С таким трудом он завоевал это царство! Риккардо выглянул в окно: сверху огромные ангары, где собирались самолеты, казались уснувшими чудовищами.Риккардо откинулся на спинку черного кожаного кресла, прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Тио Пепе, его собака такса, дремавшая под столом, проснулась, лениво приподняла морду и одним глазом взглянула на хозяина. Потом пес нехотя встал, потянулся, принюхался и звонко залаял.– Проснулись, сударь, – улыбнулся Риккардо.Пес в ответ негромко зарычал и обвел глазами кабинет.– Удивлены? – обратился к нему Риккардо. Он привык беседовать с собакой. – Да, сударь, мы с вами сегодня ночевали в конторе. Кажется, не только я, но и ты впервые встречаешь первый день Рождества на рабочем месте.Тио Пепе яростно отряхнулся, так что шерсть у него встала дыбом.– Знаешь, сколько народу хотело бы быть на твоем месте? – спросил собаку Риккардо.Тио Пепе наклонил голову и посмотрел на хозяина огромными, полными преданности глазами.– Не веришь? – серьезным тоном продолжал Риккардо. – Ты – единственное существо в мире, кому я могу поведать все мои тайны.Риккардо взял в ладони симпатичную морду пса.– Знаешь, кто толпится вокруг власть имущих? Сообщники и льстецы; шлюхи, придворные и шуты; махинаторы, политики и те, кто политиков содержит; темные дельцы, сводники и министры; лжепророки, безбожники и подлецы; профессиональные фокусники и шарлатаны.Пес безропотно внимал хозяину, а Риккардо встал и с патетической театральностью произнес:– Они не знают, что власть завоевывается не с помощью лести. Чтобы получить власть, надо любить ее. Оружие, которым завоевывают власть, – не доброта и мудрость, а изворотливость и насилие. Вот почему власть всегда оказывается в руках мошенников и каналий.Тио Пепе утомился, жалобно зевнул и стал тихонечко поскуливать. А Риккардо продолжал:– Но даже тот, кто добился власти, рано или поздно должен уйти. Единственный выход – удержать трон на штыках. Но на штыках, как известно, не усидишь. Но я отрекусь от трона только тогда, когда сам этого захочу. А не тогда, когда заблагорассудится моей матушке или кому-нибудь другому…Пес, не привыкший к длинным речам, занервничал. Риккардо снова опустился в кресло и задумчиво произнес:– Матушка, матушка…Непредсказуемая Роза Летиция, обладавшая дьявольской способностью создавать все из ничего, нанесла ему удар в самый неподходящий момент, выбрав наиболее уязвимую точку.– Теперь мы должны поставить ее на место, – размышлял вслух Риккардо. – Но не так-то легко будет сделать это…Он хорошо знал мать, с детства опасался ее и ценил способности Розы по достоинству. Когти старой львицы могли больно ранить. Всю ночь Риккардо ломал голову в поисках выхода и на рассвете нашел его. Он перерыл кучу досье, замучился, но выудил одну вещь, которая могла ему позволить изменить положение в свою пользу. В записной книжке двухгодичной давности он наткнулся на собственную небрежную запись: «Майеру – для Розы. О'кей». Тогда он это записал и тотчас же забыл, но, перечитав, сумел вспомнить и разобраться в ситуации.В тот день ему позвонил Пьер Майер, директор Женевского транснационального банка, и сказал: «Господин Летициа, ваша матушка просит кредит во французских франках на общую сумму, равную двадцати миллионам долларов. В качестве гарантий она предлагает контрольный пакет акций компании «Бразил Эдилмар», свои драгоценности, поместье в Брианце и дом на улице Джезу».Риккардо тогда лишь улыбнулся, подумав, что Роза никак не успокоится. Ему уже сообщили, что ее заинтересовал проект строительства нового жилого района на окраине Милана. Она страстно любила заниматься строительством и теперь, когда сын лишил ее возможности строить самолеты, похоже, собиралась заняться домами. «Если гарантии достаточны – выдайте ей то, что она просит», – ответил Майеру Риккардо. Он решил, что после нескольких лет бездействия мать имеет право начать сначала.Только теперь он понял: старая львица обыграла его. Вложения в строительство были лишь прикрытием для дураков, на самом деле Розе требовался капитал, чтобы поправить дела на заводах в Руасси, которые могли бы составить конкуренцию корпорации «Роза Летициа и сыновья». В восемьдесят три года Роза сумела блестяще разыграть многовариантную комбинацию и победила, отобрав у сына жизненно важные заказы.– Ну, Роза Летициа, теперь мы с тобой сразимся, – произнес Риккардо. – Последнее слово еще не сказано.Пес с важным видом дослушал монолог хозяина.Риккардо снял телефонную трубку и набрал номер. На том конце провода ответил сонный голос.– Это Риккардо Летициа.– Здравствуйте. Это я, Майер.– Я вас узнал. Именно вы мне и нужны.