В 1915 году Анджело оставил дома девочку, а вернувшись в 1918-м, нашел женщину, которая с радостным плачем кинулась брату на шею.– Не надо, не надо, – сказал тогда Анджело, резко оттолкнув сестру.– Почему? – спросила Роза, не в силах скрыть обиду.– От меня воняет, чувствуешь, воняет, – раздраженно произнес Анджело, мрачно взглянув на нее.Роза с помощью Джины нагрела несколько больших кастрюль горячей воды, чтобы брат отмылся от окопной грязи и освободился от вшей. Она надеялась, что, как следует помывшись, Анджело станет прежним любящим фантазером. А он вдруг начал избегать ее.Наконец она решилась и во время завтрака подступила к брату с расспросами.– Почему ты не хочешь говорить со мной? – спросила Роза.– С чего это тебе такое пришло в голову? – возразил Анджело, крошивший в молоко хлеб.– Ты меня больше не любишь, – с упреком произнесла Роза.– С чего это ты взяла? – спросил Анджело, не отрывая глаз от кружки.Оба замолчали. Тишину нарушало лишь тиканье ходиков в углу. Бабушка, сидя у очага, бормотала молитву.– Я знаю. До войны ты всегда был рядом со мной. Мы играли, болтали. А теперь ты меня не замечаешь, – обиженно произнесла Роза.– Ты выросла, – сказал Анджело, отодвигая кружку.– Ну и что?Роза подошла поближе к брату. В глазах ее читалась решимость разобраться во всем до конца.– Ты больше не ребенок, – произнес Анджело, заглянув ей в лицо.Роза подошла к нему, обняла за шею и поцеловала жесткие волосы. Анджело взял ее за талию, такую тоненькую, что ее можно было обхватить ладонями, и посадил себе на колени, как когда-то сажал ребенком. Роза не расцепила рук, и он прижался головой к ее груди. Дрожь пробежала по телу Анджело. Он хотел лишь выразить сердечную нежность к сестре, но помимо его воли в это объятие вкралось иное, тревожное, смутное чувство. Анджело резко отстранил Розу и рывком вскочил на ноги. Они переглянулись, чувствуя смущение и не находя слов друг для друга.А из угла донесся голос сидевшей у очага бабушки, голос мудрости и здравого смысла.– Нельзя шутить с огнем, – произнесла старуха. – Огонь обжигает…Оба одновременно обернулись к очагу. Бабушка как завороженная смотрела на охваченное пламенем полено и, казалось, забыла о присутствии внуков. Словно она их не видела и не слышала…– Я пойду в деревню, – бросил Розе Анджело.Он вернулся поздно, вдрызг пьяный. С того дня он все время пропадал в остерии, возвращался вечером и избегал Розу. После этого объятия на кухне брат и сестра перестали разговаривать друг с другом. Глава 3 Старинный буковый стол был накрыт белой скатертью голландского полотна; салфетки продеты в деревянные кольца с резным цветочным узором. Сиял лавенский фарфор парадного сервиза, сверкали бокалы муранского стекла, синие, на темно-зеленых ножках. На серебряных столовых приборах была выгравирована буква «Д» – Дуньяни.Роза с удовлетворением созерцала результат своих трудов. Такой парадный стол обычно накрывали по большим праздникам или ожидая уважаемых гостей. Кухня, огромная, почти в сорок квадратных метров, с балочными перекрытиями, с полом, покрытым плитками из обожженной глины, с огромным камином и длинными скамьями, была средоточием всей жизни дома.Здесь ели, болтали, обсуждали дела, мылись, играли в карты или в лото, принимали гостей и разговаривали с работниками. Женщины шили, гладили, стирали на кухне, а мужчины спорили, курили, обсуждали ход полевых работ, виды на урожай, удои коров или планы закупки сельскохозяйственного инвентаря. В холодные дни на кухне служили молебен.В «Фаворите» был еще и «обеденный зал», то есть столовая, которой, впрочем, никогда не пользовались. Ее демонстрировали важным гостям, показывая, что столовая имеется, а потом снова запирали.Рядом с кухней находилась кладовая. Анджело, побывав в море, называл ее «камбуз». Здесь стояли лари с пшеничной и кукурузной мукой. С потолочных балок свисали круги колбасы и окорока ветчины, связки чеснока и лука. На полках хранились сыры, варенье, яблоки, картошка.Между кухней и «обеденным залом» находилась лестница, которая вела наверх. Там располагались спальни и хранилось зерно. «Обеденный зал» и внутренняя лестница говорили о некоторой изысканности вкусов, так же как десять тысяч саженей земли неоспоримо свидетельствовали о зажиточности семьи Дуньяни. Правда, в доме не было ни туалетов, ни ванн, ни электричества, ни парового отопления. Дуньяни считали все это ненужными причудами богачей – есть следовало в тепле, а спать в холоде. От частого мытья в горячей воде организм становится изнеженным, слабеет, теряет силы, отступает от добродетелей и склоняется к греху.