А.Г. Игрушка.
Л.Ш. Записывали лай собаки, крики детей. Я однажды встретил вал
ик, на котором какой-то, наверное, отставник, записывал команды. Понимаете
, на пенсии, ему больше делать нечего. И вот: «Направо! В ряды вставай!» Потом
их очень быстро оценили фольклористы. И ещё в конце 19-го века стали записы
вать. Причём во всём мире. Была когда-то огромная коллекция в Берлинском ф
онограммархиве. У Германии были колонии, и немцы с их пунктуальностью за
писывали песни какие-то, заклинания Ц во многих странах. В России доволь
но скоро тоже стали делать фольклорные записи. Не буду врать, кто из первы
х сказительниц был записан, но это ещё в конце 19-го века было сделано.
Из писателей достоверно мы знаем, это уже 9Ц 10-й год, это Куприн, Брюсов, Бун
ин, Зайцев, и актёры Ц Яблочкина, молодая ещё Комиссаржевская была запис
ана, но запись неизвестно где. Такая легенда есть, что была запись Комисса
ржевской. Но не знаю. Вот это первые литературные записи.
А.Г. При каких обстоятельствах Иван Александрович Бунин отме
тился на фонографе?
Л.Ш. Это была инициатива Общества деятелей периодической печ
ати. То есть что-то вроде Литфонда, который такое мудрое решение принял Ц
записывать голоса писателей. И тоже с коммерческой точки зрения. И одним
из первых записали Толстого, помимо Эдисона. Эдисон его записывал, а это у
же российское общество «Граммофон». И тоже в числе первых записали Бунин
а, хотели записать Горького, он отказался. И потом отказывался не раз.
А.Г. А чем это объяснить?
Л.Ш. Не знаю, не знаю, он же был замечательный рассказчик, замеча
тельный. И его устные рассказы прелестны. Много мемуаров на эту тему есть,
и даже кто-то пытается передать, как это было. Я не пойму, не могу понять, не
знаю. Записи Горького есть, но это уже речи его. Однажды он очень интересно
использовал запись. Его не пустили на международный конгресс в Амстерда
ме. То есть он сам не поехал, потому что там в числе делегатов был кто-то неу
годный, его не пустили, ах так Ц он тоже не едет. Но он произнёс речь технич
еским способом Ц в Москве записали, там продемонстрировали. Но разговор
ов его нет.
А Бунина записали в ряду этих писателей, причём Бунин уже был настолько п
опулярен, что ему сделали две пластинки. Толстому сделали 5, Бунину Ц 2, а ос
тальным по одной. Это, кстати, тоже для меня была загадка, как и для многих
Ц у Толстого было очень много пластинок, потому что у него была такая бол
ьшая популярность. Остальных было меньше, и популярность других была мен
ьше. Ну, Зайцева кто тогда знал Ц или Фелишева, тем более…
А.Г. Всё-таки Брюсов, вы называли.
Л.Ш. Брюсов, да, Брюсов был моден. И Бунин был уже известен, хотя н
е так моден, как Брюсов. И одну пластинку с очень большим трудом нашёл Андр
оников Ц чемпион литературного поиска. И то не сам, а он по радио объявил,
что выходит антология голосов писателей и нет Бунина. И ему тут же позвон
ила одна пожилая дама с Арбата и сказала, он у неё есть. И так появилась пер
вая пластинка Бунина. Вторую никак Андроников найти не мог. И я грешным де
лом думал, что, может быть, её в тираже и не было, хотя она в каталоге значитс
я. Но столько лет все искали, нету, ну, нету. Нет.
И я искал запись Толстого. Это отдельная история, довольно длинная, но я по
стараюсь коротко. Было сообщение в журнале «Граммофонный мир» о том, что
на таможне в Риге конфискована пластинка «Исповедь Льва Толстого, читан
ная им самим». И это объявление взволновало всех коллекционеров. На него
обратил внимание Волков-Ланит, один из очень интересных людей, когда-то о
н дружил с Маяковским, потом был арестован, потом был реабилитирован. Вер
нулся в Москву и в своей квартире нашёл следователя, который его допраши
вал. Он его выселил по суду.
А.Г. Потрясающе.
Л.Ш. Да. И я всё просил его, чтобы он написал воспоминания, а он не
любил об этом говорить и не хотел говорить. Он вернулся с перебитым позво
ночником, он ходил в корсете, но продолжал работать, написал несколько кн
иг Ц о Маяковском, например, очень интересную книгу о фотографиях Маяко
вского. И огромная музыкальная коллекция у него была. Клоуны, ещё какие-то
редкие пластинки и литературные записи. И он вдруг нашёл эту заметку, и пр
едпринял лихорадочные усилия, чтобы найти саму пластинку Толстого Ц «И
споведь», неизвестную, запрещённую, конфискованную. И ему показалось, чт
о он её нашёл. Ему написала какая-то женщина, что она у неё есть. И он ждал со
дня на день, что она окажется у него Ц но не получилось, он умирает. Но леге
нда сохранилась. И когда она обсуждалась среди специалистов, то профессо
р Янин… Это известнейший академик, который занимается новгородскими гр
амотами, очень большой авторитет, но он же Ц и авторитетнейший коллекци
онер и специалист по пластинкам.