– Я в вашем распоряжении, инженер.– Пусть моя мать вернет предоставленные ей средства.– Когда?– Немедленно.– Но, боюсь, она не в состоянии сделать это.– Я тоже так думаю.– И что же?– Делайте, как я сказал. Всего хорошего.Риккардо повесил трубку. Теперь объединение «Заводы Руасси», чтобы избежать банкротства, должно отказаться от иранских заказов и дать возможность корпорации Риккардо возобновить прерванные связи.Риккардо отправился в ванную, за ним с протестующим повизгиванием поплелся Тио Пепе.– Хочешь выйти? – догадался хозяин.Пес обрадованно завилял хвостом, почувствовав по голосу хозяина, что предстоит долгожданная утренняя прогулка. Риккардо распахнул дверь кабинета, и Тио Пепе, яростно работая короткими сильными лапами, понесся по коридору. Уши его почти касались пола. Риккардо не беспокоился: кто-нибудь из охранников выгуляет собаку.Он разделся, зашел в стеклянную душевую кабинку и включил очень горячую воду. Он победил, но победа его совершенно не взволновала, и, осознав это, Риккардо погрустнел. От горячего душа проходила усталость, но равнодушие, словно прилипнув к телу, проникало все глубже и глубже в сердце. Ему стало очень одиноко. Теперь в его жизни было кое-что поважней, чем жажда работы. Им завладела любовь к Глории. Он всегда отвергал влюбленность, считая это выдумкой писателей и поэтов, но теперь он потерял голову из-за перепуганной девчонки с нежными восточными глазами. И что на него нашло прошлой ночью в кабинете Розы?Риккардо прикрыл глаза, и по телу его пробежала дрожь. Ему припомнились губы Глории, и он включил ледяную воду, чтобы остыть. Спасительный душ в момент избавил его от колдовского наваждения. Он выскользнул из-под душа, завернулся в толстый махровый халат и встал перед зеркалом. Все необходимое для бритья он нашел на полочке у голубой раковины. Вглядевшись, Риккардо заметил на висках седые волосы. Он давно уже отказался от своих прежних замашек плейбоя, а вот теперь, после сорока, вдруг поймал себя на том, что устраивает перед зеркалом какую-то пародию на Нарцисса. Это недостойно сорокалетнего мужчины, который к тому же весьма неплохо сохранился.– Наступил возраст мудрости, – усмехнулся Риккардо. – Страсти бывают или юношескими, или старческими, решай, старина, куда отнести твое увлечение…Глория, она превратилась для него в сладкую муку, он ощущал ее всей кожей, всей душой. Образ ее преследовал Риккардо повсюду. Реальность и мечты смешались, и он вдруг увидел Глорию в зеркале – в воздушном бальном платье. Это был ее первый бал. Риккардо вел в вальсе, и она послушно и легко следовала за ним, подчиняясь волшебному ритму «Дунайских волн». Страстное музыкальное крещендо захватило Риккардо, заставив его позабыть о светской церемонии бала, что недавно вновь вошла в моду.Глории тогда было восемнадцать лет, Риккардо – тридцать шесть. За ним тянулся целый шлейф галантных приключений и профессиональных успехов.– Ты счастлив? – спросила Глория.– Конечно, – улыбнулся Риккардо. – У меня на это есть все основания.– Конечно, ты – великолепный кавалер, – произнесла она с наивным кокетством.– Льстите, льстите, что-нибудь да останется, – иронически заметил он.– А я серьезно говорю, – обиделась Глория.– Да вокруг тебя – сотни прекрасных юношей, готовых, только дай знак, пасть перед тобой на колени. Признаюсь, если бы не ты, ни за что бы не согласился открывать бал. Я этого терпеть не могу…– Тебе неприятно танцевать? – встревожилась девушка.– Нет, просто я чувствую себя как бутылка шампанского, которую разбивают о корму в момент спуска корабля на воду.– А я – этот самый корабль? – с притворным негодованием спросила Глория.– Нет, ты – белый парус, ласкаемый ветром, – сказал Риккардо. – Корабль – это общество, что собралось здесь, чтобы отметить твой дебют. Церемония спуска на воду завершается, и старый дядюшка снова вернется в тень.Риккардо в шутку заговорил жеманным языком дамских романов.– Учти, старый дядюшка гораздо привлекательней всех молодых людей, которых я знаю, – с обожанием глядя на него, произнесла девушка.Риккардо вдруг захотелось расцеловать нежные ямочки на щеках племянницы.– Неужели я привлекательней, чем твой парень? – спросил он, особо подчеркнув слово «твой».– А у меня нет парня, мне и в голову не приходило его завести.Отзвучали последние аккорды штраусовского вальса, и Глория одарила своего кавалера ослепительной улыбкой.– Я прямо съесть тебя готов, так ты очаровательна, – пошутил Риккардо, направляясь с Глорией к выходу.– Достаточно было бы просто поцеловать, – с наивной дерзостью ответила она.– На глазах у всех?– А почему бы и нет?