Роза улыбнулась ей и почувствовала, как защемило сердце.Справа от Глории Роза увидела князя Консалво Брандолини дель Рио, худосочного отпрыска аристократического рода. Роза взглянула на его надменное лицо, на котором читалась досада – благородный князь вынужден присутствовать на сборище простолюдинов.«Слабоумный!» – раздраженно подумала Роза.Ей с самого начала не нравился брак внучки с Консалво. В первом ряду, на правой стороне «сцены», стояла Джованна, жена Риккардо. Свекровь про себя называла невестку «несуществующая дама». Рядом с матерью Роза увидела Рауля, яркий пример юного авантюриста «без руля и без ветрил». К нему Роза испытывала противоречивые чувства: иногда ей казалось, что она любит Рауля, но чаще всего бабушка и не вспоминала о внуке. Роберта, внучка, сбежавшая с кришнаитами, напомнила о себе телефонным звонком и поздравлениями.Пришел сегодня и Коррадино Летициа, брат Руджеро, покойного мужа Розы. Он был на несколько лет моложе невестки, но не отличался здоровьем и теперь выглядел куда старше Розы. Коррадино едва держался на ногах, но тем не менее приехал, оставив свой тихий дом в Риме, откликнувшись на приглашение Розы, к которой питал уважение и восхищение.Словом, собрались все: главные действующие лица и эпизодические, актеры на первых ролях и статисты. Когда Риккардо наконец шагнул с инвалидной коляской в сторону своей родни, собравшейся в гостиной, хрупкая тишина словно дала трещину: кто-то вздохнул, кто-то прокашлялся, зазвучали банальные приветствия. Каждый ломал голову, что же заставило Розу вернуться к прежним привычкам, от которых она так решительно отказалась, узнав о предательстве Риккардо? Что же последует за этим примирением сына с матерью после десятилетнего разрыва?Никто не смел задать вопрос, но все чувствовали: для Розы Летициа это час лебединой песни, они вот-вот станут свидетелями последней сцены этого почти векового спектакля, что разыгрывала она. Риккардо и Глория догадывались о причинах этого примирения, хотя и не вполне представляли, что задумала Роза. Лишь она одна знала, как поведет битву против сына во имя любви к Глории. Бабушка сделает все, чтобы внучка победила в этом противоборстве.Когда настанет момент истины, Розы уже не будет в живых, но, по крайней мере, она успеет насладиться тем, что сама расставит все фигуры на шахматной доске, устроит западню для сына. Для своего великолепного сына, единственного, кто достоин такой матери.
Риккардо, оживленно беседуя с родственниками, потерял из виду Глорию. Вскоре придется спуститься в капеллу, к полуночной мессе, а ему так хотелось увидеть ее. Риккардо терзала тревога: уж очень бледной и измученной показалась ему Глория. Профессор Батталья уверял, что Глория быстро поправляется, но ее болезненный вид как-то не вязался с оптимизмом врачей.Воспользовавшись минутой, Риккардо вышел из гостиной. Он знал: в доме на улице Джезу есть лишь одно место, где может укрыться Глория, – кабинет Розы. Она еще девочкой пряталась там, когда ей было грустно.Риккардо осторожно повернул ручку, дверь бесшумно открылась, и он вошел в комнату, освещенную лишь мерцающим пламенем камина. Он осторожно прикрыл за собой дверь и застыл неподвижно.– Зачем ты пришел? – спросила Глория.Она стояла у окна, заложив руки за спину.– Нам надо поговорить, – мягко произнес Риккардо, подойдя к ней.– Мы уже все сказали друг другу, – ответила Глория, имея в виду встречу в клинике.– Будет жаль, если мы не найдем нужных слов, – возразил Риккардо, осторожно положив руку ей на плечо.– Пожалуй, нужных слов нам не найти, – раздраженно проговорила Глория.Она повернулась к нему, и он заметил слезы в ее глазах.– Ты страдаешь, – прошептал Риккардо, легко коснувшись рукой ее щеки, – это несправедливо.Глория уклонилась от его ласки и снова повернулась к окну.– Ты умеешь убеждать, – с горечью произнесла она.– Тебе очень плохо? – спросил Риккардо.Он осторожно коснулся ладонью ее затылка и попытался привлечь Глорию к себе. У нее вырвался легкий стон.– Что с тобой? – встревожился Риккардо.– У меня, кажется, ребро сломано, – прошептала Глория.– Что? Что ты сказала?Риккардо зажег лампу, стоявшую на столике у окна.– Ребро, ребро, наверное, сломано, – с гримасой боли повторила она.– Я сразу понял, с тобой что-то случилось!Риккардо даже растерялся, так ошеломили его слова Глории. Черт бы ее побрал! Вот уж характер! Никогда ничего никому не скажет, забьется подальше и зализывает свои раны в одиночестве, словно раненый зверь. Она и девчонкой была такой…– Это Консалво! – догадался Риккардо, и в глазах его блеснула ненависть.– Я сама довела его до этого, – призналась Глория. – Поверь, у него были причины так поступить со мной.