– Это я, это я, мама! – повторял он.– Дети, смотрите, кто приехал! – воскликнула женщина, обращаясь к малышам.Она призывала близнецов в свидетели, потому что не могла поверить собственным глазам. Наконец, протянув руки к сыну, Алина разрыдалась.– Вернулся, ты вернулся…– Да, мама, я вернулся.И молодой человек, как ребенок, бросился в материнские объятия.– Анджело! Мой Анджело! Тебе всего восемнадцать, а выглядишь настоящим мужчиной.Впервые в жизни Роза видела, как мать плачет.– А вы, мама, не изменились. Я вас такой и запомнил.Муха, похоже, выпуталась из занавески, и металлическое жужжание растворилось в том хоре, что доносился с опаленных солнцем полей.– Сколько времени прошло! – всхлипнула Алина. – Почему тебя не было так долго?Она нежно упрекала сына, взяв его лицо в ладони и пытаясь увидеть в загорелых, мужественных чертах юноши того ребенка, каким он был когда-то. Мать не могла признать, что детство сына ушло навсегда. В книге жизни Алины Дуньяни не хватало нескольких важных страниц, которые уже не восстановить: она не знала Анджело подростком, не видела его в те годы, когда мальчик становится мужчиной.
…Анджело ушел из дому в тринадцать лет. Роза и Ивецио тогда только-только родились, а он, прошагав километры по полевым дорогам, пристал к труппе бродячих акробатов. Потом, с помощью новых друзей, перебрался через границу в Домодоссоле, спрятавшись под товарным вагоном. Оттуда, пережив множество приключений, он добрался до Англии и осел в этой стране.Когда отец, Иньяцио Дуньяни, узнал о бегстве старшего сына, было уже поздно догонять Анджело и пытаться возвратить его в семью. А сегодня, жарким августовским днем, мальчик вернулся. Теперь ему исполнилось восемнадцать, и он стал мужчиной.Для близнецов имя Анджело всегда связывалось со слезами и печалью. Раза два в год приходили в «Фавориту» письма с иностранными марками, с непонятными печатями, адресованные госпоже Алине Дуньяни. Анджело писал матери. Она закрывалась в спальне, читала и перечитывала послания сына, пока не истрепывались листки, потом появлялась, и глаза у нее были красны от слез. А Анджело снова надолго замолкал.Как-то Роза спросила у матери:– А почему Анджело убежал? И когда же он вернется?Алина горестно вздохнула и ответила:– Вот такой он, Анджело. Уехал, не спросив, и вернется, когда пожелает.Правду о бегстве Анджело близнецы узнали от Пьера Луиджи, второго сына Дуньяни. Оказалось, что Анджело сбежал после страшной истории.– Видели у папы на правой щеке белую отметину? – как-то спросил у близнецов старший брат.Конечно, Роза и Ивецио прекрасно знали этот белый шрам – он выделялся белесой дорожкой в темной отцовской щетине. Они привыкли и не обращали внимания на отметину на лице отца. Шрам у него был всегда, как всегда было на лбу у матери небольшое родимое пятнышко, а у Ивецио на ноге – крупная багровая родинка.Старший брат взял с малышей клятву, что они ничего никому не расскажут, и открыл им страшную тайну:– Это Анджело его так…– Анджело? – Роза недоверчиво раскрыла глаза.– Ну да… хлыстом, – уточнил Пьер Луиджи.«Хлыстом», – подумала Роза, и ей припомнился свист кнута, которым мастерски владел отец. Погоняя лошадей, он громко щелкал кнутом над крупом коней, не задевая, однако, животных. А Пьер Луиджи продолжал рассказ:– Анджело тогда исполнилось тринадцать…– Значит, он был уже большой, больше тебя, – заметила Роза.Ей самой в тот день, когда старший брат рассказывал эту историю, исполнилось только пять. Девочка слушала рассказ Пьера Луиджи словно страшную сказку.– Да, он был старше меня, а вы оба только-только родились, – подтвердил Пьер Луиджи.Розе не терпелось все узнать.– А что же Анджело сделал? – недоверчиво спросила она.Старший брат склонился к малышам и сообщил таинственным тоном:– Однажды Анджело что-то натворил, такое с ним часто бывало.– А что он натворил? – прервала рассказчика девочка.– Если будешь мне мешать, ничего не скажу, – пригрозил Пьер Луиджи.– Молчу, молчу, – успокоила его Роза, прикрыв рот ладошкой.– Ну ладно, так вот, однажды Анджело что-то натворил, и отец схватился за ремень.– А зачем ремень? – удивился Ивецио.– Чтобы наказать Анджело.– А нас он так никогда не наказывает, – снова вмешалась Роза.– А тогда наказывал, – отрезал Пьер Луиджи. – Папа, значит, взял ремень, а Анджело, раньше он отцу никогда не перечил, вдруг говорит: «Папа, не делайте этого». И таким голосом сказал, что мурашки по коже побежали. А глаза у Анджело стали прямо неподвижные. «Я уже не ребенок», – добавил Анджело. А папа ему: «Шалопай ты, таких драть надо». Отец замахнулся, но Анджело мигом схватил хлыст, что валялся в хлеву в углу, и как хватит прямо по лицу!