Ничого.
Откуда украинке знать финский язык? Огорченные глаза Людмилы Степановны светились участием.
— У меня дочка! Жива! Смотри... В Финляндии, оказывается, тоже есть добрые люди, они вырастили ее. Смотри, какая вымахала... А была совсем маленькая. Три годика... Уже семнадцать лет, как...
Елена Петровна смеялась и плакала. Потом снова читала письмо. Читала и перечитывала весь вечер, весь следующий день, еще несколько дней, находя все новые подробности и новые мысли. Теперь она знала приемных родителей Мирки, госпожу Халонен так, будто знала их всю жизнь.
В тот же вечер она принялась за письмо. Перед ней лежал адрес ее родной дочери!.. И все же ей не верилось, что это — правда. Может быть, просто ошибка, совпадение имен, сходство... В жизни все случается... Человеку трудно поверить в счастье, если оно приходит внезапно. Она в сотый раз смотрела на фотокарточку. Нет, это — Мирка. Ее Мирка!
«Моя родная доченька Мирка!..»
Многим ли матерям приходилось писать такое письмо?!
В Туулилахти выпал снег, но залив еще не замерз. Только вдоль берега тянулась ледяная кромка, и мальчишки тайком от родителей катались на коньках. Они уходили за лесок, но дома, не утерпев, все-таки проговаривались. Кое- кто получал взбучку и, наверно, про себя удивлялся: почему в этом мире наказывают даже за откровенное признание?
Однажды в такой вечер начальник строительства Михаил Матвеевич Воронов, порядочный и серьезный человек, получил пощечину — и тоже за откровенное признание. Правда, посторонние этого не видели.
Воронов пришел проведать семью своего покойного друга Петра Ивановича. Что в этом плохого? Валечка спала в обнимку с куклой. Айно Андреевна читала толстую книгу, делая из нее выписки. Завидев Воронова, она облегченно вздохнула и, захлопнув книгу, бросила ее вместе с тетрадью на стол. По-видимому, изучение новинок медицинской литературы в этот вечер для нее не было самым приятным времяпрепровождением.
— Что-то меня сегодня лень обуяла,— потянулась Айно.— Чай пить будем?
— Кто же пьет один чай да чай! Давай-ка для разнообразия попробуем что-нибудь другое.— И, развернув пакет, Воронов поставил на стол бутылку вина.
— Это еще что такое? — насупившись, спросила Айно.
— «Массандра», крымское,— с невинным видом ответил Воронов.
— А разве сегодня праздник?
— Но ты только не обижайся,— пытался уговорить ее Воронов.— Вечера такие длинные, что хоть волком вой...
Айно Андреевне пришлось принести чистые стаканы. Она сухо заметила, что рюмок в ее доме нет. Обычно непринужденный, Воронов сегодня не знал, о чем говорить. Или, может быть, ни о чем? Посидеть бы просто так и молчать. Бывают моменты, когда любые слова — фальшь. Человеческая душа не патефонная пластинка, которую поставишь — и она запоет или заговорит.
Айно Андреевна тоже молча глядела на стол. Наконец она спросила, как идут дела на стройке, что нового.
— Да ничего.— Воронову не хотелось вдаваться в подробности.— Скорее бы приехала Елена Петровна. Она очень нужна нам сейчас.
— Елена Петровна, наверно, помешалась от радости,— заметила Айно.— А ведь у меня было смутное предчувствие, когда я увидела Мирью в Финляндии. Уж очень они похожи. Жаль, что Мирья тогда не успела рассказать о себе...
— Да, слишком одиноко жила Елена Петровна,— согласился Воронов. Он налил вино в стаканы.— Одиноко и пусто. Так и мы с тобой, Айно, правда?
Айно поднесла стакан к губам. Морщась, допила до половины и закашлялась.
— Не идет — не пей,— согласился Воронов, осушив свой стакан.— Помнишь, Айно, как мы катались на лодке на Пуорустаярви?
Айно помнила, Ничего особенного тогда не случилось, но
почему-то оба удивительно ясно вспомнили это далекое летнее утро.
Айно тогда была у больного в деревне Пуорустаниеми, оттуда пришла к сплавщикам. Рано утром Воронов перевез ее на лодке к электростанции, где ее ждала машина. Вот и все. Озеро было так спокойно, как может быть только ранним летним утром, так тихо и зеркально, что Зорька, собака Воронова, залаяла, увидев свое отражение в воде.
Айно еще не была замужем.
— Тогда у меня была хоть Зорька,— грустно усмехнулся Воронов.— Теперь и ее нет.
— Заведи,— посоветовала Айно, опять нахмурившись. Она встала и выплеснула остатки вина в помойное ведро.— Никогда больше не приноси мне этой гадости.
А Воронов говорил теперь уже от души:
— Я частенько бываю на Пуорустаярви и всегда вспоминаю то утро...
