Николай уже выздоровел. Он только что вернулся с утренней смены. Пока усаживались за стол, Айно Андреевна осмотрела лицо Николая. Осталось несколько небольших шрамов. «Со временем и они исчезнут»,— заверила она парня.
Люди приходили и уходили. Всем хотелось услышать, что она расскажет. Уже успели договориться, что завтра вечером она выступит в клубе и поделится впечатлениями
о поездке. Но разве дотерпишь до завтра! Ведь Айно Андреевна своими глазами видела страну, которая принесла многим карелам горе и слезы. Все, конечно, читали, что в той стране идет борьба за мир, но всем хотелось услышать своими ушами от своего земляка, что же там делается и как ведут себя люди.
— Я была только туристкой,— пояснила Айно, будто другие этого не знали. И она опять вспомнила слова Павла Ивановича.— Гость видит только праздничный стол и не заглядывает на кухню. Правда, мы встречались и с рабочими, и земледельцами, и предпринимателями, и чиновниками. Я разговаривала с одной старушкой. Ее сын погиб у нас, в Карелии. Старушка расхваливала свою страну и вспоминала сына, но ко мне относилась дружески. За всю поездку я не слышала ни одного враждебного слова, не видела ни одного неприязненного взгляда. Одна богатая госпожа всей душой отдается работе в обществе Финляндия СССР», хотя и смотрит на мир совсем по-другому, чем мы. Главное — она за мир и дружбу...
Это звучало уже как официальная речь, но именно в таком духе она и хотела выступить завтра в клубе. Подумав, Айно добавила:
Конечно, и Финляндии есть немало и таких, кто замком, и, конечно, при случае они постараются напасть, но времени уже не те: народ держит их в узде.
Она сползла с колен матери и копалась в ее чемодан Никто не заметил, когда она успела открыть его. Вдруг девочка восторженно воскликнула:
— Кукла!
Она держала в руках подарок Мирьи. Кукла с надутыми щечками и в финском национальном костюме лежала на руках Валечки, открывая и закрывая большие ярко-синие глаза. Айно Андреевна хотела вручить подарок дочке только дома. Но, может быть, так даже было лучше. Она собрала с полу вещи, сложила в чемодан и стала раздавать подарки. Степаненко достался подаренный Мирьей деревянный старик с трубкой в зубах.
— Ну точь-в-точь тот день, с которым мы в трясине боролись,— усмехнулся Степаненко и поставил фигурку на комод.
Оути Ивановна получила шаль, оказавшуюся в пакете Куосманена, Воронов — небольшой финский нож, пуукко, в красиво отделанных ножнах. Для других тоже нашлись сувениры.
Дома у Айно Андреевны было тихо и все в таком же порядке, как в день отъезда. Только пол Оути Ивановна вымыла к ее приезду. Айно Андреевна хотела уложить дочку спать, а потом заглянуть в больницу. Но девочка ни за что не согласилась лечь в кровать, пока не уложит свою куклу.
— А как ее зовут? — засунув палец в рот, задумалась Валечка.
— Прежде всего вынь палец изо рта,— велела мать.— Эту куклу тебе послала одна тетенька из Финляндии. Ее зовут Мирья. Может, так и назовем куклу. Смотри, какая она тоже милая и красивая.
Тогда Валечке пришла мысль:
— Помнишь, мама, тетя Елена рассказывала, что у нее была маленькая Мирка. И кукла будет Миркой, маленькая хорошая Мирка.
— Ну пусть будет Миркой,— согласилась мать.— Будь теперь и ты хорошей девочкой и поиграй с Миркой. Маме нужно сходить в больницу. Ты хочешь кушать? Нет? Ну что ж, поиграй.
Вернувшись из больницы, Айно Андреевна нашла девочку спящей на диване. Мирка тоже заснула в объятиях Валечки, закрыв свои большие ярко-синие глаза. Девочка не проснулась, даже когда мать раздела ее и осторожно перенесла в кроватку. Рядом с дочкой она уложила Мирку — первую в Туулилахти гостью из Финляндии.
Айно Андреевна решила проведать Елену Петровну. Та уже вернулась с вечерней смены и успела поужинать. Нины не было дома.
Елена Петровна обрадовалась приходу Айно. Нет, она не вскрикнула от радости и не бросилась на шею подруге. Она просто сказала:
— А, это ты! Я слышала, что ты вернулась. А ведь кажется, что уехала совсем недавно.
— Мы пробыли в Финляндии десять дней, с дорогой — почти две недели.
— Да, время летит. Мы тоже пробыли в Петрозаводске почти неделю.
— Что там нового? — спросила Айно.
— Я участвовала в республиканской конференции сторонников мира. Это не простое собрание. Я не думала выступать, а потом тоже разволновалась и поднялась на трибуну. Рассказала о себе. Там все говорили о судьбе человеческой, о судьбах народов. Хорошо! Есть вещи, о которых нельзя забывать...