– Ударил? Прямо так, как бьют лошадей? – с ужасом спросил Ивецио и инстинктивно закрыл лицо ручонками.– Так и ударил… – подтвердил старший брат.– А ты откуда все знаешь? – спросила Роза.Она все еще не хотела поверить рассказу Пьера Луиджи.– Я же их видел! Спрятался за тюком сена и все видел… Отец стал прямо каменный, только кровь по щеке бежит. А сам молчит. Коровы, что там стояли, и те жевать перестали, на них уставились. Анджело хлыст швырнул и выбежал вон. А отец опустился на скамеечку, на которой коров доят, и провел рукой по щеке. Вся рука в крови была… я сам видел.– А что потом? – разволновалась Роза.– А потом у него слезы по щекам побежали.Девочка не могла вообразить, чтобы отец, такой большой, такой сильный, рыдал, как ребенок. Конечно, Анджело, ее родной брат, которого она совершенно не знала, сотворил ужасную вещь!– А что дальше было? – не унималась Роза.– Анджело больше не вернулся. Его потом видели с бродячими акробатами. Знаешь, бродячий цирк…Теперь он иногда пишет из далекой страны. Может, в «Фавориту» Анджело не вернется никогда. А отец с тех пор не хватается за ремень.Розе эта история показалась невероятной, и она долго не могла опомниться. Образ незнакомого брата, осмелившегося поднять руку на отца, постоянно грезился ей. А теперь Анджело стоял перед ней, красивый, хорошо одетый, с манерами настоящего синьора.Анджело вгляделся в полумрак кухни.– А где же Пьер Луиджи? – спросил он, осторожно освобождаясь из материнских объятий.– Ушел с отцом в деревню, – ответила Алина. – Сегодня праздник Мадонны. А ты через деревню не проходил?– Нет, я шел пешком из Милана, через поля, по короткой дороге.– Заходи в дом, – пригласила сына мать.Они прошли в кухню к погашенному очагу. Здесь царила приятная прохлада, пахло хлебом, парным молоком и прогоревшими дровами.– И вы заходите, – сказала мать близнецам, которые не осмеливались без приглашения перешагнуть порог.Роза заметила, что мать утратила обычную сдержанность и выглядит веселой и счастливой. Алине так хотелось, чтобы сын, отшагавший километры по пыльной жаркой дороге, возвращаясь в родной дом, отдохнул здесь на славу. Анджело зачерпнул ковшиком холодной воды из сверкавшего медью ведра, стоявшего под посудной полкой, и жадно, с позабытым уже наслаждением, выпил.– Хороша наша водичка, – сказал он, устраиваясь поудобней на лавке. – Пахнет родником и речкой.Роза и Ивецио, справившись со своей обычной застенчивостью, уселись у ног Анджело на каменную ступеньку.– Ты, наверное, голодный, – забеспокоилась Алина.Она была готова выполнить любое желание вновь обретенного сына.– В такую жару есть не хочется, – ответил Анджело.– Ну уж руссумату я для тебя сделаю! – с улыбкой сказала мать.У близнецов сразу же слюнки потекли, и оба облизнулись в предвкушении. Руссумату мать готовила только по праздникам, взбивая в снежную шапку белки яиц и смешивая их с желтками, стертыми с сахарным песком. Потом добавлялся стакан красного вина, и получался густой крем цвета сливы. В него макали сухой бисквит – настоящее объедение!– Давай я руссумату приготовлю, – предложила Роза. – У меня хорошо получается.Анджело с благодарностью улыбнулся. Он наслаждался прохладой, поскольку на улице стоял нестерпимый летний зной.– Пожалуй, попозже, – сказал он. – Мне сейчас ничего не хочется. Лучше давайте заглянем в мою сумку, может, найдем кое-что интересное.Дорожная сумка Анджело осталась за порогом, и он с улыбкой предложил малышам:– А ну-ка посмотрим, хватит ли у вас сил притащить ее сюда.Дважды ему повторять не пришлось: Ивецио и Роза бросились на улицу, схватились за ручки и, стараясь изо всех сил, приволокли сумку в кухню, поставив ее к ногам брата.– Вижу, сил у вас много! – похвалил Анджело довольных близнецов.– Хватает! – гордо заявил Ивецио.Анджело выудил из нагрудного кармана ключик и открыл сумку. Пока он священнодействовал с ключом, остальные взирали на него в полном молчании, которое нарушало лишь жужжание мух. Взгляд Розы притягивали крепкие загорелые руки брата. Ей припомнились отцовские руки: с мозолистыми ладонями, обломанными короткими ногтями, обведенными темной полоской – ее ничем нельзя было отмыть. У отца были руки настоящего крестьянина – привычные к полю, к пашне, к плодам, что дарила земля. Руки, умевшие молотить и веять, чистить скребницей коней и доить коров, полоть и мотыжить, работать в кузнице. Владели эти руки и хлыстом…Вспомнив об этом, девочка с тревогой взглянула на старшего брата. Она сразу полюбила этого по-господски одетого человека, но в душе Роза чувствовала: Анджело относится к опасному разряду бунтарей.