Ее логика обезоруживала; действительно, почему бы и нет? Разве отцы и дети не целовали друг друга совершенно равнодушно? Но для Риккардо с Глорией все было иначе. Напрасно он твердил себе, что страсть всегда права, потому что не боится кары, что чувство не может быть аморальным, ибо в нем самом таится возмездие. Такое, почерпнутое из книг, объяснение шло вразрез с унаследованными им нормами поведения, и при мысли о Глории Риккардо ощущал нестерпимое чувство вины.– Я свой долг исполнил, – сказал он, отводя девушку к друзьям.Глория остановилась, подняв на него большие доверчивые глаза, в которых мелькнула печаль.– Долг обычно выполняют без удовольствия, – с упреком заметила она.– Это был очень приятный долг, – успокоил девушку Риккардо.– Но ты же уходишь? – печально произнесла Глория.– Неотложное дело.Его слова прозвучали фальшиво, и он поспешил добавить:– А ты развлекайся. И, пожалуйста, не разбивай слишком много сердец.Образ Глории в зеркале растворился, и Риккардо снова увидел там собственное усталое и небритое лицо.Он тщательно выбрился и надушился одеколоном. После бритья он всегда чувствовал себя лучше. Дверь ванной приоткрылась, и внутрь заглянул Тио Пепе.– Как дела? Лучше? – спросил Риккардо.Пес с удовлетворением повизгивал.– Хорошо. Позови кого-нибудь, пусть принесут кофе.На привычные слова у Тио Пепе сработал рефлекс, и он дважды звонко тявкнул. В комнате, смежной с кабинетом, ожидали охранники. Сейчас кто-то из них займется кофе…Риккардо, уже одетый, вернулся в кабинет. У него было такое ощущение, что он только что встал с постели, хотя на самом деле он уже тридцать шесть часов не спал.Риккардо сел на светлый кожаный диван. Появился Саверио, камердинер, с серебряным подносом в руках. Кроме завтрака, слуга принес хрустальную вазочку с веточкой омелы.– Счастливого Рождества, сударь, – пожелал Саверио, ставя вазочку на столик у дивана.– Счастливого Рождества, Саверио.Саверио был образцовым камердинером. Дело свое он делал прекрасно и получал щедрое вознаграждение. Правда, кое-чем ему пришлось пожертвовать, прежде всего личной жизнью.Риккардо взглянул на часы – без пяти девять.– Передай шоферу, пусть подает машину, – приказал он, отхлебнув горячего кофе без сахара.Камердинер кивнул головой и молча удалился. Он открывал рот лишь в случае крайней необходимости.Итак, проблемы корпорации «Роза Летициа и сыновья», похоже, шли к успешному разрешению, а Глория оставалась для Риккардо вечной крестной мукой. Риккардо вспомнил о Рауле – еще одна проблема. Зря он отправил сына в клинику. Результат оказался обратным тому, на что рассчитывал Риккардо. А что можно было сделать? Ведь в семье привыкли полагаться на силу…Теперь Рауль дни и ночи проводил с этим нахальным «портняжкой». Риккардо стало тошно. Всякий раз, когда он вспоминал о Санджорджо, его охватывал приступ отвращения. В семье всегда с омерзением относились к гомосексуалистам. И надо же, чтобы Риккардо достался такой сын! Профессор Паренти ничего толком не смог объяснить. Одно он утверждал наверняка – с точки зрения физиологии мальчик совершенно нормален. «Нельзя причислять к гомосексуалистам молодого человека, случайно имевшего сношения с лицом мужского пола» – слова профессора не значили ровно ничего.Может, следовало признать горькую правду. В объятиях этого ублюдка Санджорджо Рауль искал отцовскую ласку и понимание, то, чем был обделен? Чепуха! Риккардо сам вырос без отца. Может, в этом-то и причина – никто его не учил быть отцом? У Риккардо было двое детей, и оба – неудачники.Что еще можно сделать? Риккардо не смел действовать в открытую – он уже раз обжегся, нужна другая козырная карта. Уж очень высока ставка в игре – собственный сын. Надо попытаться…В красной кожаной книжечке Риккардо разыскал номер телефона и позвонил. Через три гудка там подняли трубку. Риккардо без лишних слов произнес:– Прошу тебя об услуге. И немедленно. Глава 3 На Мелроуз-авеню Сильвано Санджорджо остановил машину. Выключив мотор, он оглянулся назад, на перекресток улицы и шоссе Вест-Голливуд. Над современным зданием изысканно строгих линий сияла надпись золотыми буквами: «Санджи». Нет больше бедного, всеми отвергнутого юноши, которого стыдилась даже семья, словно он был поражен страшной болезнью… Насмешливое прозвище, жестокий знак унизительного отличия от других, стало названием знаменитой фирмы. Оно горело золотом, утверждая свое место на звездном Олимпе.Санджорджо почувствовал острую боль в спине. Этого еще не хватало! Похоже, сказывалось напряжение последних дней. Возраст тут, конечно, ни при чем. Сорок лет для мужчины – не возраст, пора расцвета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51