— Знаешь, что мне кажется,— ее перебила Айно.— Наши с тобой поездки были одинаковы. По смыслу. Я их видела, когда они шли к нам с оружием в руках. Я почему-то думала, что они встретят нас вежливо, но холодно. Что мы будем ходить с этакой важностью, с любезными улыбками на лицах, но постоянно чувствуя себя в напряжении... Словом, как парламентеры. Я их видела в кино, не помню в каком...
Елена Петровна засмеялась:
— Ты — и парламентеры!
Айно Андреевна сперва тоже засмеялась, потом настороженно спросила:
— А почему тебе смешно?
— Да потому, Айнушка, что не умеешь ты улыбаться по обязанности и вообще не умеешь никого играть.
Айно насупилась как обиженный ребенок, гадая, похвала это или осуждение, потом тоже заулыбалась.
А получилось совсем иначе. Люди там как люди. Ну, одеваются, конечно, иначе, по-иному обставляют свои ком- и мы, иные у них заботы, у них строго разграничено — это гное, а это мое, а в остальном — такие же, как мы: любят ШЧ'ИИ, шутки, у них много цветов, наряжают детей как кути и туг же шлепают их за шалости. И мы чувствовали и гостях у друзей.
\ кик у них строят? Некоторые хвалят, говорят —
ЬРШ НПО.
I м ил Петровна поставила чайник на плиту и села слушать.
Айно начала рассказывать о Тапиоле. Елена Петровна слушала внимательно, а потом не выдержала:
— Да, это хорошо. А мы иногда забываем о качестве внутренней отделки. Лишь бы скорее сдать дом... Что ж поделаешь! Такой размах, а квалифицированных строителей не хватает... Вот Михаил Матвеевич был на совещании строителей. Подумай только: все, что мы здесь в Туулилахти делаем,— это вроде кустарщины, мелочи... Представляешь, что на севере будет! Знаешь Топозеро? Оно — как море, с середины берега не видно. Не меньше и Пяозеро, но оно намного ниже. Эти озера соединят. Уровень воды в Топозере понизится, а в Пяозере поднимется. Вот где энергия будет! Самая большая гидростанция на севере. А потом Западно-Карельская дорога, поселки и города вдоль нее. Село Юшкозеро станет новым промышленным центром...
Обо всем этом Айно Андреевна уже читала и слышала,
но из уст задушевной подруги воспринимала как важные новости. Спросила же она совсем о другом:
— Ты выглядишь утомленной и подавленной. Что случилось?
— Да ничего особенного.— Елена Петровна махнула рукой.— Вот ругаюсь с трестом, с Вороновым, со всеми. Нас ставят ни во что. Туулилахтинская стройка ведь во всех планах и списках есть, а пойдешь требовать стройматериалы, механизмы или специалистов, то на тебя глядят словно ты с неба свалилась. Что это, мол, еще возомнили о своем Туулилахти,— подумаешь, стройка... Ну, рассказывай дальше, где была, кого видела.
Айно начала по порядку. Елена Петровна слушала, а потом опять перебила:
— Что это за Павел Иванович? Ты уже третий раз говоришь о нем.
— Павел Иванович?
Айно Андреевна встала и, расхаживая по комнате, рассказала то, о чем ее спутник поведал в последние минуты перед расставанием.
Хозяйка заварила чай. Айно стала накрывать на стол. Елена Петровна рассеянно разливала чай. Когда сели за стол, Айно заметила:
— Иногда даже представить невозможно, что человеку доведется вынести в жизни.
— И не всегда знаешь, как человек выдержал все испытания и на что он способен...
На комоде стояла фотокарточка—Елена Петровна в молодости. Айно Андреевна взяла карточку в руки и стала пристально, словно впервые, рассматривать ее. Потом достала кожаный бумажник с финским пейзажем:
— Вот тебе подарок от одной финской девушки. Ее зовут Мирья. Между прочим, она очень похожа на тебя... Как ты на этом снимке.
— Да? Интересно. Бывает,— рассеянно проговорила Елена Петровна и стала рассматривать подарок.— Да, они неплохо делают такие вещички,
— И у Валечки есть подарок от Мирьи — кукла. Валечка сразу дала имя ей. Угадай — какое? Говорит, у тети Елены была когда-то маленькая Мирка, так давай и куклу назовем Миркой.
— Какая она у себя славненькая, твоя Валечка!
— А у куклы большие-большие голубые глаза,— продолжала Айно.
— У Мирки глаза тоже были большие, голубые...
Обе замолчали. Из раскрытого окна было видно, как на молодую сосну откуда-то выпорхнула маленькая птичка. Взмахнув крыльями — белыми с голубыми полосками, она перепрыгивала с ветки на ветку и так громко зачирикала, что Елена Петровна, усмехнувшись, заметила:
— Будто хочет что-то радостное сказать, да не умеет.
— А иногда так хотелось бы понимать их,— согласилась Айно.