В полдень вернулись домой мужчины. Они тщательно соскребли грязь с башмаков о железную поперечину, вкопанную у порога, и повесили шляпы и плащи на вешалку у входа.Роза только что управилась с закуской, разложив на блюде тонко нарезанную ветчину, свернутую трубочками, с начинкой из зелени и кисло-сладких фруктов.Первой, во главе стола, села бабушка, непрерывно бормотавшая молитвы и перебиравшая костлявыми пальцами зерна четок. На ней было черное платье, а на голове – черный хлопчатобумажный платок, стянутый узлом на затылке. Роза никогда не видела бабку в другом наряде. Никто точно не знал, сколько ей лет, но она говорила, что родилась в начале сороковых годов прошлого века. О событиях 1848 года у нее сохранились четкие воспоминания. Иногда она напевала слабеньким голосом народную песню, что пели во времена австрийского вторжения. Там говорилось, что надо схватить за чуб «сукиного сына Радецкого», сунуть его в котел и сварить хороший бульон. Бабушка, святая женщина, пела и смеялась, обещая сгубить в кипятке бравого австрийского генерала.Иньяцио сел напротив матери, за другой конец стола. Он был последним сыном Эльвиры Дуньяни, единственным, кто пережил болезни, годы лишений, войны, холеру. Он всегда выслушивал мать с сыновней почтительностью, хотя и знал, что старуха давно уже живет в собственном призрачном мире и часто говорит совершенно бессмысленные вещи.Она проводила целые дни у огня, сын и внуки иногда выслушивали ее истории о давно ушедших годах, но никто не обращался к ней за советом, так как разум старушки уже помутился. Однако Розе казалось, что бабушка Эльвира все знает и понимает, просто она не хочет никого и ничего видеть вокруг.Остальные сотрапезники расположились по обе стороны стола: Анджело – по правую руку от отца, доктор Канци напротив Анджело, дальше Пьер Луиджи и Ивецио, рядом с бабушкой Роза, около буфета и очага.Обсуждали в основном эпидемию ящура.Непринужденно ведя беседу, Канци не забывал воздавать должное аппетитным блюдам. Анджело подливал ему замечательное красное пьемонтское вино. Подняв стакан, Анджело произнес:– Да не оставит нас Господь своей милостью!– Похоже, нас ждут трудные времена, – вздохнул Иньяцио.Роза, затаив дыхание, слушала слова гостя; ее не интересовал их смысл, многое в речи доктора, изобилующей научными терминами, ей было непонятно. Она наслаждалась музыкой его голоса, который так не походил на гортанное наречие местных крестьян. Речь доктора была прекрасней, чем язык Анджело, хотя тот в путешествиях и подрастерял резкий местный выговор. Роза тут же решила, что доктор Канци – настоящий аристократ.Неожиданно для всех в разговор о болезнях скота вмешался Анджело:– А я читал в «Медикал трибьюн», что в Лондоне изготовили сыворотку против ящура.Периодически он получал из Англии газеты и журналы, которые только он и мог прочесть.Довольная Роза улыбнулась. Ей понравилось, что брат беседует на равных с таким образованным, элегантным и красивым синьором.– Я знаю про сыворотку, – кивнул гость. – Точнее сказать, я уже пробовал английскую сыворотку, – сообщил Канци. – Результаты, увы, плачевные…– Может, дозу неправильно подобрали… – предположил Анджело.Похоже, его ничуть не смущала разница в образовании. Более того, он явно хотел поставить на место заезжего щеголя, к которому не чувствовал ни малейшей симпатии.Роза хлопотала у очага, напряженно прислушиваясь к спору мужчин.Ветеринар почувствовал, что задета его профессиональная честь.– Синьор Дуньяни, – заявил он, – я слежу за открытиями в этой области. Поверьте, до окончательной победы над болезнью еще очень далеко.– Можно самим попробовать изготовить сыворотку из крови переболевшего скота.Все вдруг замолчали. Даже бабушка перестала бормотать молитвы.Гость даже глаза вытаращил, потрясенный рассуждениями беспутного старшего сына Дуньяни.– Совершенно безумная идея, но в ней что-то есть, – согласился он.Не спрашивая мнения отца, Анджело заявил:– Мы готовы подвергнуть вакцинации наш скот, и немедленно!– Я одобряю идею сына! – вмешался Иньяцио.– Что-то в этом есть, что-то есть… – задумчиво повторил ветеринар.Смелое, но вполне здравое предложение Анджело пришлось Канци по душе.Джина поставила на стол дымящуюся супницу с бульоном, в котором была и говяжья вырезка, и молодая курочка, и большая мозговая кость, приправленным морковью, луком и сельдереем. Роза разлила суп, начав с бабушки. Анджело наблюдал за изящными жестами сестры и неожиданно для себя заметил, до чего же она хороша. Он словно впервые с тех пор, как вернулся с войны, разглядел Розу. Лицо ее напоминало картины эпохи Возрождения. Глубокие черные глаза сияли. Анджело вспомнил, как вернулся домой в перый раз, увидел Розу шестилетней девочкой, рыдавшей из-за серебряного ожерелья, сначала «подаренного» Мадонне, а потом украденного цыганкой. Он всей душой полюбил одинокую, обиженную девочку. А теперь эта любовь огнем бушевала в его груди.