Вокруг носились пчелиным роем полуголые ребятишки. Они с шумом бегали вверх и вниз по лестнице, непонятно куда и непонятно зачем. Измученные нищетой, усталостью и жарой матери орали на своих отпрысков. К запаху отбросов примешивался аромат помидорного соуса.С Розой поздоровалась маленькая женщина, раздавшаяся от родов и от макарон. Один малыш сидел у нее на руках, второго она держала за руку, а еще двое вертелись рядом.– Добрый вечер, синьорина Роза!– Добрый вечер, – вежливо ответила Роза.Дети смотрели на Розу, как на Богоматерь, ожидая от нее милостей и подарков. У нее в сумочке осталась карамелька, но она тут же решила, что давать ее малышам не стоит. Один раз она их угостила, и дети передрались.Дуньяни были исключением в этом квартале, населенном в основном южанами, легко склонявшими голову перед бедой и выставлявшими напоказ свои переживания. Все Дуньяни были сдержанны и скрытны и гордились своей сдержанностью. Обычно по воплям, доносившимся из окон, можно было судить о настроении обитателей квартир. Дуньяни никогда такого не позволяли. А Роза? Красивая, изящная девушка жила вместе с тремя мужчинами, один из которых душевнобольной. К тому же в семье у этих северян не было ни стариков, ни детей, а без них не может быть настоящей семьи, такой, какая помогает пережить все трудности, обиды, страхи. Дуньяни оставались чужими и для американцев, и для соотечественников.Роза открыла дверь квартиры, где они поселились со времени переезда в Нью-Йорк. Две тесные комнатки, оклеенные старыми обоями, которые клочьями свисали со стен, обнажая взору пятна сырости. Окна выходили на грязный двор. Зимой по квартире гуляли холодные сквозняки, а летом не проникало ни струйки свежего воздуха.Роза с облегчением сняла бело-голубые туфельки, растирая руками усталые, отекшие ноги, и надела удобные шлепанцы на деревянной подошве – одно из последних напоминаний о «Фаворите». Продукты она разложила на щербатой керамической полке над раковиной, сумочку оставила на комоде и присела в углу, в тени.Комната служила Дуньяни и гостиной, и кухней, и спальней. У стены на раскладной кровати лежал мужчина в желто-голубой полосатой пижаме. Он лежал на спине, заложив руки за голову, и смотрел в потолок. Лицо его обросло длинной темной бородой. Когда Роза вошла, он не шелохнулся.– Привет, Ивецио! Как дела?Мужчина и глазом не моргнул. Роза вздохнула и провела рукой по лбу Ивецио: лоб прохладный, сухой.– А ты жары не чувствуешь? – улыбнулась она. – Я всегда говорила, ты не такой, как все.Ивецио никак не реагировал.– Пить хочешь?Роза привыкла спрашивать брата, хотя знала, что ответа не дождешься. После случившейся трагедии Ивецио замолчал.Девушка встала, налила воды в стакан, взяла кусочек льда из деревянного ледника и подошла к кровати.– Пей, – сказала она, приподнимая голову Ивецио.Он не сопротивлялся, сделал глоток, но на сестру даже не взглянул.– А мне прибавят зарплату. На два доллара в неделю, – сообщила Роза, точно Ивецио мог понять ее. – Теперь я буду зарабатывать пятнадцать долларов в неделю. Шестьдесят «зелененьких» в месяц, как здесь говорят. Понимаешь? Я ходила в магазин, слив купила. Желтых, ты такие любишь. Помнишь, мы ими объедались в «Фаворите»?Ивецио снова заложил руки за голову и уставился в потолок. Врачи, осматривавшие его, только головами качали: непонятная история.– Он поправится? – с надеждой спрашивала Роза.– Маловероятно, – отвечали специалисты.– Но такое возможно?– Не исключено…Врачи по-разному называли болезнь Ивецио, но Роза не помнила названий. Она вела себя с братом так, как ей подсказывал инстинкт: разговаривала, словно он ее понимал. Так мать разговаривает с новорожденным, полагая, что ее слова нужны и понятны ребенку. Семья никогда бы не бросила Ивецио, а теперь в семью Дуньяни, кроме Розы и Пьера Луиджи, входил и Клементе. Он последовал за Розой, заявив, что поедет в Америку искать счастья. Но на самом деле Клементе отправился в Нью-Йорк, чтобы служить Розе и оберегать ее.Клементе работал на Эллис-Айленде, на строительстве новой пристани. Пьер Луиджи благодаря своим способностям механика нашел место в чертежном бюро компании «Игл»; он делал чертежи автомобильных моторов, разрабатываемых конструкторами, и получал двадцать пять долларов в неделю.На белом, с голубой каймой, фарфоровом блюде Роза красиво разложила золотистые, ароматные сливы и придвинула угощение к Ивецио. Он продолжал смотреть вверх, словно весь смысл его жизни сконцентрировался в какой-то точке на потолке. По щеке улыбавшейся Розы пробежала слеза, как дождинка в солнечный день. Прошло уже почти два года со времени трагедии, разыгравшейся в старом сарае среди полей. С тех пор оборвалась связь Ивецио с миром. Роза надеялась, что в Америке случится чудо и Ивецио вырвется из плена темного оцепенения. Но брат продолжал жить как растение. Он позволял одевать себя и прогуливать по улицам, но, если ему не хотелось уходить, ничто в мире не могло сдвинуть Ивецио с места.