Вместе убрали со стола, еще немного поговорили о том о сем, и Айно Андреевна пошла домой. Елена Петровна стояла у окна и машинально смотрела ей вслед. И вдруг она увидела, как навстречу Айно торопливо шел Воронов, словно у них было назначено свидание. Елена Петровна не хотела подглядывать и отвернулась, но минуту спустя опять выглянула в окно. Они стояли и оживленно беседовали. И какое, казалось бы, ей дело до того, кто, где и с кем разговаривает, но ничего она не могла поделать с тем, что эта встреча Айно с Вороновым была ей чем-то неприятна.
Елена Петровна поставила обратно на комод свою фотокарточку. Потом задумчиво раскрыла альбом и стала рассматривать пожелтевший снимок на первой странице. Тоненькая блондинка в голубом летнем платье. Неужели это она? Когда она успела превратиться в полную женщину средних лет, на висках которой уже появилась седина, лицо огрубело, покрылось морщинами? Огрубело не только лицо. Она уже не вздыхала, как прежде, вспоминая прошлое. Да, сильно она изменилась. Хорошо еще, что она блондинка — седина не так заметна. Мало же в ней осталось от той молодой и красивой женщины с маленьким ребенком на руках, которая изображена на фотографии, слишком мало... Но это ее ребенок. Навсегда ее. Она помнит о Мирке все до самых мельчайших подробностей, как может помнить только мать. По глазам, большим и голубым, как у нее самой, она всегда видела, когда девочка собиралась заплакать или засмеяться. Нет другого ребенка на свете, у которого были бы такие пухлые ручонки, словно перехваченные в запястье тонкой, невидимой ниточкой...
Рассматривая снимок, она опять вспомнила маленькую избушку. Однажды Мирка, карабкаясь на стол, упала на спину, задела за стул, и из-под левой лопатки пошла кровь. Как они с Колей тогда испугались! А Мирка и тогда почти
не плакала. Рана зажила быстро, но маленький рубец остался.
И снова, как всегда, когда она смотрела на этот снимок, Елена Петровна как наяву увидела себя в кузове грузовика, крепко прижимающей Мирку к груди... Когда засвистели бомбы, Мирка в страхе закричала: «Мама-а!» Больше ничего Елена Петровна не слышала... Она пришла в сознание только в полевом госпитале. Оказалось, партизаны подобрали ее на дороге среди убитых женщин и детей и переправили через линию фронта.
А молодой человек, который стоит за креслом,— ее Коля, единственный и навсегда ее.
Их уже нет — ни маленькой Мирки, ни Коли. И никогда не будет.
Елена Петровна не прослезилась, даже не вздохнула, рассматривая снимок. За шестнадцать лет она уже выплакала все слезы.
Потом она стала разогревать ужин для Нины. Девушка прибежала румяная, веселая. Оказалось, по пути из клуба Нина успела выкупаться в реке. «Ванны-то у нас нет»,— объяснила она смеясь. Жадно уплетая ужин, она рассказала Елене Петровне, что звонила в Петрозаводск и угрожала «поднять бузу», если не привезут плиты. Ведь из-за них задерживается монтаж многих машин. Ей ответили, что поднимать шума не надо — плиты уже посланы.
Однако, раньше чем поступили плиты, на стройку нагрянула рейдовая бригада республиканской газеты вместе с комиссией из районных организаций. На месте в состав рейдовой бригады включили рабочего Петрикова Николая Карловича, на основании письма которого и начато было расследование положения дел на стройке. Кроме него к работе по сбору материалов хотели привлечь инженера Нину Венедиктовну, но она отказалась, сославшись на свою занятость и на то, что она уже сказала все на производственном совещании.
Приезд всяких комиссий нервирует и будоражит людей, нарушает их привычный ритм работы. Так и теперь, комиссии и рейдовой бригаде нужны были материалы и различные данные почти от всех отделов — больше всего от производственного отдела, отдела снабжения, от бухгалтерии. Часами они беседовали с секретарем партийного бюро.
Много отнимали члены комиссии времени у председателя месткома, единственного человека, который отнесся к приезду комиссии совершенно спокойно. Председателем
месткома работал инвалид Отечественной войны, пенсионер Маккоев Осип Трофимович. Получая приличную пенсию, он отказался от оклада председателя месткома. Работал он с душой, правда почти не вникая в производственные проблемы; большую часть времени он проводил в клубе, библиотеке, занимался с кружками художественной самодеятельности. Своей единственной рукой он удивительно хорошо рисовал лозунги, придерживая другим плечом холст или бумагу. На концертах он был остроумным конферансье.
Но комиссии от него не было почти никакой пользы, потому что проверяли в основном именно производственную работу, а культмассовой работы касались лишь мимоходом. С Маккоевым попытались поговорить об интересовавших комиссию людях, узнать его мнение о них. Но по данным им характеристикам все, о ком бы ни заводили речь, оказывались и волевыми, и отзывчивыми, и талантливыми: Воронов — волевой, принципиальный, отзывчивый командир производства, который только тем и занимается, что прислушивается к мнению всех подчиненных, а потом самые мудрые советы применяет на практике.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37