В ответ я только пожал плечами и цинично заметил, что в противном случае т
екст под моим фото в траурной рамке можно начать писать уже прямо сейчас,
я сам помогу с формулировками, а потом все дружно успеют домой к ужину. И Т
аракан смирился.
Вторая полоса экстренно переверстывалась. Охрана получила указания до
предела ужесточить пропускной режим. На ближайшую ночь в мое распоряжен
ие был предоставлен священный в обычное время для всех смертных кожаный
диван в редакторском кабинете. Перед уходом со службы Нелли лично завари
ла мне чай в персональном таракановском чайнике, заботливо извлекла из ш
кафа подушку и плед, а потом, видимо, в порыве не изъяснимых словами чувств
, даже принесла из буфета тарелку с бутербродами. Случайно заглянувший с
юда под вечер водитель Генка Троицын ахнул, обомлев от такой картинки, и с
просил голосом какого-то киноперсонажа:
Ч Что еще нужно человеку для тихой счастливой старости?
Ч Дожить до нее, Ч ответил я с набитым ртом.
Впрочем, на этот раз я, кажется, лукавил Ч ради красного словца. Потребова
лся очередной и, наверное, самый мощный за последние несколько суток стр
есс, вызванный смертью моего ближайшего друга, чтобы мне вдруг открылась
истина, простая, как апельсин: я был полнейшим идиотом сегодня утром, когд
а решил почему-то, что могу спастись, если не стану ничего писать, уйду в от
пуск, удеру из города, короче, притворюсь шлангом, веником, дохлым таракан
ом.
Истина состояла в том, что, говоря языком экономическим (а всякое заказно
е убийство, относясь к сфере платных услуг, оказываемых населению, безус
ловно, является частью экономики и даже, если хотите, народного хозяйств
а), так вот, говоря экономическим языком, в случае моего бегства ажиотажны
й спрос на мою бренную жизнь должен был отнюдь не прекратиться, а всего ли
шь перейти в категорию отложенного. Пример: забулдыгу-тотошника и вмест
е с ним Артема убили не только и не столько потому, что один из них хотел ра
зболтать какие-то чужие секреты, а другой собирался их опубликовать. Кол
и посмотреть на дело с прагматической точки зрения, убили их как раз пото
му, что они еще не успели этого сделать!
Интересно, что моя теперешняя логика представлялась мне точно такой же ж
елезобетонной, как и давешнее решение ничего не писать. Противоречий не
усматривалось. Диалектика, мой друг, диалектика, на месте не стоим, развив
аемся по спирали! Если я напишу все, что знаю, вывалю на газетную полосу вс
е ихние секреты, то стану пуст, как барабан. Вот это и будет гарантией моей
безопасности. Месть? Ну, знаете ли... Месть Ч понятие внеэкономическое. Во
всяком случае, хочется на это надеяться. К тому же после того, как газета в
ыйдет, можно и впрямь дернуть куда-нибудь подальше Ч для полного спокой
ствия.
Такими вот досужими размышлениями я то ли тешил, то ли утешал себя, попива
я чаек в редакторском кабинете. От меня теперь уже практически ничего не
зависело. Как говорится, процесс пошел.
Сначала где-то на верстке, шурша и поскрипывая, вылез из принтера первый д
евственно-гладкий лист. Это макет, простая, в сущности, бумажка: при желан
ии можно скомкать, разорвать на мелкие клочки, сверстать новый. Потом его
отправили в фотоцех и там сфотографировали на пленку. В ней, говорят, есть
серебро, но и она покудова стоит не намного дороже, чем драгметалл, которы
й пошел на ее производство. Подсушив в сушилке, пленку отнесли в офсетный
цех, где с ее помощью изготовили медную пластину, железяку тоже саму по се
бе совершенно бессмысленную Ч но только до тех пор, пока она не попадет в
цех ротационный. В то самое место, где печатается тираж газеты.