Слова доктора вернули Анджело к действительности.– Синьор Дуньяни, вы и вправду готовы рискнуть? – спросил Канци.– Я слов на ветер не бросаю, – ответил Анджело.– Тогда посмотрим, что можно сделать.Роза налила бульон отцу, а потом – гостю. Доктор взглянул на девушку, и Анджело подметил в глазах молодого, утонченного синьора искру страсти.– Спасибо, синьорина Роза, – поблагодарил хозяйку Канци.Роза передала ему тарелку, а доктор как бы нечаянно коснулся ее пальцев. Этот жест не ускользнул от раздраженного Анджело. Брат увидел, что сестра не отрывает взгляда от гостя, словно готова созерцать доктора всю оставшуюся жизнь.– Надо что-то делать, потом будет поздно! – сердито бросил Анджело ветеринару.В этот момент старший брат думал вовсе не об эпидемии ящура. Но доктор решил, что речь идет об эпизоотии, и с готовностью откликнулся:– Конечно, надо что-то делать, потому я сюда и приехал.Роза сидела рядом с бабушкой, не поднимая глаз от тарелки. Когда Канци коснулся ее пальцев, ее охватил какой-то неизъяснимый восторг.– А как вам, синьор доктор, наш деревенский супчик? – спросил Иньяцио. – Вот попробуйте еще фаршированную курицу. Этот рецепт Роза переняла у покойницы матери, а той он достался от бабушки, которая была знакома с поваром императрицы Марии-Терезии.– Прямо историческая курица, со славным прошлым, – пошутил гость.На столе появилось большое блюдо с курицей, фаршированной молотым мясом, приправленным сухофруктами, миндалем и орехами. Курица благоухала мускатом и можжевельником. Недаром Иньяцио так расхваливал это сокровище птичьего двора.Анджело встал, взяв в руки острые кухонные ножницы с загнутыми концами. Он разрезал напополам курицу, и по кухне поплыл горячий аромат. Анджело взял хорошо заточенный нож и, угрожающе взглянув на доктора, произнес:– Вам придется хорошо поработать, собирая материал для вакцины.Он воткнул нож в курицу так, словно всаживал его в этого надменного докторишку, вогнавшего в краску Розу.Канци был прекрасным ветеринаром, но никудышным психологом. Он заметил раздражение Анджело и приписал его обычной для старших братьев слишком строгой заботе о добродетели хорошеньких сестер.– Я должен поговорить и с другими животноводами, – сказал Канци. – Может, вы мне еще что-нибудь подскажете?Анджело положил гостю на тарелку два куска фаршированной курицы и, заглянув в глаза ветеринару, гордо произнес:– У вас – университетский диплом, а я только начальную школу кончил. Неужели я могу вам что-то посоветовать?– Но вы же много читаете. Читаете и по-английски. У вас разносторонние интересы.– Он у нас и говорит по-английски! – с удовлетворением заметил Иньяцио. – А французский знает, как мы диалект. Да еще болтает по-испански и по-арабски.– Хватит, папа, – остановил его Анджело. – Доктору Канци это не интересно.– Напротив, я поражен! – воскликнул Канци, пытаясь придать беседе дружеский тон. – Вы, похоже, побродили по свету…Анджело не пожелал продолжать эту тему и снова перевел разговор на свирепствующую в округе эпидемию.
Все вышли из кухни, а Анджело остался. Он взял карты, уселся за стол и начал играть сам с собой. Роза на гладильной доске у окна принялась гладить накрахмаленные воротнички мужских рубашек. Она то и дело встряхивала тяжелый утюг с углями, чтобы поддержать жар.Бабушка, сжавшись в комочек у очага, молилась, закрыв глаза и совершенно отрешившись от внешнего мира. Несмотря на воцарившуюся на кухне тишину, Роза и Анджело ощущали какое-то напряжение.Анджело, подперев голову рукой, разглядывал карты, словно стараясь отыскать единственную, нужную ему, но краем глаза он все время следил за сестрой. И она чувствовала его проницательный взгляд, подобный молчаливому упреку.Анджело и Роза очень хорошо знали друг друга и именно поэтому боялись разбираться в хитросплетении своих чувств. Конечно, брата и сестру соединяла сердечная привязанность, но в потемках души таилось и иное чувство, внушавшее обоим страх.Пока Анджело воевал, они обменивались длинными письмами, исполненными искренней любви. Потом они встретились, и их отношения как-то странно осложнились.– Тебе понравился этот коровий доктор? – вдруг спросил Анджело, уставившись в карты.– С какой стати он должен мне нравиться? – возразила Роза.Она стояла к брату лицом и продолжала гладить.– Ну ты теперь женщина, – с трепетом произнес Анджело.– А доктор тут при чем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51