А.Г. Какое открытие, он был у нас в студии…
Л.Ш. Это все специалисты знают. Он выступает довольно широко на
симпозиумах по грамзаписи. И он в журнале одном сказал, что если такая пла
стинка есть, то она должна быть между такой-то и такой-то в архиве «Граммо
фон», он это высчитал. Я не очень в это верил. Но решил проверить. И когда уже
можно было ездить за границу, то, попав в Лондон, я предпринял все усилия, ч
тобы попасть в архив фирмы «Граммофон». Это была международная фирма, ко
торая очень много работала в России. И там могли сохраниться даже матриц
ы. Это на окраине Лондона, черте где. Но помог мне Шишковский такой, коррес
пондент по Лондону, спортсмен замечательный. И мы туда приехали, и нам гов
орят: да, есть у нас русские пластинки. А Толстой есть? Есть Толстой. Но это о
казался тот Толстой, которого мы уже знали. А что ещё? Ну, вот Шаляпин, какие
-то марши. В конце концов Шишковский так расположил к себе хранителя, таку
ю даму милую, что она повела нас в архив.
И вот стоят русские пластинки, и одна за другой Ц она мне их даёт. И вдруг я
вижу Бунина. Наверное, что-то у меня изобразилось, она говорит: что, редкая
пластинка? Я говорю: единственная в мире. И тут же: можно переписать? Прост
о уже я боялся её выпустить. Она говорит: да, пожалуйста. И когда мы её поста
вили на проигрыватель, она не встала, её никто никогда не слушал, понимает
е? Пришлось провернуть дырочку. Вот так, никто никогда не слушал эту пласт
инку.
Так мы услышали вторую пластинку Бунина. Кроме того, первая пластинка то
же там была. Мы услышали первую пластинку, самое лучшее звучание. Так что э
то была просто одна из самых звёздных минут для коллекционера.
А.Г. Какой из фрагментов пластинки Бунина мы сейчас можем посл
ушать?
Л.Ш. Я хочу самое знаменитое «Одиночество», потому что его знаю
т наизусть.
(Фрагмент из «Одиночества»).
Л.Ш. Мне показалось, что тут запись звучит чуточку медленнее, ч
ем обычно, это может быть?
А.Г. Вряд ли.
Л.Ш. Вряд ли, да? Ну, значит, показалось.
А.Г. В этой медленности есть то, что потом в «Окаянных днях» ста
ло просто очевидным. Совершенно. Есть такое отстранение от самого себя е
щё минуту назад, такая дистанция между собой и собой Ц в этой интонации, о
чём бы он ни говорил. Потрясающе.
Всё-таки я возвращаюсь к первому впечатлению, полученному от Багрицкого
, от исполнения Блока. Я и Блока слышал тогда, на той пластинке, но это не про
извело на меня должного впечатления, наверное, потому что и вникать тогд
а не очень хотелось, и запись была невысокого качества, и голос этот слабы
й, тонувший. А здесь такой мощный напор Ц вы в книге пишете, что по-настоящ
ему поэзию, наверное, и поэта можно понять только со слуха.
Л.Ш. Конечно, конечно. Но в некоторых случаях это особенно важн
о. А в некоторых не так важно. Есть поэты, не слыша которых, мы просто очень м
ногого не знаем. О Цветаевой мы, я уверен, очень многого так и не узнаем ник
огда, не услышав её. Маяковского мы много лучше знаем, потому что всё-таки
мы услышали его, хотя и в плохих записях. Но мы слышали многих современник
ов, которые доносили до нас в какой-то мере его интерпретацию. Мы слышали
Яхонтова, который, хотя он совсем не подражал, но что-то тоже передавал от
Маяковского. Так что тут ближе, счастливее.
А.Г. Не было неожиданностей для меня, когда прозвучали звуки Ма
яковского. Но была очень большая неожиданность, когда вдруг заговорил Ес
енин. Когда была сделана запись Есенина?
Л.Ш. 11 января 20-го года. Холодной, голодной зимой. Жил он тогда у Ма
риенгофа, довольно долго, в Богословском переулке. И профессор Бернштейн
приехал из Петербурга, чтобы записать, в частности, и Есенина. Он тогда за
писал Есенина и, кажется, Клюева или Клычкова. И был очень доволен этой зап
исью, потому что это очень интересное чтение и неожиданное. Не знаю, для Бе
рнштейна, для современников, это, может быть, не было неожиданно, они слыша
ли его. А для нас это было неожиданно Ц опять же из-за чтецов, которых вы та
к не любите, я тоже не очень. Но я очень ценю некоторых, допустим, Журавлёва
или Закушняка, это было что-то замечательное. Они читали Есенина, и мы с ва
ми услышали Есенина таким нежным, красивым, певучим. Но это ещё и была прос
то установка государственная, потому что Есенин для нас был только пейза
ж.
А.Г. Никакого хулиганства, никакой ярости.