Я заглянул на ротацию около полуночи. Грохот здесь стоял такой, что после
охватившей редакцию вечерней тишины можно было запросто рехнуться: ощу
щение, будто ты угодил между двумя встречными поездами. Не слыша стука со
бственных каблуков, я по железной лесенке взбежал к машинам: как раз вовр
емя, чтобы подхватить один из первых напечатанных экземпляров. Пачкая ру
ки не до конца просохшей краской, развернул газету Ч и, хоть ничегошеньк
и неожиданного там не обнаружил, сердце все равно екнуло. Вот она, на второ
й странице: «МАШИНА СМЕРТИ». Шрифт заголовка, пожалуй, великоват, ну да каш
у маслом не испортишь.
Я держал развернутую газету в руках, а кровь колотилась в висках и слегка
шатало из стороны в сторону, словно меня и впрямь занесло в узкий коридор
чик меж двух бешено несущихся навстречу друг другу экспрессов. «Все ли п
равильно? Все ли правильно?» Ч стучало, билось, колотилось со всех сторон
. Это ведь больше не макет, не пленка, не медная железяка Ч это газета, это т
ираж, который завтра, нет, уже сегодня, придет к сотням тысяч читателей! Ка
к раньше любили говорить? К инженерам и рабочим, врачам и учителям, к акаде
микам, плотникам, дояркам, космонавтам, к кому там еще? К бандитам и наемны
м убийцам.
О, может быть, еще не поздно? Броситься к дежурному редактору, крикнуть: «О
тбой, ошибка!» Нажать кнопку, рвануть рукоятку, остановить машины, уничто
жить напечатанные экземпляры... Я потряс головой, сбрасывая наваждение. О
т этакого грохота и впрямь нервы могут пойти вперекосяк. Взяв из поддона
еще несколько свеженьких газет, я отправился обратно в тишину, допил ост
ывший чай, комфортно устроился на начальственном диване и с головой накр
ылся пледом. Странно, но в эту ночь мне не приснилось ничего.

21
Аллерген

Диалектика, мой друг, диалектика: живем по спирали, начало которой теряет
ся в уже забытых потемках, а конец пропадает в неразличимой покуда тьме. В
ероятно, это свойство молодости, вернее, незрелости, нестарости: философ
ствовать о вечном больше при мысли о чужой смерти, нежели о своей. Даже есл
и своя буквально намедни косила газоны вокруг да около, то и дело заступа
я на твою лужайку.
Разумеется, о том, чтобы сбежать куда-нибудь из Москвы до похорон Артема,
не могло быть и речи. А ехать домой пока было все-таки боязно. Поэтому с ран
него утра я сидел у себя в кабинете, за неимением лучшего размышляя о вечн
ом. Но ровно в 9.35 меня от этого занятия оторвал первый звонок. А в десять с ко
пейками явился и первый посетитель. Потом пошло-поехало, и их в этот день
навалило столько, что на втором десятке я бросил считать.
Но раньше всех был звонок Аржанцева.
Ч Ты хоть представляешь себе, что наделал? Ч патетически вопросил он.
Ч Какую кашу заварил?
Из дальнейших слов автомобильного сыщика нарисовалась такая картина. К
ак только начался рабочий день, у его начальника сразу зазвонил телефон.
Сперва с ним пожелали побеседовать из городской прокуратуры. Потом из МУ
Ра. Затем из Управления по борьбе с организованной преступностью. Среди
последующих интересантов стоило выделить: помощника генерального прок
урора, вице-мэра Москвы и зам. министра внутренних дел. После того как поз
вонили из контрразведки, начальник неожиданно сказался больным, объяви
л, что уезжает в поликлинику на процедуры, а отвечать на звонки посадил Ч
кого? Правильно, Аржанцева!