Роза, Пьер Луиджи и Клементе подделали документы, чтобы получить на Ивецио медицинское заключение и разрешение эмиграционных властей. Восемь дней провели они в море, в тесной каюте третьего класса, но это все же было лучше, чем путешествие на палубе корабля. Во время переезда Клементе заботился об Ивецио, а Роза и Пьер Луиджи яростно долбили английский. Без языка приличной работы не получишь.По прибытии корабля их на пароме переправили на Эллис-Айленд. Розу отделили от мужчин и отправили на медосмотр вместе с женщинами. У каждого эмигранта на шее висела табличка с условными знаками. H – heart – сердце, означало, что эмигрант страдает сердечным заболеванием. Буквы CT указывали на трахому, которая встречалась очень часто. PG (pregnant) писали беременным женщинам, а L (lamness) – хромым. Один из самых страшных недостатков обозначался буквой S – старость. Несколько крестиков мелом на рукаве могли привести к трагедии. Пятнадцать женщин в группе из тридцати, куда входила и Роза, были отмечены крестиками. У Розы не нашли никаких недостатков. На вопросы раздраженных инспекторов она отвечала механически, не задумываясь, но правильно, как ее научил один американский чиновник, плывший тем же пароходом. Тот же чиновник помог с Ивецио. Роковым для многих был вопрос номер двадцать один: «Вы уже подписали контракт на работу?»Несколько лет назад среди чиновников эмиграционной службы был один, очень толковый, по имени Фьорелло Ла Гуардиа. Розе во время путешествия рассказывали об этом еврее итальянского происхождения, стремившемся улучшить положение эмигрантов. В частности, он выступал за соблюдение закона от 1885 года, согласно которому запрещался наем на работу заочно, до въезда эмигрантов в Америку. Поэтому на вопрос номер двадцать один следовало отвечать: «Нет, контракт не подписывал, – но обязательно добавить: – Однако у меня есть возможность быстро найти работу».Тот же чиновник, взявший ее под свое покровительство, пообещал Розе рекомендацию для поступления на работу в универмаг фирмы «Купер и Тейлор». Таким образом, Роза покинула огромный ангар, где сортировали эмигранток, с удостоверением, где красовалась надпись Admitted, и с двумя сотнями долларов, оставшимися от состояния Дуньяни. Ее, братьев и Клементе допустили в Новый Свет. Так когда-то допускали на кухню в «Фаворите» работников и батраков под неусыпным оком Алины и Иньяцио. Но было и отличие: уклад ломбардской деревни не оставлял людям возможности мечтать. А мечты были движущей силой, стимулом для построения своего будущего в Америке.Роза обернулась к брату и поймала взгляд Ивецио: он смотрел на сестру. Кто знает, может, в лабиринтах его мозга мелькнули те же мысли? Она взглянула на большой будильник, тикавший на комоде. Скоро придет Клементе, усталый и голодный. Надо готовить ужин…Роза сделала картофельную запеканку с мясом: блюдо сытное и питательное. Вернулся Клементе, он взглянул на Розу, вдохнул вкусные запахи, и в глазах его вспыхнул огонек восхищения и признательности.– Как дела? – спросила девушка.– Хорошо, синьорина, – ответил Клементе.Он уже вымылся и переоделся на стройке. Клементе был высоким, крепким темноволосым парнем с крупными, привыкшими к тяжелому труду руками. Обычно спокойный и добрый, он преображался, если видел, что Розе грозит опасность.– Трудный выдался день? – поинтересовалась она.– Работа есть работа, синьорина, – вздохнул Клементе.Он так и не привык называть ее просто Роза.– Как он? – спросил Клементе, кивнув на Ивецио.– Как всегда, – ответила Роза, хлопоча у плиты.– Хотите, я его покормлю, – предложил юноша.– Может, попозже. Лучше садись. Ты весь день на ногах.– Да я привык, а вот вы… Вам приходится обо всех нас заботиться…Клементе сел за стол, и Роза поставила перед ним тарелку, полную мяса и картошки.– Здесь каждый делает то, что может, – сказала Роза.– Спасибо, синьорина Роза, – улыбнулся Клементе. – Меня и собственные родители так не баловали.– Прекрати благодарить меня, Клементе, – оборвала его девушка. – И ешь! Тебе это по праву положено.– Я бы должен служить вам… – робко заметил Клементе.– У нас тут общество взаимной помощи, – пошутила Роза. – Как у тебя дела с английским?– На стройке говорят мало, – ответил с полным ртом Клементе. – Тебе покажут, что делать, ты и делаешь. Сделаешь хорошо – заплатят прилично. Можешь тогда прийти и на следующий день. Сделаешь плохо – заплатят и выставят вон.