, другую фи- гуру преднамеренно даете на съедение. У вас все рассчитано— остается только выиграть или проиграть. А у людей-
то, представьте себе, у каждого характер свой, судьба своя, психология...
— К черту такую психологию, если вы будете у меня покровительствовать пьяницам! А я-то думал предложить вам выступить на суде общественным обвинителем. Ошибся, значит. Вы, оказывается, можете быть только адвокатом у нарушителей трудовой дисциплины, да и адвокат из вас тоже неважный. Ну, мне пора.
Из этой стычки, начавшейся при очень выгодных позициях для Елены Петровны, Воронов вышел в конечном счете победителем, а она почувствовала себя отвратительно.
Айно Андреевна была в поселке единственной женщиной, к которой Елена Петровна заходила в гости. Странной казалась дружба этих двух очень уж разных по характеру женщин. И дружили они странно: придет Елена Петровна, сидит и молчит, а Айно Андреевна тоже молча занимается своими делами. Она могла, забыв о присутствии гостьи, углубиться в свои книги или даже вздремнуть. Но стоило Елене Петровне уйти, как Айно Андреевна чувствовала, что кого-то не хватает. Маленькая Валя тоже любила молчаливую тетю Елену, тащила к ней свои новые игрушки, задавала всевозможные вопросы. А тетя Елена молча любовалась ребенком и только улыбалась. Иногда осторожно гладила девочку по головке.
Теперь Елена Петровна стала домоседкой. Правда, и раньше ей случалось жить с кем-нибудь в одной комнате, но тогда они просто были соседи по комнате — и только. Никто из ее подруг по комнате не плакал при ней как ребенок, сжавшись в маленький, беспомощный комок. В Елене Петровне снова проснулась материнская потребность кого- то ласкать, о ком-то заботиться.
Нет, никаких особых нежностей по отношению к Нине она не проявляла, если не считать случая на стройке. Елена Петровна не хотела даже вспоминать об этом. Наоборот, она то и дело ворчала на девушку, называла ее белоручкой, но за всем этим Нина ощущала большое и доброе сердце. Елена Петровна заботилась о питании и о стирке, следила, чтобы в гардеробе Нины имелось все, что положено иметь девушке в ее годы. В день получки они вместе шли в магазин и покупали Нине обновки. Нина, в свою очередь, старалась отблагодарить Елену Петровну чем могла.
И к Айно Андреевне они стали ходить вместе. Вскоре подружились все трое, вернее, четверо, потому что разве можно было не считать Валечку? Однажды, придя к Айно Андреевне, Елена Петровна услышала новость.
— Знаешь, я еду за границу,— выпалила Айно, как только ее подруга вошла в комнату.
Та приняла это за шутку и ответила тем же:
— Что, Эйзенхауэр приглашает?
— Я тебе серьезно говорю. Еду в Финляндию. Профсоюз предлагает туристскую путевку.
— А-а! — протянула равнодушно Елена Петровна. Такую путевку предлагали и ей, она чуть было не согласилась, потом передумала: впереди — сессия заочников, и к тому же — что ей там делать? Слишком тяжелы были воспоминания, связанные с этой страной. Подруге же она сказала:— Что ж, поезжай, ты помоложе, тебе интересно посмотреть на мир.
— Я тоже так думаю. Только не знаю, как быть с Валей...
— Я бы взяла ее, да вот... мне, кажется, предстоит тоже поехать в Петрозаводск. Оставишь Оути Ивановне. Ничего страшного не случится. Днем ведь она будет в детсадике.
— Так и Михаил Матвеевич советовал.
— Ну, тогда вопрос решен. Уж раз сам начальник сказал...
Айно Андреевна покраснела, уловив язвительную нотку в словах подруги.
А потом случилось так, что из Туулилахти выехали все трое: Елена Петровна — ее поедали в Петрозаводск на конференцию сторонников мира, Воронов — в совнархоз по делам строительства, Айно Андреевна — в Ленинград, а оттуда — в Финляндию.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Мирья отпила глоток лимонада и задумчиво посмотрела через открытую дверь магазина на улицу. Дождь перестал, и асфальт на площади маслянисто блестел. Напротив магазина стояла ярко-красная бензоколонка фирмы Эссо, около нее остановился на заправку небольшой легковой автомобиль.
Мирья смотрела не на колонку и не на машину. За площадью виднелось Хаапавеси с его бесчисленными островами и заливами. Там, на другой стороне озера,— Алиианниеми, их бывший дом. Теперь мыс принадлежал Пайо Хеврюля и снова назывался Скалистым.
Прошло много месяцев, как Матикайнен с семьей покинул родные места. С тех пор никто из них не бывал там, и говорили они о своем мысе редко. Но мысленно то и дело переносились туда. Особенно Алина. Когда она сидела, отсутствующим взглядом уставясь куда-то вдаль и едва слышно вздыхая, можно было безошибочно сказать, что Алина вспоминает серую избушку на Скалистом мысе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37