– Дай я посмотрю!Риккардо начал расстегивать перламутровые пуговки ее блузки. Характер у Риккардо был железный, но сейчас у него дрожали руки от волнения и бессильного гнева. Шелковая блузка распахнулась, обнажив нежное тело, и под левой грудью Риккардо увидел багровый кровоподтек.– Любимая, тебе надо срочно к врачу, – сказал он.– Давай не будем портить праздник бабушке, – умоляюще произнесла Глория.– Бедная моя девочка! – прошептал Риккардо, осторожно коснувшись ушиба. – Что он с тобой сделал!Глория дотронулась пальцами до его лица и чуть слышно произнесла:– Ничего, скоро и следа не останется…Губы их встретились. Это был их первый поцелуй. Наслаждение заставило Глорию забыть о боли. Она обняла Риккардо, а его пальцы легкими прикосновениями ласкали ее шею и спину. Но это сладостное и мучительное ощущение продлилось лишь несколько минут. Неожиданно Риккардо оттолкнул Глорию, словно отгоняя прочь грешные мысли.– Нет, мы не можем, – произнес он, взглянув ей в глаза.Глории показалось, что во взгляде его мелькнуло подобие ненависти. У нее словно что-то оборвалось внутри.– Ты делаешь мне больно, – проговорила она.Он действительно причинил ей боль. Она почувствовала себя униженной и провела рукой по губам, словно пыталась стереть след недавнего поцелуя.– Господи, Глория! – взмолился Риккардо. – Неужели ты не понимаешь?!– Нет, не понимаю, – запальчиво возразила она. – И никогда не понимала…– Любовь моя, я же должен питать к тебе лишь отцовские чувства.– Отцовские? Но ты же хочешь меня как женщину? – безжалостно спросила Глория.– Может, и так… Но это ничего не меняет. Я женат, мои дети – почти твои ровесники.Ему вдруг стало стыдно за эти жалкие оправдания.– А что тебе мешает развестись? – холодно произнесла Глория, застегивая блузку.– Не могу! – простонал он. – Ты – лучшее, что есть в моей жизни. Я не могу, не хочу запачкать тебя…Он подошел к ней и ласково поцеловал в лоб.– Надоело мне твое лицемерие, – возмутилась она. – А потом, ты и так уже запачкал меня, подтолкнув к браку с Консалво.При имени ненавистного ему мужа Глории у Риккардо кровь закипела в жилах.– Я убью его, – выкрикнул он, сжав кулаки.– Надеюсь, угроза останется на словах, – произнес спокойный голос матери за спиной у Риккардо.Они даже не заметили, когда в кабинете появилась Роза.– Да он же ей ребро сломал, – ничего не объясняя, словно Роза слышала весь разговор, сказал Риккардо.– Только-то? Мог бы натворить чего похуже… Уж ты-то должен это знать, – сурово произнесла Роза.Она знала – Риккардо человек расчетливый и разумный, но мужчина, охваченный ревностью, не остановится перед преступлением. Она знала, потому что некогда пережила подобное. Кровавая каинова печать уже отметила когда-то семью Дуньяни. Теперь Роза не могла позволить, чтобы подобный страшный груз лег на всех Летициа. То, что случилось однажды, повториться не должно. Роза нажала на кнопку в ручке кресла и подъехала поближе к сыну.– Когда успокоишься, уладишь дело с Консалво. Он должен исчезнуть из нашей семьи, но приказываю, вреда ему не причинять, – распорядилась Роза. – А теперь нам пора к мессе…Из капеллы донеслись торжественные звуки органа, и Роза не торопясь направилась на рождественскую мессу. НАУТИЛУС1906–1912 Глава 1 В золотом свете летнего послеполуденного солнца Роза увидела незнакомца. Он шел по дороге, обсаженной белыми акациями и липами. Силуэт его словно колебался в жарком августовском воздухе, наполненном стрекотанием цикад, жужжанием мух и ароматом полей. Раскаленная почва дышала теплом, а он уверенно шагал по дороге, и фигура его, приближаясь, обретала реальность и четкость.Роза сидела на корточках, прижавшись к Ивецио, и долго молча разглядывала незнакомца. Когда наконец девочка убедилась, что перед ними действительно не мираж, а человек, она толкнула брата-близнеца локтем.– Смотри, чужой идет…Ивецио поднял наголо обритую, как у буддийского монаха, голову, оторвавшись от созерцания оловянных солдатиков, выстроенных в ряд.– Действительно, чужой, – согласился с сестренкой мальчик, посмотрев на приближавшуюся фигуру.Ивецио пугливо огляделся, ища защиты. Теперь незнакомец был уже совсем близко: высокий, крепкий молодой человек, он шел бодрым размашистым шагом. В руке путник нес тяжелую, до отказа набитую дорожную сумку.– Что будем делать? – спросила Роза.Она совсем не испугалась, напротив, в ней проснулось любопытство.– Пошли в дом и дверь запрем, – предложил брат, не отрывая глаз от незнакомца.– А давай узнаем, кто он, – прошептала сестренка.Широко распахнутыми глазами она следила за человеком на дороге.