Айно вернулась к столу с пустым стаканом в руке. Воронов встал и неожиданно обнял ее за талию, рывком притянул к себе и пытался поцеловать. Айно вырвалась и с размаха ударила его по щеке. Не столько от боли, сколько от удивления Воронов схватился за щеку, встал и начал натягивать пальто.
— Заберите свою бутылку!
Это «вы» звучало как вторая пощечина.
Воронов машинально взял бутылку и ушел. К счастью, никто не видел его в тот момент — никогда еще бывший начальник Туулилахтинского сплавного рейда и нынешний начальник стройучастка не выглядел таким жалким, ошеломленным, как сейчас.
Оставшись одна, Айно уткнулась в подушку и дала волю слезам. Она сама не могла объяснить, что ее так огорчило. Может быть, то, что так поступил лучший друг ее Пети... «Но Пети уже давно нет...» После бурной вспышки настроение меняется быстро. Айно поднялась и посмотрела в окно. «Неужели Михаил Матвеевич ушел навсегда?»
На темной улице ничего не было видно.
Спустя четыре дня Воронов случайно встретил Айно на улице. Они остановились, избегая глядеть друг другу в глаза, и даже не поздоровались. Воронов сказал нерешительно:
— Айно Андреевна, я хотел бы поговорить с вами.
— Пожалуйста.
— Не сейчас. Может быть, вы позволите мне зайти к вам домой?
— Ладно, заходите,— после мгновенного замешательства согласилась Айно.— Но только без вина.
Вечером Воронов, смущенный и покорный, стал извиняться. Должна же Айно понять его. Он не имел в виду ничего дурного, он не из таких, он все годы думал о ней, с самыми чистыми помыслами...
И Айно понимала его. Ее сердце тоже не было каменным. Она тоже думала о нем, хотя и старалась этого не делать из уважения к памяти Пети. А потом еще — ведь где-то есть Ольга...
— Нет, Ольга уже не вернется в мою жизнь,— сказал Воронов.
Было так приятно помириться, когда оба хорошо понимали друг друга. Айно даже прослезилась и уткнулась лицом в плечо Михаила Матвеевича.
В этот вечер начальник стройки уже не получил пощечины...
Елена Петровна возвращалась домой. Она не смогла вытерпеть до конца и уехала из санатория на неделю раньше. На два дня задержалась в Москве: ходила в Министерство иностранных дел. Пришла туда полная решимости немедленно поехать за дочерью. Ей даже в голову не пришло, что это не так просто: государственная граница — не просто красная полоса, проведенная на картах мира. Граница есть граница. Она разделяет два государства, два разных мира, две жизни. Она может проходить даже между матерью и ребенком. В Министерстве ей вежливо объяснили, что для получения заграничного паспорта и визы требуется определенное время. Кроме того, ни Елена Петровна, ни Министерство иностранных дел не компетентны решать, переедет ли девушка к матери в Советский Союз или останется в Финляндии. Этот вопрос должна решить сама Мирка с согласия своих приемных родителей. Если решение будет положительным, то еще потребуется согласие финляндских властей, ибо речь идет о гражданке Финляндии.
Для матери это было непостижимо.
— Ребенок, увезенный на чужбину во время войны, должен быть возвращен на родину! Это нужно было сделать давным-давно! Разве это не ясно?
— Не совсем.— Молодой сотрудник Министерства иностранных дел ласково успокаивал расстроенную мать.
Тогда была война, теперь — мир. И все, даже более важные, вопросы разрешаются мирным путем.
Для Елены Петровны этот вопрос был самым важным, но законы есть законы, и ей пришлось удовлетвориться тем, что делу был дан ход, анкеты заполнены и оставлены на рассмотрение. Многое нужно было еще выяснить перепиской.
Что за люди приемные родители Мирки, от которых теперь зависит так много? Читая письмо дочери, Елена Петровна думала о них с большой благодарностью, но теперь в ней заговорила ревность матери. Мирка пишет о них так тепло,— неужели они сумеют оставить ее навсегда у себя?
С этими тревожными мыслями Елена Петровна села вечером на мурманский поезд и, попросив у проводницы постель, сразу легла спать. Ей не хотелось вступать в разговоры с попутчиками. Правда, никто с ней и не пытался завести разговор. Как только поезд тронулся, пассажиры легли спать и свет в купе потушили.
Елена Петровна лежала в темноте, слушая однообразный перестук колес. Если бы в купе горел свет, она опять достала бы из сумки карточку Мирки, хотя все эти дни она любовалась фото.
Поезд шел на север. За окном мелькали огни станций, на перронах уже лежал снег. Елена Петровна стала засыпать. Снегу на перронах становилось все больше и больше... Выросли большие сугробы. А за этими бесконечными сугробами стояла Мирка, маленькая, беспомощная, с большими голубыми глазами, и протягивала руки к Елене Петровне. «Мама сейчас придет, мама возьмет тебя»,— и Елена Петровна брела изо всех сил, утопая в снегу, обливаясь потом. А сугробы становились всё глубже, а расстояние между ней и дочерью не уменьшалось.