Л.Ш. Да, да. Никакого хулиганства, ничего кабацкого, ничего этог
о не было. Поэтому когда вдруг мы услышали эти вещи, это было, конечно, неож
иданно. Это было просто гораздо интереснее. И потом Ц это была правда, вот
ведь что. И правда очень трагичная, очень страшная. Есть запись «Сорокоус
та», где он кричит о гибнущей деревне, и запись «Исповеди хулигана», где он
тоже прямо всего себя… Это очень сильные вещи. И вот какая интересная вещ
ь. Ведь эти интонации актёр довольно легко может услышать и повторить. Ин
огда это делается.
А.Г. Достаточно вспомнить Высоцкого, «Монолог Хлопуши».
Л.Ш. Высоцкий повторил замечательно. Кстати, Высоцкий слышал э
ти записи.
А.Г. Это вне всякого сомнения.
Л.Ш. Я просто имел удовольствие давать актёрам театра на Таган
ке слушать эти записи. Все слушали, но он это воспроизвёл гениально, совер
шенно адекватно. А есть фильм, где актёр загримирован идеально, просто ст
рашно, абсолютно. И он читает тоже по фонограмме, но ничего похожего. Как э
то ускользнуло, куда это провалилось?
А.Г. Провалилось туда же, откуда это берётся.
Л.Ш. Да, да. Если неоткуда взять, то его и не будет. Так что послуша
ем Есенина.
А.Г. Давайте, а что мы услышим?
Л.Ш. Мы услышим «Исповедь хулигана». Это большая вещь, но давай
те хотя бы первую часть послушаем.
(Фрагмент из «Исповеди хулигана»).
А.Г. Как были эти записи сохранены?
Л.Ш. Тогда я просто про историю этих записей расскажу. Это исто
рия интересная, длинная, поучительная, трагичная. Эти записи делались в П
етрограде с 20 года, в Институте живого слова. Представляете, ещё шла гражд
анская война, когда организовали такой институт Ц Институт живого слов
а. И там замечательные люди работали. Это было очень актуально, потому что
речь вышла на улицы. Это бесконечные митинги, бесконечные политические в
ечера, это новые театры. И вот это всё изучалось. И чтобы было какое-то объе
ктивное свидетельство, то там стали записывать на фонограф. Потом мерить
, изучать, сравнивать. И эту работу вёл профессор Сергей Игнатьевич Бернш
тейн. Там работал Эйхенбаум, там работал Гумилёв как профессор по поэтик
е. И как-то мне Сергей Игнатьевич Бернштейн рассказывал: выполняя трудов
ую повинность (они чистили снег), Бернштейн попросил Гумилёва зайти в лаб
ораторию для читки, чтобы представить свой голос науке. И профессор Гуми
лёв зашёл, и поэтому тоже сохранилась запись Гумилёва. Это всё очень успе
шно развивалось в 20-е годы. Но в 30-е годы всё было прекращено, потому что при
шли чистить институт представители завода «Красный треугольник», это, к
ажется, резиновые калоши. И нашли, что профессор Бернштейн делает всё неп
равильно, потому что он говорит, что существуют общие законы для читки бу
ржуазных и пролетарских поэтов.
Примерно на таком уровне профессура была сильно почищена, и он был отстр
анён от этой работы, и валики были беспризорны какое-то время. Он всячески
пытался спасти эту коллекцию, писал в правительство, писал Луначарскому
, и в конце концов был организован архив звукозаписи по его докладной зап
иске. Но эта коллекция, как не имеющая цены, в архив не попала. Она оставала
сь в институте, и один из фольклористов взял футляр Бернштейна и положил
туда свои фольклорные записи. Это страшный эпизод, понимаете. Бернштейн
пришёл (он получал как бы свидания со своей коллекцией) и увидел, что валик
и в других коробочках, и что на некоторых уже трещины. Он их перевязал верё
вочкой и продолжал как-то работать, пытался эту коллекцию сохранить.
В конце концов, уже в конце 30-х годов её перевезли в Москву и выделили оттуд
а записи Маяковского, потому что Маяковский был объявлен лучшим и талант
ливейшим. И было постановление о восстановлении записей Маяковского. То
гда их переписали, и переписали очень неплохо, а остальная коллекция как-
то так оставалась, и долгие годы была невостребована.
Когда думаешь о том, как читал Есенин, то, во-первых, видишь, что он читал вс
ем своим существом, абсолютно отдавая себя этому чтению. Он не читал, он кр
ичал о том, чем он живёт, чем он болен, от чего он страдает. Причём такая мане
ра была у него не всегда. Я эти записи давал слушать людям, которые могли к
ак-то корректировать реставрацию, потому что сделать отчётливей можно,
но очень легко уйти от подлинного тембра. Поэтому я давал Чагину, наприме
р, очень он мне много советов хороших дал. И вдруг мне говорят: а вы Миклаше
вской давали слушать? Я сразу: как Миклашевской, неужели она жива? Миклаше
вская, та, которой он стихи посвятил Ц «Любовь хулигана», «Москва кабацк
ая».
Да, жива, живёт там же, где и раньше, на Качалова, прямо наискосок от Дома рад
ио, где я тысячу раз бывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47