У меня мелькнула садистская мысль посоветовать ему в таком случае не зан
имать попусту телефон, но я сдержался. Отделу розыска ГАИ сейчас действи
тельно трудно было позавидовать: вряд ли они могли по данному делу отрап
ортовать своим высоким собеседникам о каких-либо новостях, кроме почерп
нутых из утренних газет. Правда, мстительная Мнемозина, не успокоившись,
выкинула из закоулков памяти подзабытого уже было «мудилу-мученика», ка
ковым меня однажды презрительно наградили. Тут же кстати вспомнилось и и
роническое предложение «поработать до кровавых мозолей», с которым мне
вручался ящик, полный тех самых «висяков», с чего, собственно, все началос
ь. Язык так и чесался в ответ на все эти жалобы прочесть небольшую назидат
ельную лекцию, с высоты своего триумфа этак небрежно-торжествующе кинут
ь вниз пару-тройку полезных советов. Например, в следующий раз подходить
к розыску как к процессу творческому. Стараться мыслить аналитически. Ко
роче, чего там: шибче работать мозгами. Но я сказал себе, что пинать побежд
енных, да еще и униженных, это неинтеллигентно, и, весьма гордый собой, сно
ва удержался от сарказма. В этот раз как нельзя вовремя. Потому что Аржанц
ев под конец разговора вдруг вывернул на совершенно неожиданный вывод:

Ч Так что, писатель, выражаю тебе благодарность от имени нашего отдела,
Ч объявил он, радостно хихикнув. И пояснил: Ч Теперь как пить дать все на
ши «висяки» передадут в РУОП или в ФСК. Эх, знали в раньше, сами бы их туда сп
ихнули...
Гордыня Ч смертный грех, смиренно думал я, медленно опуская трубку на ап
парат. А грех наказуем. Фейсом об тейбл, как сказала бы аа-ба-жающая мое тво
рчество и вообще фанатеющая от нашей газеты девочка Тина. Как это там? Не с
уровость, но неотвратимость.
Бодрое хихиканье рябого сыскаря прямо давало понять, что истинное служе
ние Отечеству состоит отнюдь не в том, чтобы быть в каждой бочке затычкой.
А в том, что каждый должен заниматься своим делом. Они, значит, знай раньше,
сами спихнули бы. А я, выходит, знал и не спихнул...
Своим ли делом я занимаюсь?
Или не греши, или не кайся, как любил говорить Артем. (Господи, теперь уже лю
бил Ч и как быстро я к этому привык! Нет, найдем пока какую-нибудь другую с
ловесную форму Ч по любимому выражению Артема.) Впрочем, на покаяние и пр
очие рефлексии мне просто не оставили времени. Едва я положил трубку гор
одского телефона, как зазвонил внутренний. Нелли сообщала, что ко мне про
бивается какой-то, судя по голосу, пожилой господин, уверяет, что по крайн
е важному делу, связанному с сегодняшней публикацией.
Ч Что значит «пробивается»? Ч без всякого энтузиазма попросил уточни
ть я. Ч Откуда он звонит?
Ч Снизу, из бюро пропусков, Ч ответила Нелли. Ч Твердит, что никуда не у
йдет, пока не увидит лично тебя.
Ч Запускай, Ч согласился я со вздохом.
Первой в моем кабинете появилась обширная лысина. Не лицо, не даже какая-н
ибудь часть туловища, а именно бокастая и округлая, как дыня «колхозница
», пятнисто-коричневая от времени лысина, обладатель которой двигался в
след за ней, согнувшись глаголем, словно высматривал что-то на моем полу.
Оказавшись посреди комнаты, он туда-сюда повел этой защитного цвета пле
шью, словно отыскивая боевую цель, в результате уставил лысину прямо на м
еня и для начала потребовал идентификации моей личности. Визитер шепеля
вил, как старая заезженная пластинка, поэтому выглядело это так:
Ч Вы и ешть тот шамый Машшимов?