Елена Петровна проснулась вся в поту. В вагоне было слишком жарко. «Надо приоткрыть окно»,— подумала она и заснула. И опять перед ней пошли снега, бесконечные сугробы, а за ними стояла маленькая девочка и ждала мать.
Когда она проснулась утром, довольно моложавая брюнетка сидела напротив и с интересом смотрела в окно. Взглянув на Елену Петровну, она улыбнулась:
— Ну и мечетесь вы во сне. Даже простыню на пол сбросили.
— Жарко было,— неохотно ответила Елена Петровна и, попросив закрыть дверь, стала одеваться.
Брюнетка оказалась словоохотливой. Она тут же рассказала, что возвращается с курорта и что каждый год ездит на юг отдыхать, а муж остается дома.
— А у вас есть семья? — вдруг спросила она.
— Только дочь,— ответила Елена Петровна. Ей не хотелось рассказывать подробности незнакомой попутчице. Разве понять той, что значит для нее дочь? И она сказала, взглянув в окно: — Уже зима пришла.
Но наступающая зима не интересовала спутницу.
— А муж? У вас нет мужа?
— Погиб... Вы чай уже пили?
— Чай скоро будет... Но ведь с войны столько мужчин вернулось. Давно могли бы обзавестись новой семьей. Вы такая здоровая, молодая.
— Молодая, здоровая,— усмехнулась Елена Петров* на.— И то и другое весьма сомнительно... А там умываться очереди нет?
Пока Елена Петровна умывалась, подали чай. Спутница сидела и ждала ее, словно для того, чтобы заявить:
— А я замужем второй раз.
— Да?!
Пока Елена Петровна доставала дорожные припасы, спутница успела рассказать, что первый муж ее ушел к другой, помоложе и покрасивее: война испортила мужчин.
«Наверное, устал от твоей нескончаемой болтовни?» — подумала Елена Петровна, а вслух сказала:
— Не всегда виновата война.
— Нет, война! — не уступала брюнетка.— В наше время мужчин стало меньше, чем женщин. Вот и разбаловали их. Мой нынешний благоверный тоже ушел от жены. Наверно, на этот раз я оказалась моложе да красивее. Так что я свое взяла...
В купе ехал еще один пассажир — старый, весь седой, но еще статный мужчина. Он стоял в коридоре и курил. Обернувшись, он вмешался в разговор:
— Я тоже так думаю, что война тут ни при чем. Значит семья была шаткая еще до войны. Здоровая семья — как и народ — в войну только крепче становится...
— О да, я где-то читала нечто подобное,— усмехнулась женщина.— Я говорю о жизни.
— Наверно, я прожил больше вас,— невозмутимо заметил старик.— И тоже говорю о жизни.
— Что вы стоите? Садитесь, пожалуйста.— Елена Петровна обрадовалась новому попутчику,
Старик потушил папиросу и сел рядом с Еленой Петровной.
— В жизни всякое бывает,— обратился он примирительно к брюнетке.— Старики, вроде меня, любят поучать или осуждать, часто даже не зная, о чем идет речь... Смотрите, опять снег пошел.
— А это плохо, если еще не было морозов.— Елена Петровна поддержала новую тему.— Очень плохо для лесозаготовок. Болота не замерзнут.
— Вы из Карелии? — спросил старик.— Очень приятно! Я тоже еду туда. Впервые, правда.
Поезд остановился, и разговор прервался. Старик пошел за газетами.
— Вы не захватите нам лимонаду? — попросила брюнетка. После его ухода она сказала Елене Петровне: — Он, наверно, отставной полковник или генерал. Видите, какая стать!
— Может быть,— безразлично ответила Елена Петровна.
— Знаете, я обычно отгадываю профессии людей.—• Брюнетка не хотела прерывать разговора.— Вы, например, скорее всего партийный или советский работник районного масштаба.
— Мы все должны считать свою работу партийной или советской.
— Отгадала! — Женщина посчитала слова Елены Петровны за утвердительный ответ и тут же спросила в упор у старика, вернувшегося с газетами и двумя бутылками лимонада: — Я отгадываю профессии. Вы, наверно, полковник в отставке или даже генерал.
— За мои годы кем только не успеешь побыть,— уклончиво ответил старик и стал просматривать газеты.— Вот когда человечество добьется прочного мира на земле, тогда генералам и офицерам придется приобретать другую профессию. И, видимо, так в конце концов и будет.
Елена Петровна тоже взяла газету, но, прежде чем просмотреть ее, спросила у попутчицы:
— А вам самой придется сказать, кто вы. Я не умею отгадывать.
— О, у меня весьма благородная профессия,— засмеялась женщина.— Мужчины, видите ли, хотят быть красивыми. Вот я и помогаю им в этом...
Старик машинально пощупал тщательно выбритый подбородок. Все засмеялись.
— И неплохо работаю,— похвасталась брюнетка.— Мое фото висит на доске Почета артели. Приходите — увидите.— А потом она вдруг сказала задумчиво:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37