Близнецы понимали друг друга мгновенно; в любой ситуации им достаточно было обменяться взглядом – и каждый схватывал чувства другого. Они переглянулись и в ту же секунду одарили полным доверием доселе неизвестного им брата.Анджело тем временем развернул перевязанный синей ленточкой сверток и вынул что-то голубое, воздушное, усыпанное желтыми звездами цвета пшеничного поля.– Кашемировая шаль, – сказал Анджело. – Для вас, мама.Алина так растерялась, что ничего не могла выговорить. Она с восторгом посмотрела на чудесный подарок, осторожно взяла шаль и изящным жестом накинула ее на плечи, прикрыв коленкоровое платье.– Красота-то какая! – покраснев, произнесла женщина.– Вы прямо как синьора из Брайтона, – сделал Алине комплимент сын.Мать, не поняв похвалы, нахмурилась.– Что еще за Брайтон? – спросила она.– Город, где я живу, – спокойно объяснил Анджело. – Это в Англии, у моря. Летними вечерами, когда становится прохладней, элегантные дамы набрасывают на плечи шали вроде этой и выходят на набережную прогуляться.Роза представила себе элегантных дам, которых никогда не видела, набережную и море, о котором понятия не имела. А Алина смущенно улыбалась: ей очень польстило сравнение сына.Впрочем, мать тоже никогда не видела моря, но шаль сразу стала для нее драгоценной реликвией. Она набрасывала подарок на плечи, запершись в одиночестве в спальне, и воображала себя элегантной дамой из далекого города Брайтона.А Анджело обратился к Ивецио:– Мама мне писала, ты хорошо рисуешь…Мальчик почувствовал, что за замечанием брата последует что-то важное.– Да я так… когда делать нечего, – прошептал Ивецио.– Нет, у него действительно хорошо получается, – вмешалась Алина.– Тогда я правильно выбрал тебе подарок.Анджело протянул брату коробку и добавил:– Тут карандаши, но, если намочить кончик, ими можно рисовать как красками.Ивецио поднял крышку деревянной коробочки: там аккуратным рядком лежали разноцветные карандаши, начиная с белого и кончая черным, а между ними – целая цветная радуга. Ивецио словно завороженный смотрел на многоцветье карандашей, таких новеньких, таких прекрасных, глубоко вдыхая их запах.Мальчик взглянул на сестренку.«А Анджело совсем не злой», – прочла Роза во взгляде брата и, опустив ресницы, беззвучно согласилась с ним.– Вот и подарок для сестренки! – объявил Анджело, и в его натруженных руках блеснуло ожерелье, показавшееся Розе невыразимо прекрасным.– Это мне? – не веря собственному счастью, спросила Роза, осторожно дотронувшись до серебряного ожерелья, сделанного в форме розочек.– Как настоящие розовые бутоны, – прошептала она, не отрывая взгляда от нежданного подарка.– Так оно и есть, – с улыбкой объяснил Анджело. – Это бутоны розы, ты ведь у нас Роза, Роза в бутоне. Я выбрал это украшение для тебя.Слова брата звучали нежно, он надел ожерелье девочке на шею, и Роза почувствовала прикосновение серебряных розочек. Она коснулась их пальцем, опустила глаза, чтобы рассмотреть получше. Она почувствовала себя иной, единственной в своем роде, и ощутила непривычное волнение. Раз брат сделал ей подарок, как настоящей женщине, значит, она действительно становится женщиной.– Ты прямо красавица! – заметил брат, с улыбкой наблюдавший за изумленной Розой.– Как те дамы в Англии? – робко спросила она, не поднимая от смущения глаз.– Лучше, куда лучше, – рассмеялся Анджело.Алина строго взглянула на детей, но решила пока не вмешиваться, опасаясь нарушить хрупкую гармонию этой минуты.– Спасибо! – произнесла Роза.Она подошла к Анджело, поцеловала его в щеку, ощутив на нежных губах колкую щетину, и еще почувствовала какой-то неизвестный, но приятный запах.– Ну хватит, – заявила Алина, похоже, несколько раздраженная.– Конечно, хватит, – согласилась Роза, думая, что мать намекает на полученные великолепные подарки.Женщина же имела в виду этот неуместный, на ее взгляд, поцелуй. В доме Дуньяни целовались лишь в особых случаях. Едва дети вставали на собственные ноги, их уже не брали на руки. А родительская ласка напоминала скорее подзатыльник, чем нежное выражение чувств. Но дети росли в довольстве. Достаточно было слушаться родителей, и никакое наказание тебе не угрожало. Роза помнила лишь один случай, когда мать поцеловала ее. Девочка тогда лежала больная, с высокой температурой. Зато очень часто приходилось Розе целовать распятие и край одежд гипсовой Мадонны в маленьком гроте, окруженном садом, по ту сторону дороги. Все работники «Фавориты» принимали участие в постройке этого святилища.Она ничего не чувствовала, касаясь губами холодных святынь, разве что леденящий страх перед карой небесной. А щека Анджело была теплой, живой и пахла марсельским мылом и солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51