– Может, какой-нибудь разбойник, – испуганно проговорил Ивецио и бросился собирать оловянных солдатиков – свое единственное сокровище.Роза коснулась пухлой загорелой руки брата и возразила:– Нет, он похож на настоящего синьора. Никакой это не разбойник.Ивецио, однако, хотелось поскорей спрятаться, правда, он несколько успокоился, разглядев, что на незнакомце – приличный костюм и хорошие туфли.– Все равно, мы не знаем, кто он, – настаивал мальчик.– Бродяги так не одеваются, – заметила Роза, проявив практическую сметку и наблюдательность.– Ну, раз он не бродяга, так, наверное, и не разбойник, – согласился Ивецио, пряча на всякий случай солдатиков подальше.Дети стояли, прижавшись к стене дома, заложив руки за спину – Роза справа от двери, Ивецио слева. Они стояли и смотрели: в конце концов любопытство победило страх. Встреча с незнакомцем была для них своего рода испытанием на смелость.В те тяжелые годы всякие подозрительные личности частенько захаживали к Дуньяни. Они искали работу или просили милостыню. Нередко, оглядевшись, возвращались ночью с сообщниками, угоняли скот, крали еду. Роза и Ивецио, младшие дети семьи Дуньяни, владевшей «Фаворитой» – самой крупной фермой в округе, накрепко запомнили слова родителей: «Чужим верить нельзя».Говорили, что название свое ферма получила по старой харчевне, где когда-то останавливалась Орсола Изимбарди, фаворитка Лодовико Моро, властителя Милана. Сегодня, в жаркий день Феррагосто, на ферме остались только младшие дети да женщины. Все остальные ушли в деревню на праздник Мадонны. Не так уж часто бывали у крестьян праздники, хватило бы пересчитать по пальцам одной руки. Феррагосто был одним из них.Роза и Ивецио стояли неподвижно, словно охраняя распахнутую дверь в кухню. Вход в кухню, любимое место обитателей дома, прикрывала желто-зеленая, плетенная из пеньки штора, защищая помещение от жары и мух. Крупная, с зеленым отливом муха запуталась в пеньке и билась с металлическим жужжанием, пытаясь освободиться. Мама с бабушкой спали в комнатах наверху, старший брат Пьер Луиджи ушел с отцом в деревню.
Незнакомец подходил все ближе. Он шел, освещенный солнцем, запылившийся, но бодрый и свежий. Юноша остановился перед девочкой, и Роза увидела его открытую улыбку. Ей сразу показалось, что незнакомец станет ее другом. Да, улыбка ей понравилась, и девочка, забыв о наставлениях матери, улыбнулась в ответ.Молодой человек опустил на землю тяжелую дорожную сумку.– А вы – близнецы! – звонко воскликнул он, и Роза увидела, что глаза его смеются.– Да, близнецы, – в один голос откликнулись удивленные брат и сестра.– Ты Роза, – уверенно заявил молодой человек, показав на девочку пальцем, – а ты – Ивецио, – и он перевел взгляд на мальчика.Юноша, как и дети, говорил на диалекте, сочно и выразительно, правда, не на чисто миланском. Что-то странное слышалось в его произношении.– Может, я ошибся? – насмешливо обратился он к детям.Близнецы взглянули друг на друга, не зная, что ответить. Но, не найдя слов, лишь рассмеялись серебристым смехом, чувствуя себя неловко рядом с этим необычным человеком.– Так я ошибся? – повторил незнакомец.– Нет, – покраснев, ответила Роза.А пришелец смотрел на нее с нежностью. Такую нежность читала она в глазах своего приятеля Клементе. Но Клементе хорошо ее знал, они всегда играли вместе, поэтому Клементе и любил Розу. Неужели этот чужой человек тоже ее любит?Они так увлеклись, что не обратили внимания, как отодвинулась занавеска, прикрывавшая вход в кухню. На пороге появилась статная фигура матери в темно-зеленом хлопчатобумажном платье, доходившем до носков черных туфель. Большие светлые глаза освещали правильные черты лица, обрамленного тяжелыми каштановыми волосами.Роза и Ивецио с изумлением заметили, что в глазах юноши блеснуло что-то похожее на слезы.– Кто вы такой? – холодным тоном спросила Алина Дуньяни.Молодой человек весь напрягся и с трудом сглотнул слюну. При появлении Алины выражение лица его изменилось.– Вы меня не узнаете? – прошептал он.– А что, я вас разве знаю? – возмутилась женщина.Она разговаривала сурово с незнакомцем, вторгнувшимся в ее владения.Улыбка слетела с губ молодого человека, у рта появилась горькая складка. Роза и Ивецио, замерев, переводили взгляд то на мать, то на юношу, ожидая какого-то объяснения.– И голос крови вам ничего не говорит? – спросил гость. – А я вас сразу узнал, мама…Дети увидели, как смягчилось прекрасное и суровое лицо матери, в глазах появилась тревога и растерянность. Потом они наполнились слезами, и, запинаясь, женщина едва пролепетала:– Анджело!.. Мальчик мой!Губы Алины дрожали, а незнакомец смотрел на нее с благоговением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51