Я признался: да, тот самый. Удовлетворенно кивнув своей маскировочной ма
кушкой, он направился к креслу у окна и опустился в него, наконец-то откры
в лицо: сухое, изрезанное морщинами, как у старого вождя апа-чей из фильма
про индейцев. Одет вождь был в видавшие виды синие спортивные брюки, серы
й шерстяной пиджак всего с одной сохранившейся пуговицей и почему-то в р
азбитые комнатные шлепанцы, будто, выходя из дома, он не собирался дальше,
чем с ведром до ближайшей помойки. Но всякое желание иронизировать по по
воду внешности посетителя пропадало при виде его глаз. Из-под выпуклых н
адбровных дуг в тебя упирался холодный и колючий, словно сталагмит, умны
й, проницательный взгляд.
Ч Кириллов-Лямин Шемен Трофимовиш, профешшор, доктор фишико-математиш
ешких наук, Ч представился он и сообщил: Ч Я прошитал вашу штатью. Вы мол
одеш.
Кивнув с благодарностью за комплимент, я приготовился слушать дальше, ве
дь со слов Нелли мне было известно, что пожилой господин рвется ко мне по в
есьма важному делу. И мой читатель продолжал:
Ч Поэтому я хошу рашкашать вам о шем-то более шрашном. О другом шпошобе, к
оторым убивают людей. Вы долшны об этом напишать! Долшны!
Его только что ледяные глаза пылали теперь таким ярким и горячим пламене
м, в них отражалась такая боль, что я вздрогнул и спросил:
Ч Кто? Кто убивает?
В ответ он криво усмехнулся.
Ч Ешиб я шнал... То еш, кое-што я шнаю, догадываюш. Доштатошно пошмотреть, ко
го они убили ша пошледнее время Ч и вшо штанет яшно. Клеменшук Павел Гавр
иловиш, шленкор, Ч начал он загибать пальцы, Ч Гольдберг Лев Осиповиш, а
кадемик, шветлейшая голова!
Рябинкин Коштя, шовшем молодой, но ошень талантливый... Ч Он вдруг оборва
л себя и, выпятив подбородок, обидчиво поинтересовался: Ч Вы пошему не ша
пишиваете? Вам не интерешно?
В некотором обалдении я автоматически придвинул к себе лист бумаги и спр
осил:
Ч Кто эти люди? Вот все, о которых вы говорите?
Семен Трофимович горестно покачал головой.
Ч Не шнаете... Да вам и не полошено шнать. Мы вше были шотрудниками одного и
ншитута. Шакрытого, шами понимаете. Вышшая штепень шекретношши. И этот ин
шитут год нашад ликвидировали. Варвары! Вандалы! Ч Глаза его снова стали
как две льдышки, два сталагмита в глубокой и холодной пещере. Ч У них бол
ьше нет денег на оборону! Они рашвалили великую дершаву Ч и теперь у них н
ет денег! Теперь им, конешно, ошталош одно: рашпродавать штрану направо и н
алево! А тех, кто шопротивляется, они бешшалошно убивают!
У меня мороз прошел по коже.
Ч Семен Трофимович, давайте по порядку, Ч взмолился я. Ч Кто убивает, ко
го и за что?
Ч Я, мешу прошим, и нашал по порядку, Ч сварливо насупился профессор. Ч
Клеменшук, Гольдберг, Рябинкин... У меня шелый шпишок. И я в нем Ч пошледний.

Ч То есть как это? Ч не понял я. Голова у меня шла кругом.
Ч Ошень прошто, Ч устало усмехнулся он. Ч Мне шемдешать вошемь лет, и иш
них последние шорок я шанималша лашерами, ишкушвенной плашмой, а Гольдб
ерг и Коштя Рябинкин работали в другой лаборатории. Мне не полошено было
шнать, шем они там шанималиш, но теперь я шнаю! Шпешальными душами, которые
могут убивать на раштоянии. Пришем шнаете, в шем шекрет? Никто ни о шем не д
огадываетша!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38