Рассказывая, Клементе энергично расправлялся с запеканкой.– Надо тебе учить язык, – посоветовала Роза.– Выучу! – со вздохом пообещал Клементе. – Я уже кое-что понимаю, а там посмотрим…– Хочешь, я тебя поучу?– Нет, у вас и так столько дел, не надо обо мне беспокоиться.У Клементе не было ни друзей, ни увлечений, в кино он не ходил никогда и всю недельную зарплату целиком отдавал Розе, распоряжавшейся семейным бюджетом. Впрочем, так же поступал и Пьер Луиджи.Тарелка Клементе опустела.– Хочешь еще? – предложила Роза.Он покраснел и сказал неправду:– Нет, спасибо, я сыт.– Ну еще чуть-чуть!И Роза добавила запеканки.Клементе всегда ужинал в одиночестве. Так решила Роза. Пьер Луиджи возвращался очень поздно, и ей не хотелось, чтобы голодный Клементе дожидался брата. Сама она ужинала вместе с Пьером Луиджи.– Спасибо, синьорина Роза, – поблагодарил юноша.– Пожалуйста, синьор Клементе, – пошутила Роза.Она неоднократно пыталась заставить его обращаться с ней как с равной, но ничего не получалось.– Не надо смеяться надо мной, – заметил Клементе, продолжая жевать.Со двора, с лестницы и с улицы доносились крики и детский плач. Орали женщины, сзывая к ужину семьи. Чей-то звучный голос с явным неаполитанским акцентом пел грустную песню. В соседней квартире громко ссорились супруги.– Трудно привыкнуть, правда, синьорина Роза? – не выдержал Клементе. – У нас было не так, – ностальгически заметил он.– Конечно, в деревне все иначе, – согласилась Роза. – Помню, как там пахло вечерами. Светлячки. Звезды. Кузнечики.– И ряды тополей, – напомнил Клементе, – а еще жасмин и аромат цветущей липы.– Грустные мысли, – вздохнула девушка. – Ностальгия – дурное чувство, она отравляет жизнь.– Вы правы, синьорина Роза.– И нечего оплакивать деревню. С «Фаворитой» покончено.– Хорошо, синьорина Роза, – покорно согласился Клементе.– Надо смотреть вперед, – решительно заявила она. – Америка велика. Тут всем места хватит.Она вытерла краем фартука вспотевшую шею – жара стояла невыносимая.Пьер Луиджи неожиданно вернулся пораньше – Клементе еще сидел за столом. Он распахнул дверь и застыл на пороге. Он запыхался, видимо, взбежав по лестнице бегом. Роза подошла к брату, взяла у него из рук черную, аккуратно сложенную куртку.– Что случилось? – спросила она, имея в виду его раннее возвращение.– Компания закрывается, – раздраженно ответил Пьер Луиджи. – С понедельника я – безработный.– На, выпей!Роза протянула брату воды со льдом. Он схватил стакан дрожащей рукой.– Не стой на пороге, сядь!Пьер Луиджи уже не носил повязки на глазу. Он вставил стеклянный глаз и выглядел совсем иначе. Скула с этой стороны выступала меньше, и протез, неподвижно смотревший в пустоту, казался более живым, чем настоящий глаз. Словно у Пьера Луиджи стало два лица: одно доброе, спокойное, как у всех Дуньяни, а другое – жестокое, как у пирата или бандита с большой дороги.– Так что я скоро могу гулять целыми днями.Пьер Луиджи сел напротив Клементе, сочувственно смотревшего на него. В один момент рухнули мечты Розы о переезде в другой район.– Ешь, – сказала она, накладывая брату полную тарелку. – А там посмотрим…– Как ты просто решаешь любую проблему!..– Ничего я не решаю, – возразила девушка. – Я только думаю, что ты с такими способностями работу найдешь запросто.Пьер Луиджи улыбнулся и, видимо, немного успокоился.– А ты умеешь справляться с трудностями, – заметил он.– Синьорина Роза права, – вмешался Клементе.– А мне увеличили зарплату, – сообщила Роза. – У Клементе работа есть. Наш бюджет даже не пострадает. Ты же скоро получишь место…– Не в этом дело, – помрачнел Пьер Луиджи. – Браться за любую работу – значит согласиться на жалкую зарплату. Работа чертежника не просто мне нравилась, она позволяла спокойно смотреть в будущее. Но американцы хорошие места приберегают для себя. И, на мой взгляд, это справедливо, – добавил он.– Но им же нужны хорошие специалисты, – сказала девушка. – И они не упустят такого замечательного чертежника.Радужные перспективы, что рисовала Роза, были весьма далеки от того, что она думала на самом деле. Конечно, Пьер Луиджи прав, а при мысли о том, что придется провести еще год в этом квартале, Розе становилось тошно.Кто-то робко постучал в дверь, и они прервали беседу. Первый раз за те месяцы, что провели они в Америке, гость постучал к Дуньяни. От неожиданности они даже забыли об увольнении Пьера Луиджи.Открывать пошел Клементе. На пороге появился молодой человек и произнес с сильным сицилийским акцентом:– Извините за беспокойство, но я должен заплатить долг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51